§ 9. Возмещение доходов,

извлеченных из полученного исполнения

Другие два случая, когда правила о неосновательном обогащении должны быть скорректированы с учетом специфики реституции по расторгнутым сделкам, возникают в связи с применением ст. 1107 ГК. Согласно данной статье неосновательно обогатившееся лицо обязано передать потерпевшему все доходы, которые оно извлекло или должно было извлечь из неосновательного обогащения с момента, когда оно узнало или должно было узнать о неосновательности обогащения (п. 1 ст. 1107 ГК). С этого же момента начинают начисляться проценты годовые на неосновательное денежное обогащение (п. 2 ст. 1107 ГК). Для начала следует разобраться с возмещением полученных должником доходов.

Если напрямую транслировать данное правило на случаи реституции по расторгнутой сделке, то мы вынуждены сделать несколько уточнений.

Во-первых, данная статья равным образом может быть применена как к должнику, так и к кредитору. Поэтому и кредитор, расторгнувший договор и в связи с этим обязанный вернуть полученное от должника исполнение, и в равной степени должник, получивший от кредитора некое имущество до расторжения, в случае если они извлекли какие-либо доходы в результате использования полученного имущества, обязаны передать контрагенту помимо самого имущества еще и все эти доходы. Получается, что данное правило носит обоюдоострый характер. И в данной конкретной ситуации мы находим это справедливым. Если бы мы лишили должника права требовать уплаты ему доходов, извлеченных кредитором, то получили бы явное неосновательное обогащение на стороне кредитора. Ведь кредитор в результате расторжения либо не платит за имущество ничего, либо требует возврата ему всей уплаченной суммы. Получается, что кредитор остается при своих и при этом дополнительно зарабатывает на использовании полученного от должника исполнения. Такое обогащение кредитора нельзя считать обоснованным, по крайней мере с момента, когда кредитор узнал о неосновательности использования полученного исполнения. Кроме того, при предоставлении кредитору права обогащаться за счет использования полученного от должника имущества мы будем провоцировать кредитора на затягивание с возвратом полученного должнику. Кредитору станет выгодным максимально долгое удержание полученного исполнения с целью извлечения из него доходов при отсутствии реального интереса в сохранении договора. Поэтому в данном случае буквальное переложение нормы п. 1 ст. 1107 ГК к отношениям по реституции по расторгнутой сделке выглядит вполне удачным.

Во-вторых, переложение указанной нормы на ситуацию с реституцией по расторгнутой сделке вызывает некоторый конфликт с нормой абз. 2 п. 2 ст. 15 ГК, согласно которой при взыскании в качестве убытков упущенной выгоды кредитор может принять за минимум подлежащей уплате ему упущенной выгоды доходы, которые нарушитель извлек в связи с допущенным нарушением. В принципе нормы п. 1 ст. 1107 и п. 2 ст. 15 ГК говорят о близких правовых категориях. Основные же отличия состоят в следующем. Норма п. 2 ст. 15 ГК говорит о доходах, извлеченных нарушителем договора вследствие самого факта нарушения, в то время как п. 1 ст. 1107 ГК - о доходах, извлеченных от использования полученного неосновательного обогащения. Эти два вида доходов следует различать. Кроме того, п. 2 ст. 15 ГК называет присуждение пострадавшему от нарушения кредитору доходы в качестве элемента взыскания убытков, а п. 1 ст. 1107 ГК относит этот механизм к правилам о возврате неосновательного обогащения. Из этого вытекает, что извлеченные доходы в качестве убытков взыскиваются с того, кто нарушил договор. Доходы же в качестве неосновательного обогащения могут быть взысканы не только с должника, но и с кредитора, не нарушавшего право. Кроме того, из этого же вывода на первый взгляд вытекает и то, что к доходам-убыткам должны применяться правила ГК, относящиеся к условиям и основаниям привлечения к ответственности (в частности, ст. ст. 401, 404 ГК). К доходам же, которые уплачиваются в рамках режима неосновательного обогащения в соответствии с п. 1 ст. 1107 ГК, общие правила об ответственности не применяются.

Эти замечания могут создать впечатление, что никакого конфликта между нормами ст. ст. 15 и 1107 ГК не прослеживается и мы имеем дело с двумя разными гражданско-правовыми институтами. На самом же деле реальность несколько сложнее. Как покажет нижеприведенный анализ, в действительности в обоих случаях речь идет о возврате неосновательного обогащения. Поясним. Наша позиция состоит в том, что упомянутое в ст. 15 ГК право на взыскание доходов должника от нарушения договора на самом деле не является механизмом компенсации убытков, а представляет из себя кондикционное требование, т.е. требование о возврате неосновательного обогащения. Этот вывод обосновывается тем, что убытки по своей правовой природе носят в первую очередь компенсационный характер, т.е. направлены на покрытие потерь кредитора, возникших в результате нарушения. Взыскание же неосновательно полученных доходов основано на идее недопущения неосновательного обогащения. При этом компенсационная составляющая здесь в значительной степени игнорируется. Но следует признать, что это не первый раз, когда компенсационная природа ответственности игнорируется законом. Поэтому вывод о "неубыточной" природе этого способа защиты построен скорее не на этом формально-логическом умозаключении, которое хотя и имеет под собой определенные основания, но все же не вполне достаточно для обоснования нашего вывода, а на интуитивном ощущении несправедливости применения к интересующему нас здесь способу защиты прав кредитора правил об условиях и основаниях ответственности. Действительно, в высшей степени несправедливо позволять должнику, нарушившему договор, например в силу форс-мажора, позволять безнаказанно обогащаться за счет нарушения договора. Безусловно, причина нарушения может быть достаточно уважительна и юридически значима с точки зрения закона, чтобы освободить должника от необходимости отдавать часть своего имущества кредитору в качестве компенсации его убытков. Но очевидно, что нет никакой необходимости столь же бережно относиться к должнику, когда речь идет не совсем о его деньгах, а о тех средствах, которые он заработал за счет того, что нарушил договор, т.е. за счет попрания интересов должника. Закон должен защищать должника, имеющего уважительную причину не исполнять договор, но никак не должен позволять ему зарабатывать на сложившейся ситуации.

Если далее углубиться в эту тему, то может возникнуть вопрос: а не приводит ли взыскание доходов должника к неосновательному обогащению кредитора? Ведь если эта мера не носит компенсационного характера, то значит, полученное кредитором возмещение неосновательно обогатит его. Не получается ли, что, стремясь исключить неосновательное обогащение одного, мы создаем неосновательное обогащение другого? Приходится ответить на данный вопрос утвердительно. Закон вынужден сознательно идти на данный компромисс с формальной логикой, так как иного пути просто нет. Как по-другому справедливо распорядиться извлеченными должником из нарушения договора доходами, чтобы, с одной стороны, не создавать для должников стимулов к нарушению договоров в дальнейшем и исключить их неосновательное обогащение за счет ущемления законных интересов кредитора, а с другой стороны, избежать неосновательного обогащения у самого кредитора? Не взыскивать же, в самом деле, этот злополучный доход в пользу государства или благотворительных фондов по принципу "ни вашим, ни нашим"? Поэтому следует считать, что кредитор, пострадавший от нарушения, является все же более подходящей кандидатурой для получения этих доходов.

Соответственно, наиболее разумным представляется признание за данным средством защиты реституционной природы и распространение на него правил о возврате неосновательного обогащения. Тогда упоминание в п. 2 ст. 15 ГК полученных должником от нарушения прав кредитора доходов следует признать юридико-техническим приемом, который не возводит сами эти доходы в ранг убытков, но при этом устанавливает зачетное соотношение упущенной выгоды кредитора с подобными реституционными требованиями. В современной литературе можно встретить подобную точку зрения. Так, О.В. Савенкова справедливо признает, что подобные требования убытками в прямом смысле слова не являются, но тем не менее, судя по контексту и названию ее статьи, все же рассматривает эти доходы в качестве меры ответственности, указывая на то, что данная мера в большей степени носит репрессивный характер <636>. С последним выводом автора мы согласиться не можем, так как отнесение этого способа защиты к категории убытков или выделение его в качестве особой формы ответственности, как предлагает К.В. Нам <637>, приведет со всей неизбежностью к нежелательному, по нашему мнению, применению правил об условиях и основаниях привлечения к ответственности.

--------------------------------

<636> Савенкова О.В. Реституционные убытки в современном гражданском праве // Актуальные проблемы гражданского права. Вып. 8. М., 2004. С. 25 - 26.

<637> Нам К.В. Основные направления развития института договорной ответственности в российском гражданском праве: Автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М., 1998.

Таким образом, в отношении права на взыскание доходов, извлеченных должником из нарушения договора, мы применяем общее правило о том, что лицо, без законных оснований извлекшее экономическую выгоду, обязано передать полученную выгоду (неосновательное обогащение) тому лицу, за счет которого эта выгода извлекалась, на основании правил о возврате неосновательного обогащения. Но данное правило не может быть выведено исключительно из п. 1 ст. 1107 или п. 2 ст. 15 ГК, так как обе нормы не выявляют всю картину, выхватывая лишь ее фрагменты.

Норма п. 1 ст. 1107 ГК устанавливает обязанность осуществить реституцию незаконно полученных доходов только от неосновательного использования полученного или сбереженного имущества, в то время как нарушение договора и извлечение из него доходов может быть никак не сопряжено с получением от кредитора или сбережением имущества. Например, фирма, получившая доступ к коммерческой тайне контрагента в процессе заключения и исполнения договора, но в нарушение прямого договорного запрета передавшая полученную информацию третьему лицу за определенное вознаграждение, очевидным образом нарушает договор, но это нарушение никак не связано с получением и удержанием имущества кредитора, а равно со сбережением какого-либо имущества. Поэтому уплата кредитору незаконно полученных должником в результате нарушения доходов вытекает не столько из нормы п. 1 ст. 1107 ГК, сколько из самой генеральной формулы неосновательного обогащения (п. 1 ст. 1102 ГК), которая гласит, что должно быть передано любое неосновательно полученное или сбереженное имущество. Незаконно, а значит, и неосновательно полученные должником в связи с нарушением договора доходы сами по себе подпадают под определение неосновательно сбереженного имущества, а поэтому должны рассматриваться не как возмещение, придаточное к основной реституции полученного имущества, как это может показаться из анализа п. 1 ст. 1107 ГК, а как предмет вполне самостоятельного кондикционного требования.

Норма же п. 2 ст. 15 ГК в нашей интерпретации решает лишь утилитарную задачу защиты интересов должника. С первого взгляда на данную норму может показаться, что она предоставляет дополнительную защиту кредитору, давая ему некие дополнительные права. Но в действительности, если считать, что право на взыскание доходов, извлеченных в связи с нарушением, вытекает из общей клаузулы неосновательного обогащения, картина выглядит несколько иначе. Получается, что включение в п. 2 ст. 15 ГК правила о том, что пострадавшее лицо вправе требовать возмещения упущенной выгоды в сумме не меньшей, чем извлеченные нарушителем права доходы, направлено в действительности на установление, как на это справедливо указывала О.В. Савенкова <638>, зачетного характера соотношения упущенной выгоды и данных доходов, т.е. предотвращает излишнее обогащение уже самого кредитора. Если бы не было этой нормы п. 2 ст. 15 ГК, то кредитор был бы вправе требовать как реституции полученных должником незаконных доходов и помимо этого еще и своей упущенной выгоды, что явным образом противоречило бы логике. Право может принять в основу расчета этих мер лишь одну из двух взаимоисключающих предпосылок. Взыскание классической упущенной выгоды основано на предположении о том, сколько бы получил кредитор, если бы договор исполнялся надлежащим образом. Взыскание же доходов должника основывается на реальном факте неисполнения договора. Взыскание обеих санкций независимо друг от друга приведет к двойной компенсации. Например, покупатель не получил товар и, соответственно, не смог его перепродать по выросшей цене, что привело к возникновению некой упущенной выгоды. Продавец же в нарушение договора продал товар другому лицу, так как посчитал для себя более выгодным его продажу по выросшей цене, чем передачу его по цене, согласованной с покупателем. Очевидно, что покупатель не может требовать одновременно и свою упущенную выгоду в виде наценки, которую он намеревался получить при перепродаже товара по выросшей цене, и незаконный доход продавца от продажи данного товара третьим лицам по более высокой цене. Иначе может произойти очевидная двойная компенсация одного и того же интереса. Исполнение могло произойти или не произойти, но одновременно оба факта иметь место не могут. Поэтому закон должен каким-то образом решить вопрос о соотношении реституционного требования о взыскании незаконных доходов нарушителя и компенсационного требования о возмещении упущенной выгоды. Именно эту функцию и выполняет норма п. 2 ст. 15 ГК, которая при соответствующем прочтении выводит правило о зачетном характере соотношения этих двух мер защиты. Если кредитор одновременно требует и своей упущенной выгоды, и реституции незаконных доходов должника, то он может рассчитывать на взыскание упущенной выгоды только в сумме, превышающей размер реституционного требования.

--------------------------------

<638> Савенкова О.В. Реституционные убытки в современном гражданском праве // Актуальные проблемы гражданского права. Вып. 8. М., 2004. С. 45.

Итак, как мы установили, в случае если речь идет об обязательстве нарушителя договора перечислить пострадавшей стороне те доходы, которые должник извлек в связи с использованием неосновательно полученного имущества, параллельно у нарушителя существует еще и обязательство уплатить пострадавшей стороне и все те доходы, которые должник в целом извлек в связи с нарушением договора. Подобные доходы от нарушения договора являются сами по себе неосновательным обогащением, так как они извлечены в результате противоправных действий за счет пострадавшего от этих действий другого лица и, соответственно, подпадают под определение неосновательного обогащения, данное в ст. 1102 ГК. Следовательно, если у нарушителя договора возникает обязательство осуществить реституцию, то помимо самой реституции полученного он также должен возвратить пострадавшей стороне два вида доходов. С одной стороны, нарушитель договора обязан вернуть все доходы, извлеченные в результате неосновательного использования подлежащего реституции имущества. С другой стороны, нарушитель обязан вернуть кредитору и те доходы, которые он извлек из самого факта нарушения договора. Эти два вида кондикционных требований следует различать. Если кондикция незаконных доходов от использования полученного имущества возможна только в отношении тех доходов, которые извлечены после того, как нарушителю стала известна необоснованность удержания полученного от контрагента имущества, то реституция доходов, извлеченных должником из самого факта нарушения договора, касается всех доходов, извлеченных как после, так и до расторжения договора.

Например, если фирма по договору мены получает от завода некое оборудование, но в ответ не передает обусловленную договором партию материалов, решив продать ее по более высокой цене третьему лицу, то в принципе на стороне фирмы-нарушителя возможны два вида незаконных доходов. Во-первых, она могла использовать полученное оборудование в своем производстве, извлекая тем самым из полученного исполнения некую имущественную пользу. Извлечение такой пользы становится необоснованным, как только фирма узнает о том, что полученное оборудование должно быть возвращено как неосновательное обогащение, и обязательство по реституции имущества окажется просроченным (по истечении семидневного срока после получения от завода уведомления о расторжении договора с требованием вернуть оборудование). Доходы, извлеченные из оборудования до этого момента, остаются у фирмы и возврату не подлежат. Реализация права пострадавшего от нарушения кредитора на возмещение ему подобных доходов основывается на п. 1 ст. 1107 ГК и представляет собой кондикцию второго порядка. Нарушитель договора возмещает пострадавшей стороне неосновательное обогащение, полученное им от использования подлежащего возврату неосновательного обогащения (т.е. оборудования). Во-вторых, нарушитель мог извлечь имущественную выгоду и из самого факта нарушения договора. Например, фирма могла продать причитающуюся заводу партию материалов третьему лицу по более высокой цене. Образовавшаяся разница возникает не в связи с использованием полученного от завода оборудования, а в связи с фактом нарушения договора. Поэтому данная имущественная выгода должна быть передана пострадавшему от нарушения заводу как неосновательное обогащение первого порядка. При этом не имеет значения, когда фирма продала партию материалов и извлекла незаконную выгоду от нарушения - до расторжения или после. Взыскание данного вида доходов основывается не на норме п. 1 ст. 1107 ГК, а на генеральной клаузуле неосновательного обогащения (ст. 1102 ГК), и соответственно, специальное указание п. 1 ст. 1107 ГК о том, что подлежат возмещению только те доходы, которые извлечены после того, как обогатившаяся сторона узнала или должна была узнать о неосновательности своего обогащения, здесь применяться не должно.

В тех случаях, когда речь идет о взыскании неосновательных доходов с кредитора, пострадавшего от нарушения, то допустимо говорить только о возмещении доходов в порядке п. 1 ст. 1107 ГК. Кредитор узнает о неосновательности дальнейшего извлечения доходов из полученного от должника исполнения только в момент, когда он пропускает срок на осуществление реституции. До этого момента кредитор удерживает полученное от должника исполнение вполне законно и основательно.

В-третьих, сравнение генеральной клаузулы неосновательного обогащения (ст. 1102 ГК), а также норм п. 2 ст. 15 и п. 1 ст. 1107 ГК выявляет еще одну проблему. Норма п. 2 ст. 15 ГК говорит только о действительно извлеченных нарушителем доходах, в то время как п. 1 ст. 1107 ГК включает сюда и те доходы, которые лицо не извлекло, но должно было извлечь. Соответственно, когда речь идет о взыскании с нарушителя договора доходов, извлеченных из самого факта нарушения, кредитор вправе включать в расчет лишь фактически полученные должником доходы. Этот вывод подтверждается и тем, что согласно общему правилу о возврате неосновательного обогащения (п. 1 ст. 1102 ГК), которое, как мы выше установили, в действительности стоит за нормой п. 2 ст. 15 ГК, возврату подлежит также только фактически полученное обогащение. Если же речь идет о взыскании с нарушителя договора или с пострадавшего от нарушения кредитора доходов, извлеченных из незаконного удержания и использования подлежащего возврату имущества, то в расчет позволительно включать и те доходы, которые лицо, обязанное вернуть полученное имущество, фактически не извлекло, но должно было извлечь.

В-четвертых, возникшие с какого момента доходы подлежат взысканию? Норма п. 1 ст. 1107 ГК говорит о том, что подлежат возврату те доходы, которые выручены с момента, когда лицо узнало или должно было узнать о неосновательности своего обогащения. При сохранении обоюдоострой модели данного правила следует прийти к выводу о том, что реститутор, независимо от того, является ли он нарушителем договора или пострадавшим от нарушения кредитором, узнает о неосновательности удержания полученного имущества в момент, когда он теряет юридическое основание для удержания этого имущества. А юридическое основание для удержания имущества теряется в момент, когда реститутор не исполнил реституционное обязательство в срок, определяемый с учетом всех вышеописанных особенностей применения ст. 314 ГК. Такое толкование момента, в который реститутор узнает о неосновательности своего обогащения, крайне полезно, в чем мы неоднократно убедимся ниже.

В-пятых, вышеуказанный вывод о моменте, когда реститутор должен считаться узнавшим о неосновательности своего обогащения, позволяет решить один крайне важный вопрос. Выше мы пришли к заключению о полезности обоюдоострой конструкции реституции доходов, которые реститутор извлек или должен был извлечь из использования подлежащего возврату имущества, при расторжении договора. Такая конструкция вытекает из п. 1 ст. 1107 ГК, давая право на взыскание этих доходов как должнику, нарушившему договор, так и кредитору, пострадавшему от нарушения. Но справедливо ли давать должнику право на взыскание с кредитора, пострадавшего от нарушения, тех доходов, которые кредитор не извлек, но должен был извлечь? Не является ли эта возможность излишней в тех случаях, когда она предоставляется нарушителю договора? Решение данного вопроса может вызвать некоторые затруднения, так как может показаться неразумным предоставление нарушителю договора права требовать с пострадавшего от нарушения кредитора не только возврата имущества в натуре, а также фактически извлеченных им доходов, но и гипотетических доходов, которые кредитор не извлек, но мог бы извлечь из пользования полученным от должника в рамках расторгнутого договора имуществом. Тем не менее нам представляется, что данное правило можно сохранить в его обоюдоостром варианте, вытекающем из положений п. 1 ст. 1107 ГК, если мы обратим внимание на то, возникшие с какого момента доходы подлежат реституции, то предоставление нарушителю договора права на взыскание с пострадавшего кредитора гипотетических доходов покажется вполне допустимым с точки зрения логики и здравого смысла. Вышеизложенный подход к определению данного момента приводит нас к выводу о том, что в случае, когда требование о реституции доходов, полученных от использования неосновательного обогащения, а также доходов, которые он не получил, но должен был получить, направлено к пострадавшему от нарушения кредитору, эти доходы подлежат взысканию только в случае, если они извлечены после того, как кредитор просрочил возврат полученного от должника имущества. Доходы, полученные кредитором, до момента, когда у него возникло реституционное обязательство и отпали законные основания удерживать полученное, передаче нарушителю договора не подлежат. Соответственно, если кредитор присуждается к возврату необоснованных фактических и гипотетических доходов, это предполагает, что он в нарушение закона не возвращает полученное по договору имущество, т.е. ведет себя противоправно. В этих обстоятельствах с точки зрения справедливости исчезает необходимость огораживать такого кредитора от возможности взыскания с него гипотетических доходов, т.е. доходов, которые он реально не извлек, но теоретически мог извлечь. Поэтому считаем, что право включать в расчет возможные (гипотетические) доходы от незаконного использования подлежащего реституции имущества принадлежит как пострадавшему от нарушения кредитору в случае неосуществления должником своевременной реституции, так и должнику - в случае необоснованного удержания кредитором причитающегося должнику в порядке реституции имущества.

В-шестых, здесь может встать вопрос о юридической судьбе тех доходов, которые реститутор извлек или должен был извлечь из использования полученного от контрагента имущества в период с момента расторжения договора до момента, когда реститутор стал обязанным возвратить полученное. Ведь, как уже выше отмечалось, реституция представляет собой гражданско-правовое обязательство, которое должно быть исполнено согласно общим правилам об исполнении обязательств. Соответственно, в случае, когда договор расторгнут, кредитор обязан вернуть полученное от должника имущество в срок, расчет которого осуществляется по правилам ст. 314 ГК. Это означает, что между моментом расторжения договора и моментом просрочки реститутором исполнения реституционного обязательства может пройти некоторое время. Кроме того, в случае, когда речь идет о реституции двусторонней, возникает еще больший зазор во времени между моментом расторжения договора и возникновением у кредитора обязательства вернуть полученное. Ведь, как будет показано ниже, в силу правила "первого шага" кредитор, пострадавший от нарушения, вполне может удерживать полученное от нарушителя договора исполнение (например, товар) до момента осуществления встречной реституции (например, возврата цены). Как быть с теми доходами, которые кредитор извлек в этот период? С точки зрения формальной логики раз в этот период удержание реститутором полученного от контрагента имеет юридическое основание, следовательно, он извлекает доходы из данного имущества вполне законно. В принципе данное решение оправданно и с точки зрения практической целесообразности. Таким образом, передача реституарию доходов, извлеченных реститутором с момента расторжения договора и до момента, когда он потерял основание удерживать возврат полученного, законом не предусмотрено вполне оправданно.

Таким образом, анализ положений законодательства о праве реституария потребовать передачи ему всех доходов, которые реститутор извлек или должен был извлечь из пользования полученным имуществом после того, как он узнал или должен был узнать о неосновательности удержания данного имущества, показывает, что они в полной мере применимы как к нарушителю договора, так и к стороне, пострадавшей от нарушения. Соответственно, в отношении данного вопроса никаких специальных норм, отражающих специфику реституции по расторгнутым сделкам, вводить в законодательство, по всей видимости, не требуется. При этом не стоит забывать, что в силу общей формулы кондикции, а также в силу п. 2 ст. 15 ГК в дополнение к этому праву сторона, пострадавшая от нарушения, вправе затребовать передачи ей тех доходов, которые нарушитель договора фактически извлек из самого факта нарушения.