§ 3. Понятие общественного закона

Что есть закон? Ответа на этот трудный для любой философии во­прос не избежать. В то же время не хотелось бы и увязнуть в рассмотре­нии разнообразных толкований его¹⁹. Нас, конечно, интересуют собст­венно общественные законы, но начать следует с общего понятия.

Вот довольно типичное определение: «Закон — необходимое, суще­ственное, устойчивое, повторяющееся отношение между явлениями. За­кон выражает связь между предметами, составными элементами данного предмета, между свойствами вещей, а также свойствами внутри вещи»²⁰.

Рассмотрим сначала, что такое необходимое, существенное, устойчивое, повторяющееся. В целом необходимое можно понимать как нечто важ­ное, значимое для какого-то предмета или явления, без чего (или при из­менении чего) они теряют или меняют свои особость, специфику. Так, для млекопитающих это способ рождения и вскармливания потомства, для демократического общества — смена власти и т. п. Устойчивость показывает, что при наличии определенных условий предмет (свойство и др.) будет существовать в относительно неизменном виде. А повторяе­мость обычно означает неоднократное воспроизводство определенных состояний и фаз: времена года, колебания волн, сроки выборов, передача трона по наследству и т. п.

Понятие сущностное (сущность) в традиции, идущей еще от Плато­на, противопоставлялось существованию как нечто вечное, неизменное и независимое от своих форм преходящему, неглавному. Однако факти­чески существуют лишь предметы и явления, в которых мы можем обна­ружить черты сходства и различия. И под сущностью надо понимать именно это общее (а не что-то вечное и неизменное, оторванное от дейст­вительных предметов), что мы выделяем в реальности и выводим как фи­лософскую или научную категорию. Сделать это можно, лишь сравнив явления, предметы между собой: сущность, как и истина, познается в сравнении. И для каждого аспекта исследования будут важны те или иные черты, элементы, отношения. Следовательно, уровней познания сущности много, в этом отношении она неисчерпаема. Ввиду изме­нения наших знаний порой то, что казалось сущностью высшего порядка, предстает лишь как часть ее или даже явлением меньшей значимости (иногда — ложным представлением).

Сказанное позволяет сделать важные замечания. Во-первых, очевид­но, что сравнить все и вся не под силу одному исследователю. Это долгий и бесконечный процесс развития науки, благодаря чему мы и используем понятия самой высокой абстракции. Во-вторых, становится виден диа­лектический принцип единства познаваемого и познающего. С одной стороны, исследователь сам выбирает аспекты и уровни исследования, как бы формирует новые законы и категории. Тут существен момент осо­бенностей его мировоззрения, интеллекта, интереса и уровня, достигну­того наукой. С другой — практика поправляет теорию, поэтому или он сам, или другие раньше или позже обнаруживает у него ошибки, неточно­сти, противоречия и пр. Следовательно, сущность отражает и действи­тельность, познаваемую и проверяемую через практику, и в то же время уровень и степень личного или общего понимания ее, нередко фактически сильно отличающегося от реалии. И так же, как юридиче­ские законы не охватывают всю сферу человеческой деятельности, деся­тичные дроби не могут точно описать некоторые простые (1/3 и др.), так никакая теория не способна охватить всю действительность, постичь ее полностью²¹.

Теперь вам легче понять важную ошибку марксистских подходов к определению закона, который предстает в них как нечто объективно или даже реально существующее, данность, независимая от субъекта. Это правильно лишь в отношении объектов и явлений, между которыми су­ществуют те самые устойчивые связи. Но таких объектов и связей может быть бесчисленное множество, и они значительно отличаются друг от друга. Это и есть объективная реальность. Закон же — то общее, что мы обнаруживаем в этих объектах и взаимосвязях. И он не существует сам по себе, независимо от объектов. Ведь это общее мы как бы очищаем, разры­вая в действительности неразрывное. Как и любая абстрактная категория, закон есть общее в многообразном, сходные свойства или проявления на самом деле не во всем одинаковых объектов. Если не допущено ошибок, указанные свойства могут считаться объективными, но отдельно их нет, не существует. Они — в лучшем случае — растворены в отличающихся друг от друга явлениях; в худшем — если мы ошиблись — существуют только в мозгу, их породившем. В любом случае законы формулируются сознанием и потому являются, по выражению В. И. Власюка, субъектив­но-реальными.

Можно говорить о проявлениях или подтверждениях закона, но не­верно утверждать, например, что общественная закономерность — «объ­ективно существующая, необходимая, существенная, повторяющаяся связь явлений общественной жизни..,»²², поскольку объективно сущест­вуют лишь многообразные связи, а закон только более или менее верно объединяет и описывает их. Гораздо более правильными кажутся опреде­ления другого издания, что закон — это положение, «выражающее все­общий ход вещей в какой-либо области; высказывание относительно того, каким образом что-либо является необходимым или происходит с необходимостью»²³.

Нередко философы смешивают одно с другим в одном и том же определении, как в том, какое я привел первым (с. 31). Либо закон — это сами объективные связи, либо он только «выражает связь между предме­тами» и т. п. Происходит такое смешение оттого, что в марксизме-лени­низме считается, будто сознание, в т. ч. и научное, точно отражает, ото­бражает, копирует, фотографирует» (Ленин) объективную реальность. Между тем сознание мыслит общими понятиями. Весь наш язык состоит

из них: ведь нет просто дерева, есть миллионы деревьев разных пород и т. п. А действительность всегда конкретна. Мы как бы накладываем сетку понятий на нее. Но если полагать, что мы прямо, как зеркало, отра­жаем ее или фотографируем, как аппарат, происходит путаница²⁴.

Мало того, такой подход претендует на абсолютную истину (хотя и не прямо, прикрыто). Именно здесь наибольшая опасность. Она в том, что фактически наше неполное и неточное знание навязывается миру. Особенно это ощутимо на уровне абстракций. Восходя по мыслительной лестнице ко все более высоким и общим понятиям, мы делаем нашу связь с реальностью все более непрямой (опосредованной) и меньшей, чтобы затем вернуться к ней вновь через ряд логических и научных правил. При этом некоторые категории могут даже и вовсе почти не иметь каких-либо аналогий в действительности (подобно математическим). Что же будет, если у исследователя они «заживут» самостоятельно? Тут часто и начи­наются ошибки и полный отход от реальности. Это бывало и в естествен­ных науках (куда вводились «флогистон», «эфир» и пр.), но еще более ка­сается общественных. Если не помнить, что именно историческая дейст­вительность первична, реальна, а наши законы и категории лишь более или менее верно ее описывают, то получится саморазвитие схоластиче­ских категорий, что происходило и происходит с марксизмом, фрейдиз­мом и др. Можно сказать, перефразируя физическое правило: выигрыва­ем в общности, проигрываем в конкретности и наоборот. Чем выше (шире) обобщение, тем дальше оно от реальности и тем больше опасно­сти логических ошибок. Чем конкретнее высказывание, тем больше в нем объективности. И наоборот. Чем абстрактнее оно, тем меньше в нем объективности.

Таким образом, очевидно, что в понятии закона следует четко разли­чать две стороны. Саму объективную реальность, точнее, условно выде­ляемую нами сторону этой действительности. И научное утверждение об этом аспекте реальности. Эти два значения очень тесно связаны, но не тождественны. И, строго говоря, правильнее было бы вести речь лишь о научном законе. Ведь если закон — это научное утверждение об объек­тивно существующих связях между явлениями, то это значит, что такой закон, естественно, неточен и в чем-то условен. Это отражает современ­ное состояние Познания и одновременно аспект нашего исследования. Если же мы говорим, что закон — сами связи, реальность, то значит речь идет не о более и менее верных формулировках, а о единственно верных и остальных неверных. Одно из двух: если законы — сама реальность, то они не должны меняться раз от раза в связи с революциями в науке; если они наши представления о реальности, то, поскольку мы никогда не ох­ватываем ее целиком во всем многообразии, могут быть разные спо­собы ее объяснения и, стало быть, более или менее полно, глубоко, удобно описывающие ее формулировки законов. В своем субъектив­ном моменте закон носит и несколько договорной (конвенциальный) ха­рактер, поскольку признается учеными или их группой.

Двусмысленность марксистских определений ведет и к пониманию закона как неумолимого, жесткого, одновариантного. «Закон есть отно­шение... Отношение сущностей или между сущностями», — утверждал Ленин. Однако, как мы видели, сущность реально не существует! Если признать ее некой реально существующей вечной идеей (или ядром) внешне разнообразных, но не столь важных ее проявлений, то мы прямо переходим на позиции объективного идеализма, с которым Маркс и Ле­нин столь яростно боролись. Однако родство это неудивительно, ибо многие формулировки в марксизме явно или нет идут от Гегеля²⁵. Слово «закон», возникшее для объяснений природы и общества по аналогии с юридическими правилами, вообще своим смыслом подталкивает к поис­ку строгости в исполнении. Однако «нельзя ожидать точного совпадения природы с каким-либо законом» [41; 509]. И еще больше это относится к обществу. Сложность втискивания цельности и совокупности в «сетку закона» приводит к большим трудностям в познании и объяснении того, насколько верно мы познаем. Даже относительно физики Карнап пишет: «Может быть, было бы меньше неясности, если бы слово «закон» вообще не употреблялось в физике. Оно продолжает употребляться потому, что не существует никакого общеупотребительного слова для уни­версальных утверждений, которые ученые употребляют в качестве осно­вы для предсказания и объяснения» [22; 277]. Что же тогда говорить об истории, где, совершившись, событие становится данностью, после чего можно лишь спорить: могло ли все сложиться по-иному? Итак, сло­во «закон» неточно, но лучшего нет, тем более что иначе познавать мы не умеем.

Таким образом, научный закон — это утверждение о том, что при (строго) определенных условиях с определенными объектами произойдут (не произойдут) определенные изменения. Это утвержде­ние основывается на анализе многообразных реально существую­щих объектов, явлений, отношений.

Вышесказанное вполне подходит к общественному закону. Но для этой категории все же целесообразно дать более развернутую характери­стику. Это утверждение о том, что при некоторых условиях можно обнаружить сходства в различных обществах и их частях; что при одних условиях жизнь и структура общества остаются неизменными, а при других — напротив, меняются соответствующим образом; что в рамках пройденных отрезков истории и всего исторического про­цесса можно обнаружить сходство в самом процессе развития об­ществ, а весь исторический путь человечества может быть представ­лен как некий процесс, в котором можно обнаружить повторяемость и развитие одновременно и т. д.

Мы правильно утверждали, что корректнее говорить лишь о науч­ных законах. Но было бы совершенно бесполезной попыткой исклю­чить из употребления понятия законов природы и общества. Поэтому разумнее подумать над тем, как определить закон и в этом аспекте. Просто следует помнить об особенностях употребления данного по­нятия.

Итак, законом природы и общества можно назвать условно вы­деленные нами часть, сторону, аспект и т. п. целостной реальности, у объектов и явлений которой в данных границах мы обнаруживаем определенные общие свойства, причинно-следственные связи, реак­ции и т. п.

Если мы осознаем, что закон именно условно выделенная часть ре­альности, то многое станет понятнее. Так, если сама реальность незави­сима от сознания, то выделение некоего сектора, участка ее всегда боль­ше или меньше зависит от познающего субъекта, уровня знаний, интере­са, научной задачи. Условность деления неделимого поведет к неизбежным натяжкам, спорным и пограничным случаям. Причем неточ­ности и неверности в определении «зоны действия» закона рано или поздно, но становятся очевидными. Собственно, критика законов чаще всего и происходит с позиции неправомерности его «притязаний» на «чу­жую территорию», несоответствия между реальным и декларируемым «полем применения». Сказанное плюс то, что каждый исследователь мо­жет по-своему видеть границы и аспекты анализируемого материала, до­статочно объясняет возможность альтернативных вариантов формулиро­вания законов.

Понятно, что в одних случаях проще, в других сложнее ограничить эту часть действительности.

На правильность выбора сферы и границ закона влияют, кроме свойств самой реальности, множество далеких от нее факторов. Все это вызывает те или иные несоответствия между ней и нашими выводами.

Тем не менее поиск наиболее удачного «дробления», а затем «складыва­ния» этих «кусочков» действительности в «мозаику» наших представле­ний и есть процесс уточнения, коррекции и открытия законов.

Если, надеюсь, теперь вам понятна разница в подходе к законам, то, оговорившись, я буду употреблять привычные уже в языке выражения типа: законы существуют, действуют, приводят к таким-то результатам и т. п., — каждый раз вы будете иметь в виду условность этих высказы­ваний.

Законы истории вообще я называю общественными законами и условно делю их на исторические и социологические²⁶.

Историческими можно называть закономерности, которые развер­тываются на протяжении какого-то времени. Мы говорим о них, когда важно подчеркнуть их преходяще-исторически-временной характер, по­казать, как меняется то или иное явление, как протекает тот или иной про­цесс и т. п. Социологические законы видятся как бы в исторической не­подвижности (статике), взятые в определенный момент. Но историческая неподвижность отнюдь не означает отсутствия движения вообще. Нет, общество должно изучаться в своем жизненном ритме. Мы абстрагиру­емся только от качественных изменений, насколько это возможно. Ведь часто весьма полезно на время «опустить» историческое развитие, чтобы яснее увидеть суть тех или иных учреждений, отношений, общественных групп и т. п. Так мы можем легче сравнивать строение и организацию об­щества, выделять принципиально сходные элементы (политическая власть, военная организация и др.) и отношения (экономические, со­словные и т. п.). Наиболее общие социологические законы охватывают все историческое время и являются как бы предельными случаями исторических. Но всегда следует помнить об условности такого разгра­ничения.

Маркс много сделал для выделения историко-социологических ка­тегорий (типа производственных отношений), которые, по сути, неявно формируют социологические законы. Однако в истмате под общест­венными законами обычно понимают именно те, что я называю исто­рическими, при этом ограничивая их смысл понятием поступательного (т. е. последовательного, прогрессивного) развития. Такое движение, безусловно, распространено, но это лишь один из вариантов проявления законов. Собственно, наиболее наглядно повторяемость в истории на­блюдается в тех случаях, когда хозяйственные циклы, способы труда, об­щественные отношения и др. из года в год воспроизводятся с мини­мальными изменениями. Эта повторяемость, так сказать, природного типа. И для истории как науки о развитии она пуста, ибо ее как раз ин­тересует необычность. Именно в развитии одна из причин своеобразия (и часто неуловимости) законов истории.

Теперь посмотрим, как вообще осуществляется то, что мы называем законом, и попытаемся выделить особые свойства общественных зако­нов. Для сравнения я буду часто ссылаться на закон всемирного тяготе­ния, потому что он общеизвестен, всеобщ и его действие наглядно.

Никакой закон в каждом отдельном случае не проявляется в чистом виде, поскольку закон — это синтез общего, а каждый случай — это не­повторимая комбинация общего и особого. Кроме того, закон не дейст­вует изолированно: одновременно наличествует много законов, порой уравновешивая или ослабляя друг друга. Мало того, мы выделяем и события, которые не вписываются в данный закон, или которые мы еще не можем определить как закон (из-за трудности, неповторимости раз от раза или по другим причинам), или такие, которые из-за редкости вообще воспринимаются вне законов. Все это часто называют случай­ностью.

Случайность (подобно закону) — также наше представление о том, как происходят события. Одно событие или цепь их всегда едины, мышление же разъединяет их на то, что типично и обще (для данного слу­чая), и то, что особо. При этом — что важно —для наблюдателя событие не выглядит так, как «рисуется» в чистом виде закон. Например, мы ви­дим, что все тела притягиваются к Земле. Однако закон всемирного тяго­тения утверждает, что она и тела взаимно притягиваются друг к другу. Мы видим, что два тела нормальной массы совсем не притягиваются друг к другу, однако закон говорит нам, что притягиваются. Следовательно, отделить закономерное от случайного можно только в процессе научного познания, всегда рискуя принять закономерное за случайное и наоборот. Особенно это касается ситуации, когда у нас ограниченное для наблюде­ния число случаев и нет возможности проводить эксперименты. Следова­тельно, особенно в истории.

Только множество наблюдений и опытов с тщательным фиксирова­нием результатов и их напряженное осмысление приводят к формули­рованию законов, которые в реальности никогда не выступают в этой своей «чистоте», хотя бы и проявлялись весьма наглядно. Разницу меж­ду законом и его видимостью в поэтической форме блестяще выразил Пушкин:

Движенья нет, сказал мудрец брадатый.

Другой смолчал и стал пред ним ходить.

Сильнее бы не мог он возразить,

Хвалили все ответ замысловатый;

Но, господа, забавный случай сей Другой пример на память мне приводит:

Ведь каждый день пред нами солнце ходит,

Однако ж прав упрямый Галилей.

Закон выражен в общей форме. И какими бы строгими и четкими ни казались физические законы, и они (и другие) не могут применяться авто­матически. Чтобы для каждого случая получить верный результат, надо знать множество вещей. Так, в законе всемирного тяготения нужны мас­сы тел, расстояние между ними. А для случая, когда опускается парашю­тист, — сопротивление воздуха, сила ветра, скорость самолета и пр., и пр. Еще больше факторов в истории. Следовательно, каждый конкретный случай проявления закона есть неповторимое сочетание закона дан­ного, других и случайных по отношению к нему вещей. Отсюда видно, что законы не могут проявляться жестко, а лишь как вероятность, кото­рая, условно говоря, есть сочетание: закон(ы) плюс случайность(ти). Иначе: закон проявляется не всегда, и его конкретное «исполнение» мо­жет быть особым (причем часто сложно понять очередность, возмож­ность той или иной комбинации). «Не прибегая к понятию вероятности, мы, как ни старайся, не могли бы найти объяснения для каждого конкрет­ного случая» [41; 512]. Сравним теперь физические (природные) и исто­рические законы (для простоты я не говорю о химических, биологиче­ских и иных). Сразу бросается в глаза, что первые выведены в количест­венной форме и это делает их как бы более «законными». Действительно, возможность определить качество через количество — огромное дости­жение и трудно переоцениваемое удобство. Для истории это сделать в большинстве случаев невозможно или крайне сложно. Но все же — на мой взгляд — пропасти между количественным и качественным выра­жением законов нет. И если тот же закон всемирного тяготения выразить в качественной форме: все тела притягиваются друг к другу с силой тем большей, чем больше их массы и ближе расстояние между ними, — то принципиально он не отличается от такой, скажем, формулировки: чем меньше в обществе юридических ограничений для перехода из одной общественной группы в другие, тем больше роль частной собственности и денег.

Другое неудобство исторических законов перед физическими в том, что в одном случае мы можем проводить опыты и эксперименты, в дру­гом — лишены такой возможности. К тому же для многих исторических периодов у нас слишком мало данных, чтобы составить себе более верное мнение. Там, где в природе нельзя провести опыт (то есть там, где природное событие имело исторический характер), видятся те же трудно­сти: в вопросах происхождения Вселенной, жизни и т. п. События в исто­рии — если их толковать как единичные — являются как бы одноразовы­ми опытами. При этом ставят эти «опыты» не ученые, а лидеры, массы, слои, организации и т. п., большей частью и не думавшие ни о каких зако­нах, поэтому повторение ошибок может быть частым. Только по проше­ствии времени, сравнивая целый ряд в чем-то сходных явлений, мы спо­собны понять, что и при каких условиях может случиться. Это и есть на­сущнейшая потребность ученых: уметь понимать, какие явления и процессы происходят при определенных условиях и в определенных слу­чаях. Но в лаборатории физик или химик может провести сотни неудач­ных опытов, пока не обнаружит, что и где мешало, не зафиксирует точ­ные правила его проведения. После этого уже и другие в состоянии по­вторить данный опыт. Так «единичное и неповторимое» (помните цитату Арона в § 2?) превращается в повторяющийся закон. В истории же такие «опыты» проводятся стихийно. Обобщая исторический опыт, мы можем формулировать те или иные научные положения, которые постепенно входят в политическую, идеологическую, экономическую практику. Но — в отличие от природных — законы общества постоянно модифици­руются²⁷. Ведь и жизнь все время усложняется. А стоит нам понять зако­номерность и начать ее использовать в своих интересах, как она переста­ет быть естественно-исторической и становится фактором, в том числе общественного активного сознания²⁸. Разумеется, это не делает наше по­знание излишним, но и не дает нам в руки «вечный закон».