Глава X нексусные существительные. Заключительные замечания о нексусе

„Абстрактные существительные“. Инфинитив и герундий. Заключительные замечания о нексусе.

„Абстрактные существительные“

Те, кто определяют существительные как названия веществ и предметов, встречаются с трудностями при рассмотрении таких слов, как красота, мудрость, белизна.Такие слова бесспорно являются существительными и во всех языках трактуются как су­ществительные, но однако же не представляют собой названий веществ или предметов. В силу этого соображения принято раз­личать два класса существительных — конкретные и абстрактные. Первые обозначаются также термином „имена реальных вещей“ (англ. reality nouns, нем. Dingnamen, substanzbezeichnende Substantiva); они охватывают названия лиц и „предметов“, к которым причисляются и такие более или менее „неосязаемые“ явления, как звук, эхо, стих, молния, месяц и др. „Абстрактные существитель­ные“, в отличие от них, выделяются как „названия понятий“ (англ.thought-names, нем.Begriffsnamen,Verdinglichungen). Различие между этими двумя классами довольно ясно: вряд ли когда-нибудь мы будем испытывать затруднение при отнесении того или иного существительного к первому или второму классу; и все же найти удовлетворительное определение для „абстрактных существитель­ных“ не легко.

Сначала посмотрим, как этот вопрос решается выдающимся логиком.

Кейнс (J. N. Keynes, Studies and Exercises in Formal Logic, London, 1906, стр. 16) вносит следующее уточнение в опреде­ление конкретного существительного как названия предмета, а абстрактного — как названия атрибута: „Конкретное существитель­ное — это название того, что рассматривается как имеющее атри­буты, т. е. как субъект атрибутов, а абстрактное существитель­ное — это название чего-то, что является атрибутом к чему-то другому, т. е. атрибута субъектов“. Однако на стр. 18 он замечает, что атрибуты сами могут быть субъектами атрибутов, например в предложении Unpunctuality is irritating „Непунктуальность досадна“, и что „Unpunctuality, хотя и является по существу абстрактным суще­ствительным, но может употребляться так, что будет подходить под­ определение конкретных существительных“. Но когда „названия, которые образовались как абстрактные и продолжают так упот­ребляться, могут также употребляться и как конкретные суще­ствительные, т. е. являются названиями атрибутов, которые сами могут рассматриваться как имеющие атрибуты“, Кейнс вынужден признать, что „этот вывод парадоксален“. Из создавшегося за­труднительного положения он видит два выхода, но отвергает первый как логически несостоятельный. Первый путь состоит в определении абстрактного существительного как названия того, что может рассматриваться в качестве атрибута чего-либо другого, и в определении конкретного существительного как названия того, что не может рассматриваться в качестве атрибута чего-либо другого. Поэтому Кейнс предпочитает второй путь: исходя из логических соображений, он отказывается от различения кон­кретных и абстрактных названий и заменяет его различием между конкретным и абстрактным употреблением названий, добавляя, что „как логики мы мало имеем отношения к абстрактному употреб­лению названий“, поскольку, „когда название употребляется в качестве подлежащего или сказуемого в несловесном предложе­нии¹, его употребление всегда конкретно“.

Это фактически равносильно отказу от всякого различения вооб­ще, а между тем никто не станет отрицать, что такие слова, как твердость,находятся в совершенно иной плоскости, чем такие слова, каккамень.Мне кажется, что выводы Кейнса обусловле­ны неудачным термином „абстрактный“ и особенно его антонимом „конкретный“: эти слова в обычном языке часто употребляются для обозначения различий, не имеющих никакого отношения к то­му, что интересует нас здесь, и это особенно ясно проявляется в статье Далерюпа (V.Dahlerup, Abstrakter og konkreter, „Dania“, 10. 65 и сл.), в которой он утверждает, что различие меж­ду абстрактным и конкретным является относительным, и приме­няет его не только к существительным, но и ко всем другим разрядам слов. Hard „твердый“ конкретно в сочетании a hard stone „твердый камень“, но абстрактно в сочетании hard work „тяжелая работа“; towards „к“, „по отношению к“ конкретно в предложении Не moved towards the town „Он двигался к городу“, но абстрактно в сочетании his behaviour towards her „его пове­дение по отношению к ней“; turn „поворачиваться“, „становиться“ конкретно в предложении Не turned round „Он обернулся“, но абстрактно в предложении Не turned pale „Он побледнел“. При таком употреблении, слово „конкретный“ обозначает глав­ным образом то, что во внешнем мире характеризуется осязае­мостью, пространственностью и доступностью органам чувств, а­ слово „абстрактный“ — то, что существует в сознании, без сомне­ния, согласуется с пониманием этих терминов в обычном языке, но не помогает понять своеобразия слов типабелизнапо сравне­нию с другими существительными.

Хазлитт (W. Hazlitt, New and Improved Grammar, 1810, Предисловие, viii) говорит: „Существительное — это не название предмета и не название вещества, а название вещества, предмета или понятия, рассматриваемого само по себе, как самостоятельная вещь. Иначе говоря, существительное не является названием пред­мета, который действительно существует сам по себе (согласно прежнему определению); существительное — это название предме­та, который рассматривается как существующий сам по себе. Например, если мы говорим обеломкак о состоянии или качестве снега, это будет прилагательное; но если мы отвлекаем понятие „белый“ от вещества, которому оно принадлежит, и рас­сматриваем этот цвет как он есть сам по себе или как предмет нашей речи, оно становится существительным: например, в англий­ском предложении White or whiteness is hurtful to the sight „Белое или белизна вредны для зрения“.

По существу та же мысль встречается и у многих других современных авторов, определяющих существительные типа белиз­на(с небольшими вариациями) как „фиктивно субстантивные сло­ва“, „названия лишь воображаемых веществ“, „представления, которые мыслятся как самостоятельные предметы“, „предметно ос­мысляемые понятия“, „простые названия, которые мыслятся и по­этому грамматически трактуются, как если бы они были самостоя­тельными предметами“ (Noreen, Vеrt Sprеk, 256 и сл.¹). Несмот­ря на такое единодушие, я позволю себе заявить, что, когда я говорю окрасотемолодой девушки или омудростистарика, я вовсе не думаю об этих качествах как о вещах или реальных предметах; для меня это только иной способ выражения мысли: „она красива“, „он мудр“ и т. п. Когда Вундт говорит, что слово „чело­вечность“ (Menschlichkeit) обозначает качество в такой же степе­ни, как слово „человеческий“, он совершенно прав. Однако он заблуждается, утверждая, что субстантивная форма облегчает ос­мысление этого качества как предмета. Мистели (Misteli) не гово­рит об этом, обращая внимание исключительно на грамматическую сторону. Но никто по-настоящему не объясняет, как и почему все языки выработали такого рода существительные для адъективных. понятий.

Аналогичные взгляды высказывал и Суит еще задолго до Вундта и Мистели (1876, „Collected Papers“, 18; ср. „A New English­ Grammar“, §§ 80, 99): «Превращение white „белый“ в whiteness „белизна“ является чисто формальным приемом, который дает воз­можность употребить слово-атрибут как подлежащее предложения... Whiteness правильно характеризуется как „абстрактное“ имя, как обозначение атрибута безотносительно к предметам, которые обла­дают этим атрибутом. White, однако, считается коннотирующим... Дело, конечно, в том, что white точно так же абстрактно, как и whiteness, причем оба имеют абсолютно одинаковое значение». По Суиту, таким образом, «Единственным удовлетворительным определением части речи должно быть определение, основанное на чисто формальных критериях: snow „снег“, например, является су­ществительным не потому, что оно обозначает предмет, а потому, что оно может быть подлежащим предложения, может образовать форму множественного числа с помощью s, имеет определенный префикс [т. е. определенный артикль] и т. д.; по тем же причи­нам к существительным следует отнести whiteness»¹.

Суит прав, когда говорит, что white и whiteness одинаково аб­страктны (в смысле „отвлеченный от конкретных вещей“), но он неправ, когда считает, что оба слова имеют совершенно одинако­вое значение. Различие, возможно, очень тонкое, но оно все же существует, иначе зачем бы потребовалось всем народам иметь отдельные слова для этих двух понятий? Заметьте, что в каждом из случаев употребляются разные глаголы: beingwhite= having whiteness; The minister is (becomes) wise „Министр есть (становится) мудр“; Не possesses (acquires) wisdom „Он обладает мудростью (приобретает мудрость)“. В идо Кутюрб остроумно создал для су­ществительных окончание -eso, которое представляет собой корень глагола es-ar „быть“ с субстантивным окончанием -о: blind-es-o „«бытие» слепым“, т. е. „слепота“, superbeso „гордость“ и др. Здесь можно было бы возразить, что таким путем в слово протаскивается понятие „существования“ и что это аналогично тому, как линг­висты имеют обыкновение протаскивать (не выраженную и ненуж­ную) связкуесть врусские предложения типадом нов.Но Ку­тюра совершенно правильно подметил кардинальную истину, что в такие существительные адъективный элемент входит в качестве предикатива. Это именно и характерно для подобных образований: они являютсясуществительными-предикативами².­

Очевидно, рассматриваемые здесь существительные, образован­ные от прилагательных, весьма сходны с отглагольными существи­тельными (названиями действий, nomina actionis) типа приход, при­бытие, движение, изменение, существование, отдых, сон, лю­бовьи т. п.³Примеры показывают, что термин „название действия“ не точен, если не считать действиями состояние, например отдых или сон. Свою собственную точку зрения я уже изложил: начав с того, что I saw the Doctor’s arrival „Я видел прибытие доктора“ = I saw the Doctor arrive „Я видел доктора прибывающим“ и I saw that the Doctor arrived „Я видел, что доктор прибыл“, a I doubt the Doctor’s cleverness „Я сомневаюсь в уме доктора“ = I doubt that the Doctor is clever „Я сомневаюсь в том, что доктор умен“, я пришел к выводу, что необходимо выделить в особый разряд слова, которые мы будем называть нексусными существительными, под­разделив их на глагольные нексусные слова (arrival) и предикатив­ные нексусные слова (cleverness).

Остается рассмотреть употребление слов этого разряда, или, вернее, установить, с какой целью они употребляются в речи. По моему мнению, преимущество слов этого разряда в том, что они дают возможность избегать громоздких выражений, поскольку иначе для передачи той же мысли пришлось бы прибегнуть к прида­точным предложениям. Попробуйте, например, обойтись без выде­ленных существительных в следующем отрывке из недавно вы­шедшего романа: His displayofangerwas equivalent to anadmis­sionofbeliefin the other’s boastedpowerofdivination.

Такая возможность приобретает еще большее значение благо­даря следующему обстоятельству: когда глагол или предикатив возводится в ранг существительного, происходит соответствующее изменение ранга и у подчиненных слов: третичные компоненты становятся вторичными, четвертичные — третичными. Иначе говоря, субъюнкт становится адъюнктом, а суб-субъюнкт — субъюнктом; в результате оказывается возможным строить предложения с лег­костью, которая вполне окупает сопутствующее превращение первичного компонента (подлежащего или дополнения) во вторич­ный (адъюнкт — „субъектный“ или „объектный“ родительный па­деж).

Это необходимо пояснить несколькими примерами. Если мы сравним предложения: Чрезвычайно быстрое прибытие доктора­и необычайно внимательный осмотр пациентка привели к ее очень быстрому выздоровлениюиДоктор прибыл чрезвычайно быстро и осмотрел пациентку необычайно внимательно; она выздоровела очень скоро,мы увидим (обозначая ранг слова рим­скими цифрами), что глаголыприбыл, осмотрел, выздоровела(II) превратились в существительныеприбытие, осмотр, выздоровление(I), субъюнкты (наречия)быстро, внимательно, скоро(III) стали адъюнктами (прилагательными)быстрый, внимательный, скорый(II); причем превращение суб-субъюнктов (IV) в субъ­юнкты (III) не сопровождалось никакими формальными изменениями:чрезвычайно, необычайно, очень.С другой стороны, первичные слова (подлежащее и дополнение)доктор, пациентка, она(I) прев­ратились во вторичные (адъюнкты):доктора, пациентки, ее(II).

Сходные сдвиги наблюдаются и в предложении Мы обнару­жили действительно(III)удивительный(II)ум(I)доктора(II) по сравнению с предложениемМы обнаружили, что доктор(I)был действительно(IV)удивительно(III)умным(II) (еслидей­ствительноотнести к глаголу, тогда его нужно причислить к III рангу).

Существительные-предикативы также очень удобны в часто употребляющихся английских конструкциях, где они являются до­полнением к предлогу with; они дают нам возможность избавить­ся от растянутых субъюнктных групп: ср. Не worked with posi­tively surprising rapidity (вместо positively surprisingly, rapidly), with absolute freedom, with approximate accuracy и т. п. Ср. также сдвиги, о которых говорилось выше, стр. 101.

Теперь мы можем ближе познакомиться с грамматическим яв­лением, которое обычно называют „родственным дополнением“¹. Назначение этой конструкции нельзя понять, если начинать с та­ких примеров, как I dreamed a dream „Мне приснился сон“ (Oni­ons, An Advanced English Syntax, London, 1904, 35) или лат. servitutem servire. Ведь такие сочетания по меньшей мере чрез­вычайно редко встречаются в речи — по той простой причине, что подобное дополнение бессодержательно и ничего не прибавляет к­ понятию, выраженному глаголом. В речи встречаются предложе­ния следующею типа: I would faine dye a dry death (Шекспир); I never saw a man die a violent death (Раскин); She smiled a little; smile and bowed a little bow (Тролоп); Mowgli laughed a little short ugly laugh (Киплинг); He laughed his usual careless laugh (Локк); He lived the life, and died the death of a Christian (Кау­пер) и т. п.

Эти примеры показывают, что нексусное существительное дает простое средство для введения какой-нибудь характерной черты в форме адъюнкта, которую было бы очень трудно или невозможно присоединить к глаголу в форме субъюнкта (ср. также fight the good fight „дать хороший бой“, которое отличается от fight well „сражаться хорошо“). Иногда эта дополнительная характеристика прибавляется как своего рода приложение, и тогда она отделяется. запятой или тире, например The dog sighed, the insincere and pity-seeking sigh of a spoilt animal (Беннет); Kitty laughed — a laugh musical but malicious (Mrs. H. Ward). Аналогичный способ применяется и в других случаях, когда выразить специальное пояснение ко вторичному слову при помощи субъюнкта весьма трудно; в таком случае слово-предикатив свободно присоединяет­ся к предложению как носитель дополнительной характеристики в форме адъюнкта: Не had been too proud to ask — the terrible pride of the benefactor „Он был слишком горд, чтобы просить, — ужасная гордость благодетеля“ (Беннет); Her face was very pale, a greyish pallor (Mrs. Ward). Нередко это пояснение вводится пред­логом with: She was pretty, with the prettiness of twenty; I am sick with a sickness more than of body, a sickness of mind and my own shame (Карлейль).

Если же я прибавлю к этому, что нексусные существительные также удобны и в тех случаях, когда язык не допускает прида­точных предложений, — например после upon в предложении Close upon his resignation followed his last illness and death „За его от­ставкой вскоре последовала его последняя болезнь и смерть“, — то, надеюсь, станет достаточно ясно, какую роль играют эти об­разования для экономии речи². Однако существительными указан­ною типа, как многими хорошими вещами в этом мире, могут и злоупотреблять. Это хорошо показано в интересной статье Германа Якоби об именном стиле в санскрите (HermannJacobi, „Indogermanische Forschungen“, 14. 236 и сл.). Когда языки начинают ста­реть (alternde Sprachen!!), они, по его словам, обнаруживают склонность к именным выражениям, особенно если они в течение долгого времени служили средством передачи научного мышления. Создается мнение, что мысли можно точнее и адекватнее выражать с помощью существительных, чем с помощью более «изобразитель­ных» глаголов (die mehr der Sphдre der Anschauung sich nдhernden Verba).

„Санскрит стал в Индии привилегированным средством вы­ражения для тех, кто получает высшее образование; его уже не понимают в низших классах; он перестал употребляться в других областях человеческой жизни. В то время как санскрит все более и более отходил от практических нужд повседневной жизни, он вместе с тем все больше и больше использовался в высшей умственной деятельности; и по мере того как сфера мыс­лей, которые надо было выразить, сужалась, абстрактный способ выражения становился все более и более необходимым“. Все это, естественно, повело к тому, что язык стал отдавать пред­почтение существительным, точнее говоря, нексусным существи­тельным.

Мне кажется, что различие между двумя типами стиля можно показать, сравнив последнее предложение в немецком оригинале и в моем английском переводе: Mit der zunehmenden Abkehr von der gemeinen Alltдglichkeit des Daseins und der damit hand in hand gehenden Zuwendung zum hцheren geistigen Leben stieg in dem sich also einengenden Ideenkreise, welchem das Sanskrit als Ausdrucksmittel diente, das Bedьrfnis begrifflicher Darstellung. — While Sanskrit was increasingly diverted from the practical details of everyd ay life and was simultaneously used more and more to serve the interests of the higher life of the intellect, abstract me­thods of diction were more and more needed as the sphere of ideas to be expressed became narrower and narrower. Немецкая научная проза иногда приближается к санскритской манере, описанной Якоби.

Когда мы выражаем существительными то, что обычно выра­жается предикативными формами глагола, наш язык становится не только более абстрактным, но и мало понятным; наряду с дру­гими обстоятельствами этому способствует еще и то, что в от­глагольном существительном исчезает ряд животворящих момен­тов глагола (время, наклонение, лицо). Поэтому именной стиль может быть уместен в философии, но и там он иногда только облекает простые мысли в тогу глубокой мудрости; в повседнев­ной же речи он оказывается мало применимым.