§ 3. Критерий прогресса

Уже давно ученые пытались найти такие элементы общества, кото­рые выступали бы показателем или критерием прогресса, т. е. «призна­ком, на основании которого производится оценка, средством проверки, мерилом оценки». В таком качестве выдвигались самые разные элемен­ты: от роста населения до развития идей, от культуры до уровня по­требления. Но возникало много проблем. О некоторых мы уже гово­рили. В первую очередь сказывалась естественная трудность разъятия системы, которая, хорошо ли плохо, но взаимосвязана, А современные общества вообще представляют структуру, в которой многие элементы «работают» в разном режиме и ритме, связи крайне многообразны, дале­ко не всегда видны и понятны.

С моей точки зрения, кажется очевидным, что выделение указанного критерия совершенно не означает, что прогресс проявляется только в этой сфере или что она определяет всегда весь процесс. Поскольку об­щество является сложной и сбалансированной системой, по самой его природе в нем не может быть постоянно доминирующего факто­ра. Ведь, выступая причиной изменений, он сам попадает под их обрат­ное воздействие. Получается нечто подобное тому, как разные шестерни зацепляют друг друга. Речь, стало быть, может идти об относительно бо­лее и менее важных сферах. При этом, как уже неоднократно подчерки­валось, в мировых рамках это выглядит по-иному, чем в каждом конкрет­ном обществе.

Строго говоря, критериальность какой-то сферы означает, что если есть изменения в ней, то они есть или неизбежно наступят и в системе в целом, хотя бы причины такой связи нам не были известны. Можно ли найти такой элемент? Многие полагали, что нет. И на этой основе отрица­ли прогресс вообще. Однако это неправомерно. Допустим, что нельзя найти критерий, но это еще не доказывает, что нет и прогресса. Зато если критерий удастся определить, доказать существование прогресса станет намного легче⁶¹. Важность критерия и в том, что он упрощал бы истори­ческий анализ, давая в руки своего рода компас. Кроме того, мы неизбеж­но станем докапываться до причин данной связи, тем самым глубже по­знавая сущность общества.

Трудности этой проблемы у других ученых породили точку зрения, что выбор критерия — дело, почти зависящее от исследователя, подобно тому как в математике можно брать в качестве независимой переменной

ту или иную величину. Однако это так только отчасти. Конечно, как уже сказано, уровень и аспект исследования ученый выбирает сам, но, оче­видно, исходя, во-первых, из наличных задач науки, во-вторых, желая получить наиболее удобные формы анализа, которые в то же время описывали бы реальность наиболее точно. Ясно, что далеко не все эле­менты таковы, тем более что прогресс несет не только приобретения, но и потери.

Теоретически существует возможность найти пусть не очень важ­ный элемент, но почему-либо являющийся четким измерителем. Однако думается, что система слишком сложна и «увязана», чтобы надеяться на получение некоего «термометра» прямого показания. На мой взгляд, можно говорить лишь об измерителе, постигаемом путем сложного ана­лиза, который не будет выражаться чисто количественно, хотя полно­стью и не лишен этого свойства. И это должна быть сфера, которая, с уче­том вышеприведенных оговорок, определяет другие.

Марксизм (но не только он) выделяет в качестве такого критерия уровень развития производительных сил. Однако в истмате эта мысль не имела серьезного теоретического значения уже потому, что так и не уда­лось связать развитие производительных сил с переходом от формации к формации. И все же рациональное зерно в таком подходе есть, если при­менять этот критерий прежде всего к развитию всего человечества, а не к каждому отдельному обществу, где, как мы видели, прогресс предстает частичным. Об уровне отдельного общества речь пойдет в следующем параграфе, а в этом — только об уровне общечеловеческом. Для мас­штаба же всемирной истории можно считать критерием прогресса уровень развития мировых производительных сил.

Производительные силы будем полагать важнейшими в иерархии общественных элементов, если помнить, что нет независимых и посто­янно доминирующих факторов, а прогресс не заключен только в разви­тии производства. Важно отметить также, что членение системы на эле­менты или сферы весьма условно, поскольку они неоднофункциональны и так взаимопереплетены, что их нельзя безболезненно «оперировать». Следовательно, выделение ведущего элемента, с одной стороны, некая логическая условность. Если угодно, «строительные леса», помогающие в дальнейшем перейти к периодизации истории и т. п., которые после за­вершения «строительства» можно и убрать. Или особые математические действия, помогающие в конце концов прийти к верному ответу. Но, с другой стороны, такому «предпочтению» есть и весьма объективные причины (см. дальше), которые обусловливают то, что при создании об­щей теории будет меньше исключений, натяжек, отягощающих оговорок и т. п.

Выскажу замечания, чтобы предотвратить возможные возражения против выделения производительных сил как критерия:

1. Очень часто их представляют только как технику. Но даже в ист­мате их структура неоднородна, фактически же гораздо сложнее, и слож­ность эта растет. К тому же массово производятся уже не только товары, но и идеи, и товары духовного назначения. Недаром так популярна тео­рия духовного производства. Не забудем, что люди — главная часть об­щества — многофункциональны, но их важнейшая функция — производ­ственная, от которой прямо зависит и развитие их личности (как в хоро­шую, так и в плохую сторону).

2. Пропорциональность — одно из важнейших условий наилучшего прогресса. А из-за сложной природы производительных сил их развитие далеко не всегда идет хоть как-то пропорционально. В некоторых же слу­чаях, как при сталинской индустриализации, прогресс даже производи­тельных сил был самопожирающим, как в сказке, где герой, чтобы доле­теть, кормил гигантскую птицу собственным мясом.

Теперь еще несколько аргументов в пользу «особости» производи­тельных сил.

Во-первых, прямой рост объединенности мира за счет развития транспорта, торговли, связи, информации и др. Думается, что и «солидар­ность» как внутри каждого общества, так особенно мира в целом, кото­рую нередко выдвигали как критерий прогресса, есть явление, более за­висящее от производительных сил.

Во-вторых, несомненен факт преодоления природных преград и освоения трудных для жизни территорий⁶².

В-третьих, производительные силы, как ни одна движущая сила, в настоящий момент имеют способность к саморазвитию и частично к са­морегуляции (хотя здесь, особенно во взаимоотношениях с природой, много проблем).

В-четвертых, несомненен либо количественный рост населения, либо рост уровня его жизни, а также сокращение смертности, увеличение про­должительности жизни и т. п. в связи с развитием производства и науки.

В-пятых, динамику производства гораздо нагляднее, чем что-либо другое, можно представить в цифрах⁶³.

В-шестых, для отсталых стран сигналом к необходимости менять­ся служит прежде всего не слабость культуры или что-то подобное, а во­енно-техническое и материальное превосходство других держав. Сегод­няшний Запад может оказывать такое колоссальное воздействие на остальной мир только потому, что он силен и богат, а не потому, что дру­гие страны так уважают его культуру или моральные ценности. Особая роль производительных сил будет, на мой взгляд, более ясной, если ска­зать, что именно их качественные состояния связаны с производственны­ми революциями и являются четкими границами перехода от формации к формации. Сделаем небольшой экскурс.

Охотничье-собирательскую присваивающую экономику, просу­ществовавшую десятки тысяч лет, начиная с 12—9 тыс. лет назад, посте­пенно сменяет сельское производящее хозяйство. Эта сельскохозяйст­венная революция (часто ее называют неолитической) дала много чисто технических достижений (в обработке камня, обжиге глины, ремеслах и пр.), но главное — новый способ производства материальных благ. А с прогрессом сельского хозяйства, переходом где к поливному, где к плуж­ному земледелию, начинается развитие цивилизации.

Мы уже видели, что с этих пор развитие мира стало гораздо более быстрым, чем в первобытности, но все еще весьма и весьма медленным. Однако достижения во всех областях накапливались. И в ХУ-ХУ1 вв. в Европе начинается вторая производственная революция. Сначала ро­дилось множество новых механизмов, машин и способов приведения их в действие: огнестрельное оружие, печатный станок, парусные корабли дальнего плавания (с компасом, идущие против ветра), различные подъ­емники, верхнебойное колесо и ветряные двигатели и пр. и пр. Разделе­ние труда было доведено до неслыханной степени, появилась мануфакту­ра. И затем, развивая мировую торговлю, кредитно-денежные отноше­ния, частную собственность и создав политические условия, вторая производственная революция предстала промышленной, машинной революцией. Развитие мира пошло невиданно быстро. Все это в 40-х го­дах XX столетия привело к прорыву в средствах информации, ее обработ­ке, появлению новых видов энергии и материалов, сознательного с по­мощью науки управления производством на всех уровнях. Началась научно-техническая революция, идущая до сих пор. Мы видим, как она затронула все сферы жизни.

Итак, наиболее важные вехи, после которых развитие и прогресс ускорялись, можно связать с тремя производственными революция­ми. Но здесь нужно сделать некоторые пояснения. Во-первых, очевидно, что критерий для мирового исторического процесса в виде развития всемирных производительных сил — это всего лишь принцип, который при более конкретном вопросе требует специальных «правил приме­нения».

Поэтому он удобен прежде всего в мировом или, точнее, формацион­ном масштабе. К отдельным обществам он приложим лишь в ограничен­ной мере. Это объясняется тем, что, как уже говорилось, из ряда истори­ческих линий развития только некоторые могут привести к качественно­му высшему этапу (в нашем случае — к революции в производительных силах). Общества, способные сделать такой производственный рывок, можно считать наиболее прогрессивными, если исходить из близости к «генеральной линии» истории. Если же делать синхронный «срез», то окажется, что общества, в которых доминирующими являлись иные сфе­ры, чем производство (религия, государство и т. п.), и которые сделали в этих направлениях значительные успехи, нередко превосходили во мно­гих отношениях указанные «производственные». Следовательно, в этом плане (критерий по синхронности или современности) они были про­грессивнее. Такой подход только лишний раз доказывает относитель­ность прогресса и сложность любого сравнения.

Внутри отдельных формаций на основе мирового (относительно главного) критерия можно выделить особый для каждой формации, но в целом имеющий прямую связь с принципом производства. Назовем его общим критерием. Что же он представляет и обозначает? Он хорош уже тем, что годится для всех (или хотя бы большинства) обществ, позво­ляет сравнить каждое с каждым. Но общий критерий в конкретных соци­умах необязательно окажется важнее специфичного. Последние нередко сильнее. Кроме того, общее имеет также свойство быть для историка ме­нее заметным, интересным, ценным и т. п., просто потому, что оно есть у всех, а особое — лишь у некоторых. Однако для теоретика дело обстоит наоборот. Следовательно, «хорошие» показатели общего критерия не означают и не могут означать непременных и тем более исключительных успехов и в любой иной сфере. С другой стороны, ухудшение показаний этого критерия будет важным признаком замедления развития общества, застоя или регресса, особенно если это не просто общий показатель, а еще и комплексный, то есть через который можно увидеть состояние ряда элементов общества. Помимо различных требований к «общему крите­рию», он должен поддаваться определенной формализации и выражению в цифрах. Итак, для каждой формации общий критерий в моем представ­лении выглядит так:

1. формация — степень приспособленности к природе. Отражает идею колоссальной зависимости первобытных людей от природных условий. Показывает соответствие орудий, разделение труда, специали­зации хозяйств и т. п. конкретным географическим условиям.

2. формация — плотность населения, если речь идет о сравнении одного и того же общества в тех же географических рамках, и коэффици­ент заселенности, когда нужно сравнить разные по природным условиям общества. Он рассчитывается как отношение численности реального на­селения к числу того, которое при данных производительных силах мог­ло бы прокормиться на этой территории.

3. формация — степень производительности индустриального труда. Именно промышленного, поскольку сельскохозяйственный в огромной степени зависит от природных условий. Рост производитель­ности для последних 2-3 веков хотя бы приблизительно, но можно исчис­лить, а самый факт его увеличения говорит либо об улучшении разделе­ния труда и специализации, либо о внедрении техники.

4. формация. Поскольку в моем представлении она только в началь­ных стадиях, то главный критерий еще не обрел полной значимости. Та­ким, вероятно, можно будет считать степень стабильности обществ. Думается, важнейшей составной частью такой стабильности станет уро­вень сохранности и воспроизводства природы при оптимальных темпах развития.

В начальных же стадиях IV формации пока следует считать таким критерием уровень научно-информационного обеспечения, без сомне­ния, много говорящий о развитости общества.

Однако когда количественный рост (населения, производства и пр.) перерастает определенный оптимальный для нового качественного рыв­ка предел, то прогресс данного общества отклоняется от «генеральной линии» истории.