Глава 3

также вместе с «Опытами об истине и реальности» (1914) и с незавершенным опытом об отношениях, опубликованным посмертно в «Избранных эссе» (1935). Этический мотив, придававший жизненность метафизической системе Брэдли, хорошо виден в его «Исследованиях по этике» (1876), в особенности по включенному в них эссе «Мой пост и его обязанности»*.

Центральной темой «Видимости и реальности», согласно Брэдли, является отношение между мыслью и реальностью, крайне несовершенным образом рассмотренное в «Принципах логики». Пользуясь выражениями, напоминающими иные страницы Лотце, причем их чуть более пышную версию, Брэдли отвергает гегельянское воззрение, по которому реальность и мышление тождественны. «Представление, что существование может быть тождественно его пониманию, — пишет Брэдли в "Принципах логики", — поражает своей холодностью и призрачностью не хуже скучнейшего материализма. Мысль о том, что слава мира сего есть в конечном счете видимость, делает мир еще более достославным, если мы считаем, что он сам по себе предстал бы перед нами в еще большем блеске; но если занавес наших чувств является обманом и жульничеством, если он скрывает за собою некое тусклое движение атомов, какую-нибудь прозрачную ткань неосязаемых абстракций или неземной балет бескровных категорий... то они ничуть не больше создают то Целое, которое требует от нас преклонения, чем разрезанное на клочки человеческое тело составляет ту теплую и полную дыхания красоту плоти, которой мы радуемся всем нашим сердцем».

Трудности, с которыми сталкивается такое рассуждение, заключаются в том, что оно, как представляется, ведет к агностицизму: если реальность скрывается за всякой мыслью, то она никогда не достижима для нас как нечто абсолютно непознаваемое**. Проблема для Брэдли заключается в том, чтобы ограничить притязания мышления, не лишая его при этом, с одной стороны, источников непосредственного опыта и, с другой стороны, постижения Абсолюта, пусть и ограниченного.

Метафизика Брэдли начинается с концепции «непосредственного опыта», которую он наиболее полно описывает в своем очерке «О нашем знании непосредственного опыта» («Mind», очерк перепечатан затем в «Истине и реальности»). «Мы обладаем опытом, — пишет он здесь, — в котором нет различения моего сознания и того, что осознается. Имеется непосредственное чувство, где познание и бытие едины, — с него начинается познание; хотя в дальнейшем оно трансцендируется, непосредственное чувство остается тем

Брэдли определял метафизику как «нахождение плохих обоснований для того, в чем мы инстинктивно уверены». «Мой пост и его обязанности» показывает нам, во что же он верил инстинктивно: что всему должно быть свое место, и что все должны держаться своего места. В связи с рассмотрением метафизики Брэдли заслуживают внимания также «Элементы метафизики» (1903) А. Э. Тейлора, специалиста по Платону, Тейлор отошел от гегельянского способа мышления и находился под влиянием Брэдли — «Элементы метафизики» в значительной части представляют собой тщательное изложение философии Брэдли. «Вера моралиста» (1930) Тейлора, напротив, представляет собой попытку разработать моральное доказательство бытия Бога, причем написана она с широко понимаемых ортодоксально-христианских позиций.

* Джеймс Уорд отрицал, что вообще имеется непосредственный опыт такого рода. См. его «Анализ сознания у мистера Брэдли» // Mind, 1887, и «Доктрину опыта Брэдли» // Mind, 1925. Но Брэдли утверждал, что на его стороне общая тенденция развития психологии, и указывал прежде всего на психологию Уильяма Джеймса. Его учение о непосредственном опыте относится к тому немногому, что он сам считал своим прямым заимствованием у Гегеля.

==47

не менее настоящим фундаментом познаваемого мною мира». Таково непосредственное чувство в своей чистоте. Оно не говорит о нас, чувствующих нечто, ибо это предполагает различение «нас самих» и «наших объектов», что является уже делом мысли. Это — чувство как таковое, а не чье-то чувство или чувство чего-то*. Оно содержит многообразие, но это многообразие предшествует отношениям. Возьмите, говорил он, восприятие красного пятна; в нем не содержится двух различных качеств, красноты и протяженности, соединенных каким-то отношением; это — единое чувство, которое тем не менее содержит многообразие.

Как только мы начинаем говорить языком вещей, качеств, отношений — а это нам требуется для того, чтобы мыслить, судить, притязать на истинность, — и мы сразу выходим за пределы этого уровня чувств. Брэдли охотно признает, что мысль не полностью покидает опыт, но абстрагируется от него. «Красное» отрывается от красного пятна, словно изолированное качество, отличное от того «нечто», которому мы это качество приписываем, и все же каким-то образом оно должно говорить об этом «нечто». Как хочет показать Брэдли, это абстрагирование, эта попытка одновременно разделять и соединять, прямо ведет нас к внутреннему противоречию. Такова тема первого тома «Видимости и реальности»: любое обычное суждение, все, что мы способны сказать об «изрешеченном противоречиями» мире, представляет собой видимость, а не истинную реальность.

Возьмем, например, суждение «сахар (есть) сладкий». Каков смысл, спрашивает Брэдли, у того «есть», которым мы объединяем здесь вещь и качество? Ведь мы не подразумеваем, что сахар тождествен сладости, поскольку мы также говорим, что он является твердым, белым и т.д. Он не может быть тождествен каждому из этих столь различных качеств. Но как еще ему представлять все эти качества сразу? Описывать его как простую конъюнкцию качеств — значит игнорировать единство; если же мы попытаемся показать, что он является «чем-то еще», например «субстанцией», то мы сталкиваемся с невозможностью построить разумное объяснение этого «что-то».

Можно предположить, что сахар является всеми этими многообразными качествами вместе с неким объединяющим их отношением. Однако, возражает Брэдли, разве отношение объединяет качества? Они не выводятся друг из друга: белизна не является твердой, а сладость — белой. Как их еще можно соотнести? И что такое «быть» в «быть в отношении к чему-либо»? Мы наверняка не подразумеваем этим, что сладость есть такое отношение к белизне! Мы можем попробовать заменить слово «есть» на слово «иметь», но это — лишь словесное преобразование проблемы: «иметь отношение к» ничуть не яснее, чем «быть в отношении к». Как бы мы ни старались, остается дилемма: либо мы делаем предикатом нечто отличное от субъекта, так что о нем говорится нечто иное, чем он есть; либо предикатом оказывается нечто от него неотличимое, но тогда наше суждение проваливается в пустоту «А

' На это сразу же обратил внимание Бернард Бозанкет в своем «Познании и реальности» (1885). Он удовлетворился ответом Брэдли в «Видимости и реальности», но другие им не удовлетворились. Ср. насмешливое замечание А. Э. Тейлора: «Гегельянцы смеются над Непознаваемым... хотя их Абсолют — то же Непознаваемое в своем лучшем воскресном наряде» (Philosophy // Recent Development of European Thought / Ed. F. S. Marvin, 1919). См. также Cuming A. Lotze, Bradley and Bosanquet // Mind, 1917; Easfwood A. Lotze's Antithesis between Thoughts and Things // Mind, 1892.

==48