Глава 18

тому что ожидали, что вместо «б» будет стоять «5». Потом он пишет: «10». Следующие числа будут «15, 21», и мы можем сказать: «Теперь я понимаю».

Такой «процесс понимания» может сопровождаться многими вещами: мы можем испытать чувство напряженности, а потом облегчение; мы можем сказать: «Разница между прибавляемыми числами увеличивается на единицу», мы можем умственно представлять ожидаемые числа. Но ничто из перечисленного, согласно Витгенштейну, не является необходимым или достаточным условием понимания. Даже если процесс понимания обычно предполагает визуальные образы, эти образы, доказывает он, всегда можно заменить чем-то другим; например, видение красного образа можно заменить рассмотрением цветной диаграммы без малейшего ущерба для понимания. Даже если мы обычно повторяем формулы про себя, в нашем понимании ничего не изменится, если мы произнесем их вслух. Кроме того, мы можем представлять себе образ, можем повторять про себя формулу и все же не понимать. Поэтому, заключает Витгенштейн, «в том смысле, в каком имеются процессы (включая ментальные процессы), которые характерны для понимания, понимание не является ментальным процессом».

«Если понимание не является ментальным процессом, — спрашиваем мы, — тогда что же оно такое?» Этот вопрос о «сущности», согласно общей точке зрения Витгенштейна, следует преобразовать в проблему «грамматики». Он вписывает специальную проблему «понимания» в более общую проблему, связанную с «психологическими словами». Как функционируют такие слова? Что позволяет нам сказать, что мы употребляем их корректно или некорректно? Эти вопросы Витгенштейн обсуждает в последней части «Философских исследований». Но мы не должны надеяться на то, что найдем здесь точный и определенный ответ; это противоречило бы методу Витгенштейна. И здесь его цель терапевтическая: излечить нас от склонности думать, будто «психологические слова» именуют «личный (private) опыт, который известен лишь нам одним», или (как он говорит) воображать, будто каждый из нас употребляет личный (private) язык, слова которого представляют собой имена событий тайной ментальной жизни.

Витгенштейн пытается показать, что сама идея такого «личного языка» непонятна 6. Имена в языке употребляются в соответствии с неким явным или неявным правилом; именно то, что язык функционирует в соответствии с правилами, и отличает его от простого шума или меток на бумаге. Но вправе ли мы сказать, спрашивает Витгенштейн, что имена в нашем личном языке употребляются последовательно? «Ощущения», «впечатления», предметы ваших желаний, как принято считать, переменчивы; мы не можем вернуть их и сравнить с нашими нынешними восприятиями, чтобы решить, можно ли назвать их одним и тем же именем. Недостаточно ответить, доказывает Витгенштейн, что «они кажутся мне такими же». Критерием, который позволил бы утверждать, что я употребляю свой язык правильно, не может являться лишь тот факт, что мне так кажется. Критерий нужен именно для того, чтобы определить, действительно ли имеет место то, что кажется мне имеющим место; следовательно, «кажущееся» как таковое не может быть критерием. Ответ: «Я помню, что оно такое же», по мнению Витгенштейна, ничем не лучше предыдущего, если не существует незави-

________________Витгенштейн и философия обычного языка______________

==335

симого способа проконтролировать мою память (что возможно в том случае, когда я помню публичные события). Если такого способа не существует, то апеллировать к памяти — значит уподобиться «человеку, который покупает несколько экземпляров утренней газеты, дабы убедиться, что написанное в ней истинно». В действительности нет критерия, позволяющего определить, правильно или неправильно употребляется так называемый «личный язык»; значит, такого языка не существует.

Должны ли мы заключить, что слова не могут указывать на ощущения? Согласно Витгенштейну, такое заключение было бы абсурдным: «Разве мы не говорим об ощущениях каждый день и не даем им имена?» Единственный правомерный вопрос — вопрос о том, как они указывают на ощущения, другими словами — как мы научаемся употреблять слова, называющие ощущения, например слово «боль». «Есть одна возможность, — полагает Витгенштейн. — Слова связаны с примитивными, естественными выражениями ощущения и употребляются вместо этих выражений. Ребенок поранился и плачет; потом взрослые говорят с ним и научают его восклицаниям и, позднее, предложениям. Они учат ребенка новому поведению в ситуации, когда больно».

Следует отметить, что возможность, которую обсуждает Витгенштейн, есть возможность замены плача и стонов выражением «Мне больно», хотя последнее имеет форму высказывания, т. е. фактически оно есть скорее разновидность «болевого поведения», чем описательная констатация. Мы можем с ходу отвергнуть эту интерпретацию на том основании, что человек всегда использует язык, чтобы «сообщить мысль», «выразить предложение» или «суждение». Но именно это Витгенштейн и оспаривает: выражение суждения, говорит он, есть всего лишь один из многочисленных способов употребления языка. Может оказаться, предполагает он далее, что «Мне больно» имеет различный смысл в разных контекстах. «Конечно, мы не всегда говорим, что некто жалуется, — пишет Витгенштейн, — когда он говорит, что ему больно. Поэтому слова "мне больно" могут быть плачем или жалобой, а могут быть и чем-то другим». Однако главное состоит в том, что они не обязательно являются утверждением. Приведенные соображения распространяются и на такое «психологическое утверждение», как «Мне страшно». Если, когда мы говорим «Мне страшно», нас спрашивают, что есть наше высказывание — плач от страха, попытка сообщить свое чувство или размышление над данным состоянием нашего сознания, — иногда мы отвечаем одно, иногда другое, а иногда не знаем, что сказать. Стало быть, вопрос «Что на самом деле означает "Мне страшно"?» — не имеет прямого и простого ответа. Мы должны принимать во внимание контекст, языковую игру, в которой произносятся эти слова. Безусловно, мы не можем считать — и на этом Витгенштейн особо настаивает, — что человек, делающий такое утверждение, «описывает состояние сознания».

Эпистемологи обычно доказывали, что «Мне больно» описывает «личное состояние», и заключали отсюда, что «только я могу знать, что мне больно». Но, возражает Витгенштейн, это явно не так; как показывает повседневный опыт, другие люди могут знать, что я страдаю. Действительно, говорит он, я не могу знать, что мне больно; выражение «я знаю, что мне

==336