Различия между языками

Занимаясь сравнительной лексикологией, мы наблюдаем, как предметы, представленные словами, группируются самым различ­ным образом соответственно капризам данного языка. То, что сливается воедино в одном языке, различается в другом. Там, где­ английский язык различает clock „(стенные, настольные, башенные) часы“ и watch „ручные часы“, а французский — horloge „(башенные) часы“, pendule „(висячие, настольные) часы“ и montre „(карманные) часы“, немецкий язык имеет одно слово Uhr „часы“ (он компен­сирует это положение с помощью сложных слов, которые дают возможность выразить гораздо больше оттенков: Turmuhr „башен­ные часы“, Schlaguhr „часы с боем“, Wanduhr „стенные часы“, Stubenuhr „комнатные часы“; Stutzuhr „настольные часы“, Taschenuhr „карманные часы“); в английском языке существует только одно слово prince „принц, князь“ (немецкий же различает Prinz „принц“ и Fьrst „князь“); во французском языке слово cafй соот­ветствует английскому coffee „кофе“ и cafй „кафе“; франц. temps соответствует англ. time „время“ и weather „погода“, а англ. time — франц. temps „время“ и fois „раз“; список подобных случаев можно было бы значительно продлить. То же наблюдается и в грам­матике: между любыми двумя языками существуют расхождения в группировке грамматических явлений и в выражаемых различиях. Таким образом, при исследовании грамматики того или иного языка необходимо как можно тщательнее выяснить различия, реально существующие в данном языке. При этом нельзя выделить ни одной категории, не подтвержденной реальными языковыми фактами, установленными на основе языкового чувства данного коллектива или нации. Как бы ни настаивали логики, что превосходная степень является необходимой категорией, которую каждая мыслящая нация должна уметь выражать в своем языке, все же во французском языке нет формы превосходной степени, хотя ie plus pur „самый чистый“, le plus fin „самый тонкий“, le meilleur „лучший“ и пере­дают подлинные английские фермы превосходной степени the purest, the finest, the best; эти формы представляют собой не что иное, как формы сравнительной степени, которым придано значение определенности путем прибавления артикля; нельзя сказать и то, что во французском языке есть форма превосходной степени, состоящая из фермы сравнительной степени с предшествующим артиклем, так как часто определенный артикль отсутствует, но зато имеется другое слово, благодаря употреблению которого достигается тот же результат: mon meilleur ami „мой лучший друг“ и т. п.

С другой стороны, в то время как во французском языке существует подлинная форма будущего времени (je donnerai „я дам“ и т. п.), было бы неправильным включать особую форму буду­щего времени в систему времен английского языка. Будущность в английском языке часто или вообще не выражается (I start to­morrow at six „Я уезжаю завтра в шесть часов“; ср. также if he comes „если он придет“) или выражается при помощи сочетаний, которые обозначают не просто будущность, а выражают ещё какой-нибудь оттенок: в слове will (Не will arrive at six) заключен­ элемент воли, в выражении am to (The Congress is to be held next year „Конгресс должен состояться в будущем, году“) — элемент предначертания, в слове may (Не may come yet „Он может еще прийти“) — элемент неуверенности и в слове shall (I shall write to him to-morrow „Я напишу ему завтра“) — элемент обязательства. Правда, первоначальные значения часто бывают почти стертыми, но не в такой степени, как во французском, где первоначальное значение инфинитива + ai (have to...) будущего времени полностью забыто. Процесс стирания значения особенно сильно сказывается в глаголе shall, который не носит никакого оттенка обязательства, например в предложении I shall be glad if you can come „Я буду рад, если вы сможете прийти“; кроме того, едва ли shall употреб­ляется теперь где-либо в своем первоначальном значении (ср. биб­лейское Thou shalt not kill „Ты не должен убивать“, „не убий“ с современным You mustn’t walk there „Ты не должен ходить туда“); таким образом, глагол shall стоит ближе всего к подлинному вспо­могательному глаголу будущего времени, и если бы он употреблялся so всех трех лицах, можно было бы без колебаний сказать, что в английском языке есть будущее время. Далее, если мы принимаем за будущее время he will come „он придет“, то с таким же основанием мы можем признать за формы будущего времени и he may come, he is coming, he is going to come и другие сочета­ния. Следовательно, главное не в том, что will является отдельным „словом“, а в том, что для признания „времени“ налицо должна быть форма глагола, представляющая собой неразделимое единство корневой части и флективного окончания; ничто не помешало бы нам сказать, что в данном языке существует будущее время, если бы он имел вспомогательное слово (глагол или наречие), которое действительно служило бы для указания на будущее время; но тог­да это слово рассматривалось бы в той части морфологии, кото­рая трактует слова, а не в разделе, посвященном компонентам слов, где рассматривается французское будущее время; в синтак­сисе, в том смысле, как мы понимаем его в этой книге, это обсто­ятельство не играло бы никакой роли.