Имена собственные

Казалось бы, имена собственные являются названиями, которые могут быть применены только к определенному конкретному лицу. Этому нисколько не противоречит то обстоятельство, что the Py­renees „Пиренеи“ и the United States „Соединенные Штаты“ пред­ставляют собой имена собственные; несмотря на форму множест­венного числа, с помощью которой обозначается данная цепь гор и данный политический организм, они рассматриваются как одно целое, как индивидуальные предметы; ведь невозможно говорить об „одной Пиренее“ или об „одном Соединенном Штате“; можно сказать только one of the Pyrenees „одна из Пиренеев“, one of the United States „один из Соединенных Штатов“.

Значительно сложнее обстоит дело с такими словами, как Джон иСмит,которые, по общему мнению, считаются именами собст­венными, несмотря на то, что, бесспорно, существует много лиц, которых называютДжон,и много лиц, которых называютСмит, а также значительное количество лиц, обозначаемых и тем и другим именем сразу—Джон Смит. Рим — также имя собственное, но, кроме Рима в Италии, это название носят по крайней мере пять городов в Соединенных Штатах! Как же тогда следует раз­личать имена собственные и имена нарицательные?

Известная попытка разрешить этот вопрос была сделана Джо­ном Стюартом Миллем (J. S. Mill, System of Logic, I, гл. II). Согласно его точке зрения, имена собственные лишены сопутст­вующих значений; они лишьобозначают индивидуальных лиц или индивидуальные предметы, носящие это название, но не ука­зывают и не подразумевают никаких черт, свойственных км; их задача — указать предмет, о котором идет речь, а не сообщить о нем что-либо. С другой стороны, такие имена, какчеловек, кромеобозначения бесчисленного количества индивидов — Петр, Джемс, Джон и т.п., —привносят (коннотируют) и опре­деленные признаки: материальность, принадлежность к живому миру, разумность и известные внешние формы, которые мы на­зываем человеческими. Всякий раз поэтому, когда названия пред­метов дают какие-либо сведения о них, или, иначе говоря, имеют значение, это значение заключено не в том, что они обозначают, а в том, что они коннотируют. Единственные названия предметов,­ которые лишены коннотации, — это собственные имена; строго го­воря, эти имена не имеют никакого значения.

Так, один из современных датских исследователей (H. Bertelsen, Fњllesnavne og egennavne, 1911) говорит, что John является именем собственным, поскольку ничего, кроме названия, не объединяет всех Джонов в отличие от Ричардов и Генри; имена нарицатель­ные в отличие от имен собственных выделяют нечто характерное для индивидуальных лиц и предметов, к которым они относятся. Таким образом, различие между именами собственными и именами нарицательными не имеет никакого или по крайней мере никакого определенного отношения к числу индивидуальных лиц или пред­метов, обозначаемых этими именами. Я думаю, однако, что эта точка зрения не вскрывает всей глубины проблемы.

Подлинное значение имен собственных

Первостепенное значение, по моему мнению, имеет самое упо­требление имен собственных говорящими и понимание их слушаю­щими. Всякий раз, когда имя собственное употребляется в живой речи, и для говорящего, и для слушателя оно обозначает лишь одно конкретное лицо и ограничивается только им. Сегодня, в компании своих друзей я могу употребить имя Джон применительно к определенному человеку, носящему такое имя. Но это не поме­шает мне завтра, в другой компании употребить то же имя по отношению к иному лицу; в обоих случаях, однако, имя собст­венное выполняет одну и ту же роль: оно вызывает в сознании слушателя именно то значение, которое я имею в виду. Милль и его последователи слишком много внимания уделяли тому, что можно назвать словарным значением имени, и очень мало зани­мались его контекстуальным значением в той конкретной ситуации, в какой оно произносится или пишется. Правда, совершенно не­возможно определить значение слова Джон,когда дается только это слово и ничего больше; однако то же самое можно сказать и о многих „именах нарицательных“. Единственным честным отве­том на просьбу сообщить значение слов jar, sound, palm или tract будет следующий: „Покажите мне контекст, и я скажу вам значение“. В одном случае pipe понимается как „трубка (кури­тельная)“, в другом — как „водопроводная труба“, в третьем — как „свисток“, в четвертом — как „труба органа“; также обстоит дело со словом Джон: в каждом отдельном предложении оно имеет одно определенное значение, которое явствует из контекста и си­туации; и если это имя собственное, его значение в каждом от­дельном случае будет более специальным, чем значение pipe или других упомянутых слов. Здесь мы наблюдаем другую сторону того важного обстоятельства, что большим количеством признаков обладают имена собственные, а не имена нарицательные. Пользу­ясь терминологией Милля, но, полностью расходясь с его точкой зрения, я осмелюсь утверждать, что имена собственные (в том виде, как они реально употребляются) „коннотируют“ наибольшее количество признаков.

Когда вы слышите о каком-нибудь человеке в первый раз или в первый раз встречаете его имя в газетах, вы не знаете о нем ничего, кроме имени; но чем больше вам приходится слышать о нем и видеть его, тем больше его имя наполняется для вас со­держанием. Подобным же образом, по мере того как вы читаете роман, возрастает и ваше знакомство с персонажем романа. Однако то же самое наблюдается и в случае с „именем нарицательным “, когда мы слышим его впервые, например со словом ichneumon „ихневмон“: здесь опять-таки значение, или коннотация, растет по мере роста вашего знания. Отрицать это можно было бы, только если считать, что коннотация является чем-то присущим имени и существующим вне сознания человека, который знает и упо­требляет это имя; однако такое предположение абсурдно и проти­воречит правильным понятиям о сущности языка и человеческой психики.

Если бы имена собственные не коннотировали большого ко­личества признаков, было бы невозможно понять и истолковать обычный переход имени собственного в имя нарицательное. Одна молодая датчанка на вопрос француза относительно профессии ее отца, не зная французского слова sculpteur „скульптор“, ответила так: Il est un Thorvaldsenen miniature „ЭтоТорвальдсенв миниа­тюре“. Оскар Уайльд пишет: Every great man nowadays has his disciples, and it is alwaysJudaswho writes the biography „У каж­дого великого человека в наше время есть ученики, а биографию всегда пишетИуда“(„Intentions“, 81) — это первый шаг к выраже­нию a Judas. Уолтер Патер (Pater) говорит, что Франция была накануне того, чтобы статьИталиейболее итальянской, чем сама Италия („Renaissance“, 133). Таким именно образом имя Цезаря стало общим названием римских императоров, немецких кайзеров и русских царей. (В шекспировской трагедии народ кричит: „Liue Brutus, liue, liue... Let him be Cжsar“ „Да здравствует Брут ... пусть он будет Цезарем“ — „Caesar“, III. 2. 55.) Я привожу лишь несколько примеров¹.

Логики, безусловно, видят это, но отмахиваются от этого явления, говоря: „Имена собственные, конечно, приобретают коннотацию, когда они употребляются для обозначения определенного типа людей; например: Диоген, Фома, Дон-Кихот, Поль Прай, Бенедикт, Сократ. Но при подобном употреблении такие имена в сущности перестают быть именами собственными; они приобре­тают все характерные черты имен нарицательных“ (Keynes, Studies and Exercises in Formal Logic, изд. 4, Лондон, 1906, стр. 45). Логик как таковой с его склонностью к водонепроницаемым перегородкам в мире понятий не интересуется тем, что для меня как лингвиста имеет первостепенное значение: как могло получиться, что ряд звуков, лишенных значения, из неконнотирующих вдруг становятся коннотирующими и при этом новое полное значение сразу же приемлют все говорящие?

Если же стать на точку зрения, изложенную выше, трудность сразу исчезает. Вот что происходит в действительности: из ряда качеств, характеризующих носителя данного имени (и, я сказал бы, коннотируемых этим именем), выбирается одно, наиболее из­вестное; оно используется и для характеристики другого лица или предмета, обладающего тем же качеством. Точно такой же про­цесс мы наблюдаем очень часто в именах нарицательных; так, иногда цветок, имеющий форму колокольчика, называют коло­кольчиком,хотя во всех остальных отношениях он отличается от колокольчика; или, например, политического деятеля называют старойлисой,ср. также англ. thatpearlof a woman „женщина-жемчужина“,thatjewelof a woman„женщина-драгоценность“. Причина такого перехода значений в именах собственных и именах нарицательных одна, а именно — их способность коннотировать; разница между обоими разрядами чисто количественная.

Различие в употреблении слова Crњsus „Крез“ для обозначе­ния определенного лица и для обозначения богача можно сравнить с различием между human „человеческий“ (коннотирующим все, свойственное человеку) и humane „человечный“ (избирающим одну из особенностей человека).

В современной европейской системе личных имен, состоящих из имени и фамилии, происходит перенос несколько иного харак­тера: ребенок приобретает фамилию отца на основании самого факта рождения. Было бы слишком поспешным утверждать, что, например, Тимперлеи (Tymperleys), принадлежащие к одной и той же семье, не имеют ничего общего между собой, кроме фамилии; иногда их можно узнать по носу или по походке; иногда же их общие наследственные черты, физические и психические, могут быть гораздо более многочисленны, так что фамилия Тимперлей может приобрести смысл, по существу, мало отличающийся от смысла таких „имен нарицательных“, как йоркширец, француз, негрили олень.Иногда бывает трудно определить, что коннотирует то или иное из этих названий или по каким признакам можно определить, что человек принадлежит к тому или другому классу; однако логики сходятся на том, что эти названия имеют коннотацию. Тогда почему же отказывать в этом словуТимперлей?

Иначе обстоит, конечно, дело с личными именами, которые даются более или менее случайно. Одна Мод, может быть, полу­чила это имя в честь своей богатой тетки, а другая — просто по­тому, что родителям это имя понравилось. Поэтому они не имеют ничего общего, кроме имени. Но ведь точно так же обстоит дело и в случаях вроде temple „храм“ и temple „висок“. (Две Мод имеют больше общего, чем храм и висок; обе они являются су­ществами женского пола.)¹. Все это никак не идет вразрез с моей точкой зрения, которая состоит в том, что всякий раз, когда употребляется имяМод, всознании слушателя возникает пред­ставление о целом ряде свойств или отличительных признаков дан­ного лица.

Против этой точки зрения выдвигается возражение, что „коннотация имени собственного — это не качество или качества, по которым можно определить соответствующий класс. Например, англичанина за границей можно узнать по покрою одежды, фран­цуза — по произношению, проктора — по лентам, адвоката — по парику; но я не вкладываю такого содержания в эти названия, так что все это не образует части коннотации имен собственных (в смысле Милля)“ (Keynes, Studies and Exercises in Formal Logic, London, 1906, стр. 43). Здесь как будто устанавливается различие между существенными признаками, заключенными в „кон­нотации“¹, и несущественными или случайными свойствами.

Однако четкой линии здесь провести нельзя. Если мы хотим узнать, что коннотируется названиями сольисахар,нужно ли прибегать к химическому анализу и давать химические формулы этих веществ или можно применить обычный критерий и просто попробовать их? Какие качества коннотируются словомсобака? В этом и во многих других подобных случаях мы без колебаний употребляем нарицательные имена. Но мы были бы в большом затруднении, если бы кто-нибудь спросил, какое значение мы вкладываем в то или иное название и почему мы применяем его в данном случае. Собаку мы определяем то по одному, то по другому признаку или по целому ряду признаков; и если мы применяем словособакак данному животному — это значит, что животное обладает всеми остальными чертами, которые в сово­купности составляют природу собаки².

Употребление имен собственных во множественном числе (ср. „Modern English Grammar“, II, 4. 4) становится также понятным с точки зрения изложенной теории. В строгом смысле ни одно имя собственное не может иметь формы множественного числа.­

Форма множественного числа у имен собственных так же немыс­лима, как и у местоимения я:есть только одно я, только одинДжон,только одинРим,если под этими именами понимать только данное лицо или город, о котором мы говорим. Но в упо­мянутых измененных значениях форма множественного числа стано­вится возможной и для имен собственных. Возьмем следующие классы:

1) Конкретные предметы или лица, которые более или менее случайно обозначаются одним и тем же названием: „В нашей ком­пании было три Джонаи пятьМери“,„Я не был ни в одном из американскихРимов“.

2) Члены одной семьи: „У всех Тимперлеевдлинные носы“; „во временаСтюартов“, „Генри Спинкеры.“ (ср. гл. XIV, множествен­ное приближения).

3) Лица или предметы, сходные с лицом или предметом, нося­щим данное имя: „ЭдисоныиMapконимогут потрясти мир изобретениями“;„Иуды, короли Генрихи, королевы Елизаветыидут своим путем“ (Карлейль); „Скалистые горы в Канаде рекламируют­ся как пятьдесятШвейцарийвместе взятых“.

4) В результате метонимии имя собственное может употребляться для обозначения произведения, созданного автором, носящим это имя: „В этой галерее два Рембрандта“.

Следует также помнить, что содержание, вкладываемое в ин­дивидуальное имя, при ближайшем рассмотрении оказывается аб­стракцией. Каждая конкретная вещь и каждое лицо непрерывно, с каждым мгновением изменяются. В его названии выделяются и закрепляются постоянные элементы всех изменчивых проявлений, происходящих с предметом, что как бы приводит их к общему знаменателю. Благодаря этому мы можем понять предложения типа следующих: Не felt convinced that Jonas was again the Jonas he had known a week ago, and not the Jonas of the intervening time „Он убедился, что Джонас — снова тот Джонас, которого он знал неделю назад, а не тот Джонас, которого он знал после этого“ (Диккенс); There were days when Sophia was the old Sopfiia — the forbidding, difficult Sophia „Были дни, когда София была прежней Софией — непривлекательной и тяжелой Софией“ (Беннетт); Anna was astounded by the contrast between the Titus of Sunday and Titus of Monday „Анна была удивлена контрастом между Титом в воскресенье и Титом в понедельник“ (там же); The Grasmere before and after this outrage were two different vales „Грасмир до и после этого преступления — это были две разные долины“ (де Квинси). Все эти предложения было бы трудно объ­яснить, если бы мы отказали именам собственным в коннотации. У имен собственных может появиться и форма множественного числа: Darius had known England before and after the repeal of the Corn Laws, and the difference between the two Englands was­ so strikingly dramatic... „Дариус знал Англию до и после отмены хлебных законов, и разница между двумяАнглиями былатакой драматической...“ (Беннетт).

С лингвистической точки зрения совершенно невозможно про­вести четкую демаркационную линию между именами собственными и именами нарицательными. Мы уже видели переход имен собст­венных в имена нарицательные, но не менее часто встречается и обратный переход. Только очень немногие имена собственные были таковыми всегда (например, Rasselas), большинство же целиком или частично восходят к именам нарицательным в специализиро­ванном значении. Является ли „the Union“ „союз“ в применении к определенному объединению студентов в Оксфорде или Кем­бридже именем собственным? А как обстоит дело с „British Aca­demy“ „Британская Академия“ или с „Royal Insurance Company“ „Королевская страховая компания“ или в другой области — с та­кими заглавиями книг, как „Men and Women“ „Мужчины и жен­щины“, „Outspoken Essays“ „Откровенные очерки“ или „Essays and Reviews“ „Очерки и обозрения“? Чем более произвольным яв­ляется название, тем более мы склонны считать его именем соб­ственным. Однако это вовсе не необходимое условие. Дуврская дорога (Dover road) (в значении „дорога, ведущая в Дувр“) пер­воначально не являлась именем собственным, в то время как Дуврская улица (Dover street), не имеющая никакой связи с Дув­ром, могла бы с таким же успехом быть названа улицей Лин­кольна(Lincoln street) и поэтому с самого начала является именем собственным. Однако с течением времени иДуврская дорогамо­жет стать именем собственным, если первоначальная причина ее наименования будет забыта и дорога превратится в обычную улицу; этот переход может быть до некоторой степени отражен в языке путем опущения артикля. Один из лондонских парков многие на­зывают еще the Green Park „Зеленый парк“, но некоторые опу­скают артикль, называя его просто Green Park, и таким образом превращают его в имя собственное; ср. также Central Park „Цен­тральный парк“ в Нью-Йорке, New College „Новый колледж“ и Newcastle (первоначально — „новый замок“). Таким образом, от­сутствие артикля в английском языке (но не в итальянском или немецком) является внешним признаком имени собственного, отли­чающим его от имени нарицательного.

Поэтому в обычном употреблении таких слов, как father „отец“, mother „мать“, cook „кухарка“, nurse „няня“, без артикля сказы­вается приближение к именам собственным; без сомнения, они так и понимаются детьми до определенного возраста, и это вполне оправдано, если мать или тетка, обращаясь к ребенку, говорит father, имея в виду не своего отца, а отца ребенка.

Специализация, которая происходит, когда имя нарицательное становится именем собственным, отличается от специализации в­ области нарицательных имен не по характеру, а лишь по степени. Так, например, the Black Forest (букв. „черный лес“; еще яснее этот процесс виден в нем. Schwarzwald) стало названием опреде­ленной цепи гор; соотношение между этим названием и сочетанием the black forest, которое в качестве имени нарицательного может быть применено к другому лесу, аналогично соотношению между the blackbird „дрозд“ и the black bird „черная птица“¹.

Таким образом, в результате исследования мы пришли к за­ключению, что между именами собственными и именами нарица­тельными нельзя провести четкой границы, поскольку различие между ними количественное, а не качественное. Название всегда коннотирует качество или качества, по которым узнается его но­ситель или носители, своими качествами отличающиеся от дру­гих лиц или предметов. Чем более своеобразным и специфичным является обозначаемый предмет, тем более вероятно, что название ему будет дано произвольно, и тем более оно приближается или даже превращается в имя собственное. Если говорящий хочет ука­зать на конкретное лицо или предмет, он имеет иногда в своем распоряжении специальное название, т. е. имя собственное, кото­рое в данной ситуации будет понято как обозначение этого лица или предмета; иногда же ему приходится составлять из других слов сложное обозначение, достаточно точное для этой цели. Вопрос о том, каким образом это делается, будет рассмотрен в сле­дующей главе.­