§ 25. Сфера применения правила о существенном нарушении

Важнейшим вопросом применения правила о существенном нарушении является вопрос о сфере его применения. Выше мы уже писали о том, что считаем данный принцип универсальным правилом, действующим как в случае судебного расторжения договора, так и при одностороннем отказе от договора. Данный вывод со всей очевидностью вытекает из толкования закона и основан на том, что интересы должника должны быть в должной степени защищены в случае как судебного, так и внесудебного расторжения. Более того, именно в случае внесудебного расторжения такой механизм ограничения произвола кредитора в наибольшей степени и востребован. Предположение иного приводило бы к распространению бесконтрольного отказа от договоров в случае любых незначительных нарушений, что могло бы подорвать стабильность гражданского оборота и было бы в вышей степени несправедливым попранием общеправового принципа соразмерности тяжести нарушения и наказания.

К сожалению, в литературе можно встретить мнение, противоречащее этой идее. Так, например, М.И. Брагинский <442>, заметив некоторую конкуренцию между ст. 451 и ст. 328 ГК, пришел, на наш взгляд, к неправильному выводу о том, что ст. 328 ГК в данном вопросе предусматривает исключение из общего правила и освобождает кредитора от необходимости доказывать существенность нарушения. В отношении этого мнения следует заметить следующее. Выше мы неоднократно указывали на универсальность значения нормы о существенности нарушения. Применительно к ст. 328 ГК мы имеем одно из проявлений этого универсального принципа, который воплощает в жизнь общеправовую идею о соразмерности наказания и серьезности правонарушения. В случае выведения права на отказ согласно ст. 328 ГК из-под действия общего правила о существенности нарушения как основания расторжения мы порождаем возможность явной несправедливости, когда кредитор будет расторгать договор в одностороннем порядке в случае самой незначительной просрочки. Учитывая, что сфера действия ст. 328 ГК потенциально крайне широка и простирается на все случаи просрочки исполнения, предложенное М.И. Брагинским толкование ст. 328 ГК, как исключающей существенность нарушения, представляется способным практически полностью дезавуировать принцип существенности нарушения, который является, пожалуй, одним из немногих разумных положений российского ГК, регулирующих институт расторжения нарушенного договора. В этой связи никак нельзя согласиться с позицией М.И. Брагинского. Создание четкой, логичной и эффективной системы правового регулирования расторжения договора требует, чтобы все случаи расторжения нарушенного договора подчинялись общему правовому режиму в вопросе об условиях допустимости расторжения, если закон или договор прямо не исключают применения общего правила. Статья 328 ГК прямо не указывает на то, что кредитор имеет право отказа, независимо от длительности просрочки и других факторов, учитываемых в рамках принципа существенности нарушения. А следовательно, принцип существенности здесь напрямую не отменяется. Кроме того, всегда можно признать, что правило о существенности нарушения здесь применяется по аналогии. В принципе не столь уж важно, какой вариант формально-логического обоснования сделанного нами по существу вывода выбрать. Главное, чтобы право кредитора в одностороннем порядке отказаться от нарушенного договора было ограничено на случай несущественного нарушения.

--------------------------------

КонсультантПлюс: примечание.

Монография М.И. Брагинского, В.В. Витрянского "Договорное право. Общие положения" (Книга 1) включена в информационный банк согласно публикации - Статут, 2001 (издание 3-е, стереотипное).

<442> Брагинский М.И., Витрянский В.В. Договорное право. Кн. 1: Общие положения. М., 2003. С. 389.

Как уже говорилось, большинство норм Особенной части ГК, предусматривающих право отказа от договора или его судебного расторжения в случае того или иного нарушения, не указывает на необходимость учитывать существенность нарушения. Например, согласно ст. 487 ГК покупатель, не получивший оплаченный им товар, может потребовать возврата предоплаты, т.е., по сути, отказаться от договора. Означает ли эта норма, что покупатель может отказаться от нарушенного договора, даже если просрочка составляет всего один - два дня и никакого существенного ущерба данное нарушение покупателю не причинило? Безусловно, нет. На наш взгляд, критерий существенности нарушения является универсальным и должен применяться к любым случаям расторжения, даже если закон, устанавливающий право кредитора на расторжение или односторонний отказ, прямо не напоминает о данном условии расторжения. Принять иное решение означает серьезно и абсолютно неоправданно ущемить интересы должника, допустившего лишь незначительные нарушения. Поэтому, если иное прямо не оговорено в законе или договоре, для расторжения договора в судебном или одностороннем порядке требуется, чтобы нарушение носило существенный характер.

Применение правила о существенном нарушении и к случаям одностороннего отказа ограничивает произвол кредитора. Последний при желании отказаться от договора вынужден принимать во внимание и оценивать достаточность оснований для применения этой меры защиты, так как в обратном случае он может стать ответчиком по иску должника, не согласившегося с расторжением, и проиграть дело в суде. С учетом того что к этому моменту кредитор, ошибочно считая договор расторгнутым, мог уже распорядиться своими активами, средствами, временем и иными ресурсами и заключить новый договор, вынесение судом решения, основанного на действии первоначального договора, может создать для кредитора массу проблем и привести к значительным убыткам. Наличие подобного риска является необходимым препятствием для необоснованного и произвольного расторжения договоров со стороны кредиторов. Как верно отмечается в зарубежной литературе, наличие такого риска является неотъемлемой чертой любой меры самозащиты <443>.

--------------------------------

<443> Liu C. Right to Avoidance (Termination): Perspectives from the CISG, UNIDROIT Principles and PECL. 2nd ed.: Case Annotated Update (may 2005) (текст доступен в Интернете: http://www.cisg.law.pace.edu).

При изучении вопроса о сфере применения правила о существенности нарушения мы сталкиваемся с вопросом о действии данного правила в тех случаях, когда закон более детально регламентирует основания расторжения договора. Учитывая расплывчатость правила о существенном нарушении, теоретически следует приветствовать любые попытки законодателя применительно к отдельным случаям конкретизировать понятие существенности нарушения и дать сторонам определенные ориентиры. Целый ряд норм Особенной части ГК с той или иной степенью подробности описывает основания расторжения. Все эти случаи могут быть отнесены к одной из пяти групп.

В первую группу входят нормы, которые вводят дополнительные формальные процедуры, соблюдение которых открывает кредитору возможность расторжения. Например, согласно ст. 480 ГК, если продавец поставил некомплектный товар, то покупатель, прежде чем получить право на отказ от договора, должен потребовать доукомплектования товара. Только в случае невыполнения данного требования продавцом в разумный срок покупатель получает право на отказ от договора. Другой пример: согласно ст. 619 ГК арендодатель вправе требовать судебного расторжения, только предварительно предупредив арендатора о необходимости исправить нарушение в разумный срок. Как мы понимаем, речь идет о вкраплении в российское законодательство немецкого института Nachfrist в качестве дополнительного формального условия допустимости расторжения. Согласно выбранной здесь законодателем модели внедрения института Nachfrist соблюдение данной формальной процедуры является обязательным условием, необходимым для осуществления права на расторжение. Более подробно вопрос о том, насколько это решение применительно к данным частным случаям было точным и уместным, будет обсуждаться в разд. VII, посвященном особенностям расторжения отдельных видов договоров. Здесь лишь отметим, что, на наш взгляд, выполнение кредитором данной формальной процедуры не может стать безусловным основанием для расторжения договора и полностью и бесповоротно снять с повестки дня вопрос о существенности нарушения. Напомним, что даже в ГГУ, где данная императивная модель имплементации института Nachfrist закреплена, уточняется, что невыполнение должником требования об устранении допущенного дефекта не дает кредитору права на односторонний отказ, если само нарушение носило незначительный характер (ст. 326 ГГУ).

Ко второй группе относятся нормы, которые вводят альтернативное основание расторжения. В данном случае кредитор вправе расторгнуть договор либо на основании существенности нарушения, либо сославшись на иное основание, упомянутое в законе. Так, согласно ст. 723 ГК в случае некачественного выполнения подрядчиком заказанных работ заказчик может расторгнуть договор либо в случае обнаружения существенных и при этом неустранимых недостатков, либо в случае невыполнения подрядчиком требования заказчика об устранении дефектов в разумный срок. На первый взгляд может показаться, что здесь согласно прямому указанию закона требование существенности может быть проигнорировано, если заказчик потребовал устранения дефектов, а подрядчик не выполнил данное требование в разумный срок. Иначе говоря, в данной норме мы встречаем вариант альтернативного сочетания факторов соблюдения процедуры Nachfrist и существенности нарушения, хорошо нам известный из Венской конвенции 1980 г. о договорах международной купли-продажи товаров, когда кредитор (применительно к ситуации просрочки) получает право на расторжение в одном из двух случаев: если нарушение носит существенный характер или если кредитором реализована процедура Nachfrist. Но если в случае с альтернативным вариантом сочетания принципа существенности и института Nachfrist, закрепленном в Венской конвенции, такое решение выглядит вполне допустимым, то внедрение альтернативности в ст. 723 ГК явно неуместно. Все дело в том, что Венская конвенция снимает с повестки дня вопрос о существенности нарушения в случае соблюдения кредитором процедуры Nachfrist только на случай текущей просрочки. Когда должник не исполняет обязательство в срок, а потом не исполняет его и в дополнительный срок, предоставленный ему кредитором в рамках процедуры Nachfrist, предоставление кредитору права на отказ от договора без необходимости доказывать существенность нарушения выглядит вполне допустимым с точки зрения справедливости. По большому счету соблюдение кредитором в данном случае процедуры Nachfrist фиксирует существенность текущей просрочки. Совсем другая ситуация, когда речь идет о соблюдении процедуры Nachfrist в случае дефектного исполнения, на что указывает ст. 723 ГК. В данном случае предоставление заказчику выбора между обоснованием своего отказа от договора существенностью нарушения и соблюдением процедуры Nachfrist спровоцирует в ряде случаев явную несправедливость, когда заказчики, желая найти повод не исполнять договор, ставший им по причинам, не связанным с нарушением, невыгодным или нежелательным, смогут безболезненно выйти из договора, прикрываясь фактором соблюдения процедуры Nachfrist (предоставлением подрядчику разумного срока на устранение нарушения). При этом убытки от разрыва контракта, понесенные подрядчиком, могут быть значительными, а устранить дефект подрядчик не смог по причине его неустранимости или затруднительности его устранения. В этой связи в случае, когда само нарушение носило несущественный характер, справедливость требует, чтобы заказчик не мог отказаться от договора, прикрываясь предоставлением должнику дополнительного срока на устранение нарушения, в особенности когда устранение дефекта невозможно или крайне затруднительно.

К третьей группе можно отнести положение п. 2 ст. 405 ГК, которая, как известно, устанавливает право кредитора на отказ от исполнения, если он в результате просрочки должника потерял интерес в исполнении обязательства. Выше мы уже писали, что нет достаточных оснований выводить из п. 2 ст. 405 ГК некое особенное основание расторжения. Следует считать, что здесь просто перефразирована норма о существенности нарушения. Прийти к такому выводу достаточно легко, сравнив формулировку, использованную в п. 2 ст. 405 ГК (исполнение утратило интерес для кредитора), с определением существенного нарушения, которое согласно ст. 450 ГК влечет для кредитора такой ущерб, что он в значительной степени лишается того, на что был вправе рассчитывать при заключении договора. Очевидно, что в результате такого существенного нарушения происходит именно утрата у кредитора интереса в исполнении договора. Таким образом, отказ от договора, исполнение которого просрочено должником, может быть осуществлен кредитором только в случае, если просрочка как нарушение носит существенный характер с учетом критериев определения существенности, подробно описанных в данной главе. Таким образом, при решении вопроса о том, утратил ли интерес кредитор в исполнении, должно приниматься во внимание не субъективное мнение кредитора, а объективные обстоятельства и реальные последствия нарушения. Предположив обратное, мы открыли бы дорогу полному произволу кредитора. Если бы кредитору не нужно было обосновывать достаточность объективных оснований (например, значительность негативных последствий или серьезность самого нарушения) для утери интереса, то должник оказывался бы беззащитным перед произволом кредитора, который мог бы абсолютно безосновательно расторгать договор в случае любого, даже самого незначительного нарушения со стороны должника, прикрываясь заявлением об утрате интереса. Именно необходимость "достаточных объективных" оснований для расторжения является тем абсолютно необходимым ограничителем, который призван сбалансировать интересы сторон при желании кредитора расторгнуть договор. Данный подход опирается на общую норму ст. 14 ГК, которая, как мы помним, гласит, что самозащита прав должна быть соразмерна нарушению. Поэтому считаем противоречащим логике и неоправданным с практической точки зрения предположение о том, что применительно к п. 2 ст. 405 ГК закон допускает отказ от договора в силу лишь субъективной реакции кредитора, потерявшего интерес к данной сделке, без необходимости наличия объективных оснований расторжения (существенности нарушения).

К четвертой группе норм относятся те положения Особенной части ГК, в которых ограничивается право кредитора требовать расторжения определенным перечнем случаев, когда расторжение считается допустимым. Например, ст. ст. 619 - 620 ГК дают на первый взгляд исчерпывающий перечень оснований досрочного расторжения договора арендатором или арендодателем. Например, согласно ст. 619 ГК арендатор вправе требовать расторжения договора аренды, если арендатор: 1) пользуется имуществом с существенным нарушением условий договора или назначения имущества либо с неоднократными нарушениями; 2) существенно ухудшает имущество; 3) более двух раз подряд по истечении установленного договором срока платежа не вносит арендную плату; 4) не производит капитального ремонта имущества в тех случаях, когда в соответствии с законом, иными правовыми актами или договором производство капитального ремонта является обязанностью арендатора. Согласно последнему абзацу этой же статьи договором аренды могут быть установлены и другие основания досрочного расторжения договора по требованию арендодателя в соответствии с п. 2 ст. 450 настоящего Кодекса.

Возникает вопрос: означает ли включение в ст. 619 ГК исчерпывающего перечня оснований расторжения и соответствующей оговорки о возможности предусмотреть в договоре иные основания расторжения, что законодатель тем самым исключает возможность требовать расторжения в случаях, не упомянутых в данной статье или условии договора? Как уже отмечалось, ответ на данный вопрос должен быть отрицательным. Кредитор не может быть лишен права ссылаться напрямую на ст. 450 ГК и требовать расторжения даже тогда, когда ни один из критериев, заложенных в ст. 619 ГК или иной подобной статье, не удовлетворен, но при этом налицо существенность нарушения. Следует полностью поддержать ВАС РФ, который в Обзоре практики разрешения споров, связанных с арендой (информационное письмо Президиума ВАС РФ от 11 января 2002 г. N 66), в п. 28 применительно к приведенному выше примеру со ст. 619 ГК занял абсолютно верную позицию, признав, что арендодатель не лишен права требовать расторжения в случае, если нарушение, не подпадая ни под одно условие, упомянутое в ст. 619 ГК, тем не менее является существенным. Абсурдность обратного вывода легко продемонстрировать на следующем примере. Представим, что арендатор постоянно задерживает или вовсе не вносит арендную плату, но делает это не подряд, а через раз. Представим, что это длится достаточно долго и замученный арендодатель требует погашения всей задолженности за разные периоды и расторжения договора. Формально данная ситуация не подпадает под действие ст. 619 ГК, так как в ней указано на право арендодателя требовать расторжения в случае невнесения арендной платы только более двух раз подряд. Но не позволить кредитору расторгнуть договор в данных условиях просто абсурдно. Поэтому суд должен удовлетворить иск о расторжении не на основании ст. 619 ГК, а на основании п. 2 ст. 450 ГК.

Возникает и второй вопрос: если нарушение договора подпадает под один из предусмотренных в законе случаев допустимости расторжения, исключается ли применение принципа существенности применительно к этому нарушению? Очевидно, что существенность нарушения здесь не может исключаться, так как носит универсальный характер. Проиллюстрируем сказанное. Например, согласно ст. 620 ГК арендатор имеет право на расторжение, если арендодатель не производит капитальный ремонт в установленные в договоре аренды сроки. Представим себе, что арендодатель действительно не приступил в срок к капитальному ремонту и к моменту расторжения договора арендатором просрочка составила пять дней. При этом надежность здания и интересы арендатора никак в результате этой просрочки не пострадали. Неужели расторжение в таком случае оправданно, и мы должны смириться с тем, что арендатор вправе требовать расторжения договора за столь незначительное нарушение? Очевидно, что справедливость может быть восстановлена при распространении на все указанные в законе случаи допустимого расторжения принципа существенности нарушения как критерия, воплощающего в жизнь важнейший общеправовой принцип соразмерности нарушения и санкции.

К пятой группе относятся нормы, которые конкретизируют общее правило о существенном нарушении, детализируя его применение в отношении конкретного договора и его нарушения. Например, п. 2 ст. 475 ГК подробно описывает, что является существенным нарушением требования к качеству товара по договору купли-продажи. К таковым закон относит, в частности, неустранимые недостатки, недостатки, которые не могут быть устранены без несоразмерных расходов или затрат, неоднократно выявляемые недостатки и другие. Другой пример - ст. 523 ГК, которая устанавливает, какие нарушения предполагаются существенными, относя к таковым неоднократное нарушение сроков поставки или оплаты товаров, неоднократную невыборку товаров и поставку товара с неустранимыми или трудноустранимыми дефектами. Возникает резонный вопрос: действует ли применительно к этим случаям общее условие допустимости расторжения - существенность нарушения? Безусловно, да. Как мы уже писали, условие существенности нарушения является универсальным критерием. По отношению к вышеприведенным случаям этот критерий в равной степени должен применяться, если его применение не исключено или не ограничено прямым указанием в законе. Так, например, исходя из буквы ст. 475 ГК, вполне допустим односторонний отказ покупателя от договора купли-продажи в случае поставки товара с неустранимыми, но абсолютно ничего не значащими и не влияющими на ликвидность товара дефектами. С точки зрения разумности такой отказ недопустим, так как приводит к несоразмерности между тяжестью нарушения и его последствиями. Решить данный вопрос может только применение принципа существенности в том виде, в каком он понимается в ст. 450 ГК. Его применение лишает покупателя права на отказ в случае абсолютно несущественных недостатков.

Аналогичная ситуация возникает и со ст. 523 ГК. Применение этой статьи в буквальном смысле может также серьезно нарушить принцип справедливости. Так, согласно данной статье продавец вправе отказаться от договора в случае неоднократной просрочки в оплате. Теперь представим себе, что между сторонами заключен долгосрочный договор, по которому еженедельно продавец отгружает в магазин покупателя определенную номенклатуру продукции. В течение нескольких лет действия этого договора покупатель два раза задерживает оплату на один - два дня, что не причиняет продавцу никакого серьезного ущерба и неудобств. Справедливо ли в таком случае давать поставщику право на односторонний отказ от договора в связи со столь незначительными и абсолютно несущественными нарушениями, если они формально попадают в перечень существенных нарушений, заложенный в ст. 523 ГК? На наш взгляд, нет. Поэтому опять же полностью действие принципа существенности нарушения не исключается. Даже если просрочка была неоднократной, это еще не гарантирует признания существенности нарушения, т.е. что в результате этого нарушения кредитор в значительной степени лишается того, на что был вправе рассчитывать.

Теперь развернем вопрос по-иному. Означает ли использование законодателем перечня нарушений, которые он считает существенными, то, что иные нарушения существенными быть не могут? Выше мы уже давали ответ на похожий вопрос применительно к перечню оснований для расторжения на примере ст. ст. 619 - 620 ГК. Он, безусловно, отрицательный. Закон не может предусмотреть все варианты нарушения договора. Лишить кредитора права на расторжение лишь на том основании, что в ст. 475 или ст. 523 ГК не упомянут этот случай нарушения, абсолютно невозможно. Так, например, просрочка оплаты товара может быть однократной, но столь длительной, что составляет существенное нарушение, а значит, и дает продавцу право на односторонний отказ.

Тогда зачем же законодатель в ряде статей (ст. ст. 475, 523 ГК) приводит примеры существенных нарушений? Теоретически идея включения в закон четких указаний в отношении того, что то или иное нарушение по определению является существенным, может выглядеть вполне допустимой. Но более детальный анализ показывает, что ни одно нарушение не может изначально записываться законом в ранг существенных или несущественных, так как решение вопроса о существенности нарушения согласно ст. 450 ГК зависит не только от того, насколько нарушение значительно как таковое. Если бы значимым был только этот фактор, то было бы допустимым указывать в законе конкретные виды нарушений как априори существенные. Например, можно было бы указать, что любая просрочка при длительности более 20 дней является существенной. Но в действительности решение вопроса о существенности нарушения зависит в первую очередь от последствий нарушения. Оценить возможные последствия того или иного нарушения законодатель не может. В одном случае неоднократная просрочка в оплате товара по договору поставки может лишить кредитора в значительной степени того, на что он был вправе рассчитывать при заключении договора, и, соответственно, оправдать расторжение, а в другом случае - нет. Поэтому считаем некорректными попытки законодателя наперед занести некоторые нарушения в разряд существенных. Тем более что сам выбор этих нарушений, на которых законодатель почему-то решил поставить клеймо существенности, вызывает недоумение. Почему неоднократная просрочка в оплате составляет существенное нарушение по договору поставки, а неоднократное нарушение сроков оплаты по договору подряда законодатель изначально существенным не признает?

Исходя из вышеизложенного, было бы справедливо подобный прием законодательной техники признать неразумным и соответствующие нормы ГК изменить, согласовав с общим режимом расторжения согласно предлагаемой нами доктрине. Но до изменения ГК надо как-то жить с действующими нормами законодательства. Думается, следует подыскать какое-нибудь наиболее безвредное толкование соответствующих положений, которое могло бы, с одной стороны, быть легитимным и формально-логичным, а с другой стороны - как можно менее расходиться с соображениями разумности и целесообразности в плане практического применения данных норм. Правильное решение подсказывает сам законодатель, который в ст. 523 ГК использует глагол "предполагается". Согласно данной норме соответствующие нарушения предполагаются существенными. Соответственно, на наш взгляд, правовые последствия такого приема законодательной техники, когда те или иные нарушения закон называет существенными, должны сводиться к тому, что в данных случаях существенность соответствующих видов нарушения подразумевается до тех пор, пока не доказано обратное.

Таким образом, здесь бремя доказывания перекладывается на должника, который должен доказать несущественность нарушения, что по понятным причинам делает расторжение договора более легким для кредитора. Этот аспект особенно четко проявляется применительно к ст. 523 ГК, где прямо указывается на то, что в предусмотренных в этой статье случаях существенность предполагается. Но найденный нами способ толкования может с успехом применяться и к другим случаям, когда законодатель называет те или иные нарушения существенными (ст. 475 ГК).

Итак, попытки законодателя детализировать принцип существенности нарушения путем указания на конкретные нарушения как на существенные в специальных нормах ГК: 1) не ограничивают кредитора в праве ссылаться на иные обстоятельства, обосновывающие существенность нарушения, и 2) не делают любое нарушение, попадающее в такой перечень, автоматически существенным, но 3) предоставляют судам и правоприменителям определенные ориентиры и 4) переносят бремя доказывания несущественности нарушения на должника.

Таким образом, мы видим, что право не должно отказываться от универсального критерия существенности нарушения, сохраняя его в силе применительно ко всем случаям, когда согласно закону кредитор приобретает право на расторжение договора. В тех случаях, когда закон в специальных нормах пытается предусмотреть конкретные виды нарушения, которые могут дать кредитору право на расторжение (например, ст. ст. 487 - 488, 619 - 620 ГК и др.), это по общему правилу, во-первых, не лишает должника возможности оспаривать расторжение по причине несущественности данного нарушения, а во-вторых, не исключает возможности расторжения по иным причинам, если последние укладываются в общие рамки принципа существенности нарушения. При этом в том случае, когда законодатель называет некоторые виды нарушений существенными (ст. ст. 475, 523 ГК), видимо, должно возникать специальное юридическое последствие - переход бремени доказывания несущественности на должника.

Даже в случае прямого и недвусмысленного указания в законе на исключение общего критерия существенности нарушения исключение принципа существенности недопустимо (ст. 723 ГК). При этом обоснование недопустимости отказа от договора подряда в случае абсолютно незначительных, но неустранимых или трудноустранимых дефектов может быть найдено в ст. 10 ГК (недопустимость злоупотребления правом).

Несмотря на очевидный разнобой в правовом регулировании, наблюдаемый в тех случаях, когда законодатель пытается детализировать решение вопроса об основаниях расторжения, теоретическая полезность введения в нормы Особенной части ГК конкретных критериев допустимости расторжения нельзя отрицать, так как подобные уточнения в идеале дают сторонам ориентиры и упрощают оценку перспектив расторжения. Например, арендодатель нарушает договор и не осуществляет капитальный ремонт сданного в аренду имущества. Как мы выше установили, данное обстоятельство не может служить безусловным основанием для расторжения и арендодатель вправе, доказав несущественность данного нарушения (в частности, путем представления доказательств того, что, несмотря на нарушение сроков капитального ремонта, имущество находится в исправном состоянии, и никаких препятствий или угроз для пользования имуществом это нарушение не создает), сохранить договор в силе. Кроме того, никто не ограничивает арендатора в праве требовать расторжения по иным основаниям, ссылаясь на существенность нарушения (п. 2 ст. 450 ГК). Но при этом нельзя не видеть, что сам факт наличия в ГК указания на право арендатора требовать расторжения в случае невыполнения арендодателем капитального ремонта указывает арендатору на возможный вариант защиты его прав и выполняет определенную предохранительную и воспитательную роль, предостерегая арендодателя от нарушения данного условия договора.

В то же время очевидно, что на деле попытки законодателя уточнить принцип существенности нарушения применительно к правовому регулированию различных договоров, к сожалению, носят зачастую не до конца продуманный и, очевидно, несистематизированный характер, что только усиливает путаницу, возникающую при применении положений о расторжении договоров. Так, в очень похожих ситуациях, не отличающихся друг от друга по существу, законодатель зачастую по-разному "уточняет" принцип существенности. Так, например, согласно ст. 475 ГК покупатель вправе отказаться от договора, если нарушение требований к качеству было существенным, при этом к существенным нарушениям относятся неустранимые или трудноустранимые дефекты, неоднократно выявляющиеся дефекты и некоторые другие. В то же время согласно аналогичной статье из правового регулирования договора подряда (ст. 723 ГК) заказчик вправе отказаться от договора либо после того, как он выполнил процедуру Nachfrist (недостатки не были устранены в предоставленный подрядчику дополнительный разумный срок), либо если недостатки являлись одновременно и существенными, и неустранимыми. Почему в одном случае закон дает кредитору возможность отказаться от договора даже при несущественных недостатках (ст. 723 ГК), а в другом - требует, чтобы нарушение было обязательно существенным (ст. 475 ГК)? Почему в одном случае для оправдания расторжения недостатки должны быть одновременно и существенными, и неустранимыми (ст. 723 ГК), а в другом - неустранимость рассматривается лишь как пример существенности недостатка (ст. 475 ГК)? Почему вообще неустранимость нарушения является фактором, определяющим существенность нарушения, если неустранимый дефект может быть абсолютно незначителен и существенно не влиять на рыночную стоимость полученного исполнения?

Поэтому следует понимать, что теоретически уточнение принципа существенности нарушения применительно к отдельным случаям выглядит вполне разумно. Но практически в российском гражданском праве в условиях достаточно слабой доктринальной разработанности вопросов расторжения договоров воплощение этой вполне здравой идеи выглядит крайне неудовлетворительно. В каждом конкретном случае нужно сильно постараться, чтобы довести до ума отдельные попытки законодателя уточнить принцип существенности и скоординировать их с общим правовым режимом расторжения с целью достижения наиболее разумного и экономически оправданного результата. В этой связи приходится признать, что практически все нормы части второй ГК, касающиеся права кредитора на судебное расторжение или односторонний отказ от договора и затрагивающие вопросы допустимости такого средства защиты, некорректны и требуют согласования и приведения в соответствие с общей доктриной расторжения нарушенного договора, когда таковая будет сформирована.