§ 6. Момент прекращения обязательств

при возникновении невозможности исполнения

Выше мы пришли к тому, что при возникновении субъективной или временной невозможности исполнения обязательство не может считаться прекратившимся автоматически, а должны применяться правила о расторжении договора. Таким образом, в тех случаях, когда инициативу в вопросе о расторжении проявляет кредитор, то обязательство прекращается в момент получения должником уведомления о расторжении. Когда же расторжения ищет должник, то обязательство прекращается в момент вступления в силу судебного решения о расторжении.

Если же взять лишь те случаи, когда невозможность носит объективный и окончательный характер и, как мы выше установили, в рамках действующего законодательства обязательство прекращается автоматически, то неминуемо возникает и другой вопрос: с какого момента обязательство прекращается? Ведь в данном случае речь идет не о расторжении договора, а об автоматическом прекращении обязательств. Из смысла ст. ст. 416 и 417 ГК можно сделать вывод о том, что обязательство прекращается с момента возникновения самой невозможности. Мы считаем такой вывод формально допустимым, но требующим определенных уточнений, так как он способен породить серьезные негативные последствия для стороны, не знавшей о возникновении невозможности исполнения. Ведь, как правило, между моментом возникновения невозможности и моментом, когда об этом узнали обе стороны, проходит определенное время, за которое контрагент вполне мог понести расходы, связанные, например, с приготовлением к исполнению или принятием исполнения.

Если российский закон считает, что обязательство прекращается сразу же в момент возникновения невозможности, то риск возникновения подобных убытков достаточно высок и компенсировать убытки понесшая их сторона не в состоянии, так как к моменту, когда эти расходы были понесены, обязательство, как выясняется впоследствии, уже прекратилось. В связи с изложенным следует дополнить ГК РФ нормой о том, что сторона, узнавшая первой о возникновении объективной и окончательной невозможности исполнения, обязана немедленно уведомить другую сторону об этих обстоятельствах. Если такое уведомление сделано не будет, то на лицо, первым узнавшее о невозможности, может быть возложена обязанность компенсировать не знавшему о прекращении обязательства контрагенту реальный ущерб, возникший из-за того, что контрагент не знал о прекращении обязательства. Иначе говоря, сторона, вовремя не сообщившая контрагенту о ставшей ей известной информации о невозможности исполнения, должна компенсировать контрагенту его расходы, понесенные им с момента возникновения невозможности и до момента, когда он реально узнал о невозможности.

Похожая норма отражена в ст. 8:108 Принципов ЕКП, в п. 3 которой указывается на обязанность должника в разумный срок довести до сведения кредитора информацию о возникших препятствиях, делающих невозможным исполнение договора, а также на право кредитора требовать взыскания убытков, вызванных неисполнением должником этой обязанности. Данная норма в целом вполне логична, но излишне упрощает ситуацию. В действительности первым узнать о наступлении невозможности иногда может и кредитор. Поэтому справедливее сформулировать подобное правило обоюдоострым образом, установив обязанность по уведомлению для любой из сторон договора, которая первая узнает о возникшей невозможности, а также вытекающую из неисполнения данной обязанности ответственность в виде возмещения реального ущерба.

В настоящих условиях, до внесения в ГК данных уточнений единственной возможностью возложить на недобросовестного контрагента, узнавшего о невозможности исполнения и сразу же не уведомившего об этом своего партнера, обязанность компенсировать подобные расходы является применение ст. 10 ГК. В подобных ситуациях в случае предъявления пострадавшей стороной иска о взыскании подобных убытков возражения недобросовестного контрагента о том, что на него закон не возлагает обязанность сообщения контрагенту данной информации, а также о том, что эти расходы истец понес уже после прекращения обязательства, могут быть судом отвергнуты со ссылкой на то, что ответчик действовал недобросовестно.

При этом в расчет следует принимать не столько точную информацию о моменте, когда сторона по договору узнала о возникшей невозможности, сколько информацию о том, когда эта сторона должна была узнать о возникшей невозможности. Это связано с тем, что точную информацию о том, когда лицо узнало о невозможности, зачастую получить просто нереально. Поэтому суд должен иметь возможность принимать во внимание в том числе и условную дату, когда сторона при обычных условиях должна была узнать о возникшей невозможности.

Нам могут возразить, что нельзя относить на сторону, не уведомившую контрагента об имеющей место невозможности исполнения, те расходы, которые контрагент понес до того, как информация о невозможности должна была быть доведена до него. Действительно, есть некоторая алогичность в предлагаемом нами решении. Ведь когда контрагент нес эти расходы, о невозможности не знала и сторона, впоследствии первой узнавшая о невозможности. Поэтому может показаться более точным разрешить взыскание только тех расходов, которые контрагент понес после того, как он должен был получить, но не получил от партнера извещение о невозможности исполнения. Но, на наш взгляд, здесь логичность должна уступить дорогу справедливости. Ведь при только что изложенном варианте расходы, понесенные неосведомленной стороной до того, как она должна была об этом узнать, лягут на ее счет. При этом у нас имеется более подходящая кандидатура, на которую можно переложить риск возникновения подобных убытков. Имеется в виду та сторона, которая допустила недобросовестность и немедленно в разумный срок не уведомила контрагента о возникшей невозможности. Поэтому справедливее именно на эту сторону возложить все расходы контрагента, понесенные с момента возникновения невозможности исполнения. Данный подход будет к тому же сильнее стимулировать стороны договора без промедлений доводить до партнера информацию о возникшей невозможности.

Для наглядности представим два разных примера. В первом примере объективная и окончательная невозможность наступила 1 марта. Должник узнал или должен был узнать об этом 10 марта и, проверив данную информацию, в разумный срок сообщил об этом кредитору телеграммой (12 марта). В такой ситуации обязательство считается прекращенным автоматически в момент возникновения невозможности (1 марта). Расходы по исполнению или принятию исполнения, понесенные сторонами, являются риском каждой из сторон и не подлежат переложению на контрагента.

Во втором примере объективная и окончательная невозможность наступила 1 марта. Должник узнал или должен был узнать об этом 10 марта, но уведомил кредитора с неразумной задержкой только 25 марта. В такой ситуации обязательство считается прекращенным автоматически в момент возникновения невозможности (1 марта). Расходы кредитора, понесенные им в период неведения о возникшей невозможности и отсутствия обязательства (с 1 марта по 25 марта), переносятся на должника, как проявившего недобросовестность. При этом он обязан компенсировать кредитору его расходы и за тот период, когда сам должник не знал о возникшей невозможности (с 1 марта по 10 марта).

Если сторона, первая узнавшая о невозможности, без неразумных промедлений сообщит контрагенту о невозможности, то каждая сторона сама несет бремя понесенных ею расходов. При этом следует принимать во внимание, что в целом при отсутствии недобросовестности в действиях сторон распределение рисков в случае невозможности исполнения может быть теоретически осуществлено по двум моделям. Первая модель состоит в том, что каждая сторона несет риск возникших убытков и, в частности, тщетности своих расходов. Согласно второй модели убытки, понесенные каждой из сторон, подлежат равному распределению между сторонами. Например, если одна из сторон в результате прекращения договора в силу невозможности исполнения несет убытки в размере 1 млн. рублей, а другая - в размере 100 тыс., то справедливость требует распределения этих убытков таким образом, чтобы на каждую из сторон пришлось по 550 тыс. Мы воздержимся от детального анализа данного вопроса, так как он явным образом выходит за рамки нашей темы. Возможно, действительно более справедливым было бы равное распределение реального ущерба на случай прекращения обязательства в силу невозможности исполнения. В то же время из текста закона вытекает, что убытки каждой из сторон при невозможности исполнения не могут быть переложены на контрагента. Поэтому до внесения в ГК изменений в отношении возможности справедливого распределения убытков между сторонами будем исходить из идеи о том, что каждая сторона несет риск в отношении своих убытков. Тем не менее в случае, если одна из сторон ведет себя недобросовестно и вовремя не сообщает контрагенту о невозможности, справедливость явным образом требует переноса риска тщетно понесенных после возникновения невозможности расходов на недобросовестного контрагента.

Остается лишь заметить, что, как правило, первым о наступившей невозможности узнает должник. Соответственно, он должен немедленно сообщить об этом кредитору. Но в принципе возможны ситуации, когда первым узнает о невозможности кредитор, и тогда именно он должен сообщить должнику об этом факте.

При этом следует помнить, что если должник отвечает за возникшую невозможность, то убытки кредитора, подлежащие взысканию, не ограничиваются компенсацией расходов, понесенных из-за незнания о возникшей невозможности, а включают и все остальные потери (разницу в цене, упущенную выгоду и др.).

Таким образом, при временной и (или) субъективной невозможности кредитор вправе расторгнуть договор путем направления должнику уведомления о расторжении только при существенности нарушения (просрочки) либо на основании правила о предвидимом нарушении (п. 2 ст. 328 ГК), а должник (до внесения в ГК соответствующих специальных норм) получает право ставить вопрос о расторжении или изменении договора перед судом на основании ст. 451 ГК. При окончательной же невозможности обязательство прекращается автоматически сразу же после возникновения соответствующих препятствий, но при этом сторона, узнавшая первой о невозможности исполнения и немедленно не сообщившая об этом контрагенту, обязана компенсировать последнему его реальный ущерб, вызванный тем, что он не был осведомлен о возникшей невозможности.