Глава 5

этому истинная идея определяется Джеймсом как идея, которую нам в конечном счете лучше будет иметь. Истина становится разновидностью блага23.

Джеймс не утверждал, как то часто приписывали ему его оппоненты, будто всякая понравившаяся нам идея «истинна». Благо или истинность верования проверяются его полезностью, подобно тому как приносимое действием благо проверяется его последствиями — Джеймс являлся утилитаристом. Поэтому идея соизмеряется с «реальностью». А последняя включает в себя ощущения, предсуществующие верования и те абстрактные отношения между понятиями, которые составляют предмет математики. Если идея не дает нам более действенного способа справляться с реальностью, то ее можно оставить как ложную. «Реальность» не статична, а потому истина также находится в «процессе» — если идея является пригодной, то она тоже развивается. Очевидно, что имеются степени истинности. Даже теория Абсолюта, пишет Джеймс с терпимостью, которая больше раздражала его оппонентовидеалистов, чем вся его полемика, в какой-то мере является истиной. Пока она учит нас, что Вселенная находится в хороших руках, она позволяет нам брать «моральный выходной» в нашем непрестанном стремлении сделать мир лучше, а такой «выходной» нам время от времени нужен.

В Англии философия Джеймса привлекла многих сторонников, важнейшим из которых был Ф. К. С. Шиллер24. О своей первой книге «Загадка Сфинкса» (1891) он однажды сказал, что тогда он, сам того не ведая, уже был прагматистом. Действительно, хотя эта работа по большей части представляет собой разработку варианта эволюционной метафизики, Шиллер уже провозглашал в ней неспособность науки «уловить "Становление" вещей, как оно действительно происходит», описывал истину как «ценность», а Бога — как «вечную тенденцию к справедливости, но не как автора, несущего ответственность за зло». Все это — типичные для Джеймса воззрения.

Но тот факт, что Шиллер начинал как метафизик, в то время как Джеймс был поначалу биологом и психологом-эмпириком, сказался на немалых различиях в структуре их философских учений. Для Шиллера решающим пунктом был «Гуманизм» — таково заглавие его главной работы (1903). Истина и реальность, повторяет он непрестанно, сделаны человеком. Протагор был прав: «человек есть мера всех вещей». В статье «Аксиомы и постулаты» (вышедшей в книге «Личностный идеализм», 1902), где он впервые называет себя прагматистом, Шиллер откровенно отрицает «существование объективного мира, независимого от нас и принуждающего нас признавать это». Джеймс не хотел заходить так далеко. Шиллер осуждал его за благожелательное отношение к «неореалистам», упрекавшим Джеймса за оттенки субъективного идеализма. Джеймс не чувствовал себя счастливым ни по ту, ни по другую сторону этой изгороди25.

Тем не менее главным делом Шиллера была яркая защита прагматистской теории истины. Он сам бы выходцем из Оксфорда и бунтовал против самодовольной ограниченности, каковую, по его мнению, поощрял и даже превозносил Оксфорд. Знаком протеста был и его стиль: дерзость его манер и отчаянная полемичность побудили не кого-нибудь, а Джеймса посоветовать Шиллеру обращать больше внимания на академические правила приличия. Достойным оппонентом был Брэдли, о котором Шиллер писал: «Он ус-

==85

тановил царство террора, основанное на щедрой раздаче эпиграмм и саркастических подстрочных примечаний».

Прагматизм, как постоянно повторял Брэдли, полон двусмысленностей, составляющих всю его привлекательность. Толкуешь его так, замечал Брэдли, и прагматизм оказывается набором общих мест; толкуешь эдак — и он превращается в абсурд. Но прагматист, оседлав обе интерпретации разом, делает вид, будто «проповедует новое Евангелие, несущее в мир свет», хотя эта благая весть одновременно предстает как «древнее учение здравого смысла, которое не отрицается никем, кроме круглых дураков». Шиллер бескомпромиссно отвечал на это: «Мистер Брэдли смело начинает с признания, что до сих пор он ничего не понимал в новой философии. Это не кажется заслуживающей доверия и многообещающей посылкой для критика калибра мистера Брэдли, но, еще не дочитав до конца им написанное, я вынужден был полностью с этим согласиться» («Истина и мистер Брэдли». — «Mind», 1904; перепечатана в «Исследованиях по гуманизму», 1907). По мнению Шиллера, Брэдли смотрел на прагматизм сквозь искажающие очки интеллектуализма; истина для последнего статична, установлена на все времена, является простой копией реальности. В ответ Брэдли отрицал наличие у него теории истины как «копирования». Он всегда говорил, что в теории корреспонденции что-то есть, но для него «истина» суждения в конечном счете всегда была тождественна степени согласованности.

Набросанная Брэдли в «Видимости и реальности» теория истины к тому времени получила детальную разработку у логика-идеалиста Г. Г. Йоахима в «Природе истины» (1906). Он указывал на то, что для идеалиста не может быть абсолютной истины вне «целого», а так как теория согласованности является человеческим произведением, то она может быть лишь отчасти истинной. В конце концов, выводит отсюда Шиллер, даже идеалист принужден возвращаться к «только человеческой» истине. Человек должен быть мерой; Абсолют не годится в качестве мерила, поскольку он для нас недоступен. Брэдли признавал, что мы ищем истину для того, чтобы удовлетворить наш интеллект. Но разве он в таком случае не применяет прагматистский критерий, спрашивает Шиллер, когда ему приходится выбирать между суждениями «здесь и теперь», существующими на уровне явлений, на которые мы только и способны? «Джеймс всегда неохотно отвечал на настойчивую и обильную критику мистера Брэдли, — писал Шиллер в статье «Новое в философии мистера Брэдли» («Mind», 1915), — поскольку был убежден в том, что лучше предоставить мистеру Брэдли возможность поломать себе голову, и тогда он сам в конце концов обратится к чему-нибудь удивительно близкому прагматизму».

Конечно, хотя Брэдли терпеть не мог Шиллера, он всегда признавал, что у него есть известное сходство с Джеймсом — не только в учении о «непосредственном опыте»26, но также в его концепции истины «явления», в отличие от «реальной» истины. То, что между прагматизмом и абсолютизмом имеется не только внешнее сходство, еще лучше показала философская карьера Джона Дьюи27.

Дьюи описывал свой путь словами: «от абсолютизма к экспериментализму» (CAP II). Интерес к философии у него пробудили физиологические

==86