Глава 13

доказать истинность таких предпосылок или же установить их место в некой дедуктивной системе. Если Коллингвуд прав, то их амбиции объясняются неверным пониманием сути дела. Предпосылки не есть суждения; наука о предпосылках невозможна. По своей природе они не допускают доказательств; пытаться соотнести их друг с другом как следствие с посылкой — значит отрицать их предельность. С точки зрения Коллингвуда, метафизики могут разве что рассуждать исторически, выявляя предпосылки определенной формы исследования в конкретный исторический период. Именно это, по его мнению, они и делали, хотя и безотчетно. Аристотель был великим метафизиком, ибо пролил свет на предпосылки греческой науки, Кант — поскольку выполнил ту же задачу по отношению к Ньютоновой физике. Когда греческие философы говорили о «Боге» в противоположность «богам», доказывает Коллингвуд, они косвенно указывали на объединение различных конкретных исследований в единую науку. «Природа» сыграла ту же роль в XVII в., и, говоря, что «Бог есть природа», Спиноза лишь указывал на тождество этих двух комплексов предпосылок.

Таким образом, Коллингвуд является сторонником того генетического подхода к философским идеям, который был характерен для XIX в. Однако в то время как исследования происхождения были наиболее распространены в психологии и в биологии, Коллингвуд считает фундаментальной наукой о происхождении историю. Даже естествознание, утверждает он в «Идее природы», 1945 (опубликована посмертно), по сути своей исторично. «Факты» естественной науки сводятся к следующему: в определенное время и в определенном месте были сделаны определенные наблюдения. Чтобы доказать, что это так, необходимо предпринять, полагает он, историческое исследование. Сходным образом научные «теории» суть чьи-то мысли, и, чтобы понять классическую теорию гравитации, надо истолковать записанные мысли Ньютона. Следовательно, заключает Коллингвуд, «естествознание как форма мышления существует и всегда существовало в контексте истории, и его существование зависит от исторического мышления... невозможно понять естествознание, не понимая истории, и невозможно ответить на вопрос о том, что такое природа, не зная, что такое история».

Юм полагал, что невозможно ответить на метафизические вопросы, не поставив их в психологической форме. Вопрос: «Какова истинная природа причины?» — он преобразует в вопрос «Как мы приходим к вере, что А есть причина -б?» Психология, возражает Коллингвуд, есть наука о чувстве и ощущении, а не о мышлении; как таковая она не имеет отношения к метафизике. Вопрос, который действительно уместен и может получить ответ, таков: «Каких предпосылок причинного типа ученые придерживались на такой-то стадии истории мысли?» Следовательно, история всецело заменяет метафизику. В «Speculum Mentis» история, хотя она и является ближайшей к философии духовной деятельностью, стоит все же ниже уровня философии; теперь же история оказывается единственной формой исследования, где человеческий дух находится у себя дома.

Более ортодоксальная разновидность идеализма, близкая традиционным предпочтениям британской философии, была разработана Дж. Ф. Стаутом 14. Его «Сознание и материя» (1931), пожалуй наиболее цитируемое из относительно новых произведений британской идеалистической традиции; затем к

Упрямые метафизики____________________

==239

нему добавилась посмертно изданная книга «Бог и природа» (1952), где метафизика Стаута получает более полное развитие.

Мы уже видели, что главная мысль его метафизики — играющая ту же роль, что и теория конкретной универсалии в идеализме, — «дистрибутивное единство», наиболее известное как элемент его теории универсалий. Теория универсалий Стаута 15 — обнаруживающая значительное влияние Кука Уилсона 16 — начинается с отвержения традиционной точки зрения, согласно которой вещи суть конкретные отдельные сущности, а их качества — универсалии. «Вещь», доказывает Стаут, не есть сущность, существующая помимо ее качеств; если качества суть универсалии, тогда откуда вещь черпает свое качество конкретной отдельной сущности? Эта последняя возможна лишь в том случае, если таков же характер самих качеств. На этом основании Стаут утверждает, что качества двух бильярдных шаров столь же партикулярны, сколь и сами бильярдные шары; каждый шар обладает собственной белизной, собственной округлостью, собственной гладкостью. До этого момента Стаут согласен с номиналистами; однако, в отличие от номиналистов, он не считает, что общее качеств — лишь их имя. Разнообразные «белизны», доказывает он, «принадлежат к одному и тому же виду» и потому составляют единство — однако же единство, включающее множественность. С этой точки зрения «белизна» есть единство конкретных отдельных сущих «белизн», а не нечто существующее помимо этого единства, точно так же как «вещь» есть единство свойств, а не «субстанция» и самость — единство опытов, а не «чистое эго». Постулированная сущность, существующая помимо единства конкретных отдельных сущностей, в философии Стаута неизменно заменяется «дистрибутивным единством» конкретных отдельных сущностей.

Имеется ли всеохватывающее единство, в котором есть место для всех этих разнообразных особых форм единства? Стаут полагал, что такое единство должно существовать; в книге «Бог и природа» он доказывает это вопреки мнению Рассела. Он принимает расселовское определение существа идеализма: «Все, чему недостает целостности, очевидно фрагментарно и очевидно не способно существовать без дополнения, обеспечиваемого остальным миром». Иными словами, все, что меньше Вселенной, не является самодостаточным. Однако Рассел молчаливо отождествил этот тезис с другим, согласно которому от одного сегмента Вселенной теоретически возможно аргументировать к природе Вселенной как целого. Именно этот второй тезис отрицает Стаут, и против такого отрицания главным образом и направлен аргумент Рассела.

Всякий сегмент, утверждает Стаут, поднимает вопросы, на которые не может ответить, а тем самым обнаруживает себя как фрагмент более полного единства; но ответ на вызываемые им вопросы не может быть получен в результате дальнейшего размышления о самом этом сегменте. Адекватное описание природы Вселенной требует принять во внимание весь наш опыт. Даже сделав это, полагает Стаут, мы не можем надеяться на то, что преодолеем установку на вопрошание; поэтому Стаут с радостью признает себя «агностиком» и присоединяется к Брэдли. Но он не согласен с Брэдли, убежденным во внутренней противоречивости этих сегментов. Стаут полагает, что при всей их неполноте они являются подлинными частями Все-

==240