§ 5. Классы и другие социальные единицы. Их взаимоотношения и соотношения

Итак, общество пронизывают тысячи, миллионы, иногда милли­арды различных отношений. Они кажутся подобными беспорядочному броуновскому движению, но в действительности общество имеет до­вольно упорядоченную, иногда жесткую структуру. Мы видели, что особенности социального деления зависят от многих причин: характера географической среды, развития производительных сил, устройства го­сударства, этнического состава, распределительных отношений, идеоло­гии и т. п.

Помимо основных социальных единиц, в обществе обычно есть и какие-то промежуточные группы, не входящие в основные. Такими, на­пример, в крепостной России были однодворцы. Довольно многочислен­ными могут быть и т. н. деклассированные элементы (бродяги, нищие и т. п.). В сегодняшних государствах важное место занимают социальные группы, имеющие нечто общее в положении, возрасте или правах: пенси­онеры, студенты, интеллигенция и пр. Иногда целесообразно вести речь об элите. Социальное деление невозможно понять, если не иметь в виду особенностей сознания общества и его отдельных групп, о чем будет речь в следующей главе.

Понятие «общественный класс» родилось в XIX веке в трудах французских историков. После Маркса в западной науке оно стало до­вольно популярным и по сию пору в ходу. В свое время П. Сорокин на­считал 32 различных определения классов, и меньше их с тех пор не ста­ло¹²⁸. Я не собираюсь анализировать различные подходы к этому опреде­лению, напомню лишь, что в марксизме классы — основополагающее понятие, и их существование связывается с собственностью на средства производства. Ситуацию, характерную для определенной эпохи, Маркс неправомерно распространил на всю историю. Уже сказано, что любое социальное дробление больше или меньше связано с преимуществами в распределении. Однако наряду с достаточно ясными, «чистыми» случая­ми деления по отношениям собственности (ростовщики и должники, лендлорды и арендаторы, капиталисты и наемные рабочие и т. п.) во мно­гих случаях распределительные, политические, идеологические и иные отношения нерасчленимы¹²⁹. Но и там в ряде ситуаций целесообразно говорить о классах, особенно если не было жестких сословных барьеров. В некоторых восточных деспотиях роль ведущего класса иногда играло жречество, нередко — госчиновничество. Последнее характерно и для социализма. Все это говорит о том, что попытки марксизма представить классы одинаковыми во всех обществах определенной формации сильно искажали действительность, поскольку они различны не только от обще­ства к обществу, но и в пределах одного и того же в разные эпохи любого способа производства.

Классы должны выступать как реальные единицы, а не просто как те­оретические конструкции. А их нередко рассматривают лишь с политэко- номической (внеисторической) точки зрения, только как участников аб­страктного производства. Тем самым сбрасываются со счета особенности общества и классового сознания. А ведь в отличие от сословий и им по­добных единиц классовая принадлежность не закреплена в законе¹³⁰. Она хотя и объективна, но достаточно неопределенна, поэтому чаще бывает заметно несходство классового положения и самосознания людей. Очень важно не забывать также, что в основе классообразования могут лежать не только отношения собственности, но и ряд других распределительных механизмов, например государственное распределение¹³¹ и пр.

Но даже если смотреть на них только как на единицы, возникающие по имущественному принципу, нельзя не заметить, что такое деление всегда имеет и определенное неэкономическое основание. Уже подчер­кивалось (см. § 2), что экономическая власть не существует сама по себе. Чем может она «подпираться»? Политической неравномерностью (на­пример, имущественный ценз для участия в выборах), отсутствием права на объединения для защиты своих интересов (профсоюзы, партии и пр.), делением на граждан и неграждан, принятием дискриминационных законов (например запрещающих эмиграцию) и т. п. И как только эти барьеры убираются, общество становится социально более подвижным и классовое деление начинает размываться, роль классов слабеет. Недаром в последние десятилетия многие авторы заговорили об их исчезновении, о том, что классовое деление заменяется профессиональным и различия­ми в образовании и т. п. Надо добавить, что иногда на первый план выхо­дят (как в первобытности) половозрастные конфликты (знаменитые про­тесты молодежи; хиппи, панков, студентов; женское движение и пр.). Усложнение производства и управления ведет, как сказано, к повыше­нию социальной значимости образования, и этот барьер для взрослого сформировавшегося человека может стать непреодолимым¹³².

Итак, классовое деление наблюдается во многих обществах (даже в некоторых догосударственных), но важную роль оно играет лишь в отдельных, хотя и нередких случаях. Должно сформироваться и особое классовое сознание. Хотя классовая структура подвижнее дру­гих (и этим прогрессивнее), все же некоторые фильтры и планки сущест­вовать должны, чтобы не допустить ее размывания.

Не вдаваясь в разбор определений классов, приведу собственное. Классы — это категория, характеризующая особые социальные еди­ницы, которые различаются местом в производственном процессе (либо в управлении обществом) и долей потребляемого общественно­го богатства и имеют соответственно разные способы, источники и формы получения доходов, а также разные материальные и иные права, обязанности и привилегии.

Сложное переплетение различных социальных единиц, созданных и возникших по самым различным основаниям, естественно, вызывает сложные виды взаимоотношений и взаимодействий между ними, ко­торые могут колебаться от тесного союза до гражданской войны, от нормального разрешения противоречий до социального взрыва. Очень многое зависит от формы государства, его надклассовости или под­держки только определенных слоев; законности недовольства или вос­приятия каждого протеста как бунта и государственного преступления¹³³ (см. также Прил. 6, п. 2). В демократических странах, где «пар выпус­кается» каждые выборы, отношения чаще выясняются между достаточ­но мелкими группами (даже отдельными корпорациями и организация­ми). Там правительство нередко «ограничивается тем, что удовлетворя­ет требования наиболее эффективно действующих групп нажима» (Милтон Фридман). Как уже говорилось, чистое господство денег мало где принимается без оговорок. Ведь и сегодня предприниматели высту­пают не просто как владельцы богатства, а как двигатели национальной экономики, работодатели, налогоплательщики и т. п. И поскольку ни­чем не ограниченная власть капитала становится жестокой и разруши­тельной, государству приходится, поддерживая ее, ограничивать. По мере того как правительство все сильнее зависит от избирателей, оно вынуждено все больше в этом вопросе идти навстречу общественному мнению.

В системах неподвижных, где правящий слой долго не сменяется, обычно элита через определенное время «изнеживается», теряет энер­гию, инициативу, полностью забывает о своих обязанностях и погрязает в пороках¹³⁴. Приходит время, и против нее объединяется почти все насе­ление¹³⁵.

С одной стороны, общество можно и должно рассматривать, что и делают многие школы в социологии, как систему, стремящуюся к ста­бильности. Следовательно, такую, в которой нередко достигнутый уро­вень межгрупповых отношений является постоянным и мирным. Ис­тория и действительность нередко демонстрируют нам объединенность антагонистов во имя определенных целей: победы, экономического роста и т. п. Рабочие отказываются от повышения зарплаты, предприниматели не стремятся увеличивать прибыль и т. п. Интересный пример достаточ­но спокойных внутренних взаимных отношений являет древняя и средне­вековая Индия, в которой, в отличие от соседнего Китая, не было мощ­ных крестьянских и народных волнений.

Но с другой — в обществе всегда имеются конфликты. Можно счи­тать, что формы их (как увидим дальше) сильно зависят от его устройства и, так сказать, «правил игры», а содержание — от распределительных или иных отношений.

В социологии также имеет определенное распространение теория конфликта (Дарендорф и др.), согласно которой неравенство «является результатом такого положения, когда люди, под чьим контролем нахо­дятся общественные ценности (главным образом богатство и власть), имеют возможности извлекать для себя выгоды» [37; 280]. Соответствен­но такое воспроизводство неравенства ведет к общественным конфлик­там. С этим можно согласиться. Я, кроме того, считаю, что в определен­ном смысле соперничество и борьба общественных групп и социаль­ных единиц между собой есть способ их существования, форма общественной жизни. Однако это никак не означает неизбежность раз­рушительных и кровопролитных конфликтов. Это в истмате классовую борьбу часто трактовали только как определенные формы борьбы (восстания, революции, стачки и т. п.) угнетенных против угнетателей, то есть очень узко. Во-первых, социальная (в том числе и классовая борьба), как сказано, есть форма существования групп и классов. Поэ­тому она обоюдна как со стороны привилегированных, так и прини­женных групп. Первые даже чаще могут пытаться изменить ситуацию в свою пользу как более сильные. Во-вторых, поскольку борьба постоян­на, обычны более мирные способы: бегство, «волынка», обман, воров­ство и т. п. — с одной стороны; обсчет, пренебрежение правами, манипу­ляции с законом и т. п. — с другой.

Если у населения нет возможности открыто отстаивать свои права, а борьба запрещена и носит прикрытый характер, переходит в незакон­ные формы, то это может грозить в конце концов социальным взрывом¹³⁶. Гораздо лучше, когда такое противоборство переведено в состояние за­конности, выработаны «правила игры». Тогда будет яснее позиция групп, их самосознание. И весьма вероятно, что выставленные напоказ претен­зии каких-либо слоев, групп или классов будут выглядеть слишком не­красиво и заставят умерить аппетиты. Общество лучше всего чувствует себя, если все основные силы и группы находятся в состоянии разумного (но не гнилого) компромисса, понимают необходимость договариваться, считают, что общественный мир и порядок превыше интересов любого из них. Законные и эффективные способы решать возникающие проблемы помогают переводить классовые конфликты в спор между членами одной корпорации или между гражданами. Хотя пословица «С богатым не су­дись» верна везде, но в правовых государствах гораздо легче добиться правды, чем в бюрократических, идеологических, где власти на страже своей элиты.

Общество без противоречий между группами и классами станет на­поминать механизм, в котором зубья шестеренок не зацепляют друг дру­га, то есть без развития. Весь вопрос в формах таких конфликтов, в спо­собности вовремя их разрешать. Конечно, если в обществе, по Гоббсу, «идет война всех против всех», это значит, что оно разъедено индивидуа­лизмом. Но и коллективизм в чрезмерных дозах крайне опасен. Если го­сударство достаточно свободно, но большинство граждан верит в опреде­ленные идеи, то это хорошо объединяет, позволяет концентрировать об­щую волю для достижения социально важных целей. В этом отношении показателен пример Японии, сумевшей удачно соединить инициативу и активность личности с коллективизмом. Вероятно, что в будущем япон­цев ожидает определенный сдвиг в пользу индивидуализма, но это проис­ходит относительно мягко. В нашей же стране переход от коллективно­сти к ярко эгоистичному индвидуализму, от патриотизма без меры к

тому, что при Сталине назвали бы «низкопоклонством перед Западом», слишком резок и усиливает духовный кризис.

Быть может, нигде связь отношений и сознания не проявляется столь сильно, как в формах сосуществования социальных единиц. Очень важно понимать, что господствующие мораль и право очень сильно влияют на позиции общественных групп, на поведение составляющих их лидеров и индивидов. Об общественном сознании мы и поведем речь дальше.