Глава 7. Распределительные отношения и их роль

Главная задача политической эко­номии состоит в установлении законов, регулирующих это распределение.

Давид Рикардо

§ 1. Введение в проблему

Если перед исследователем стоит необходимость понять определен­ное общество, то какие бы своеобразные конфигурации ни составляли пласты политики, религии или культуры, оно остается не понятым до глубины, если не попытаться распутать сложный клубок экономических отношений и материальных интересов различных групп, нередко глубо­ко спрятанных и затемненных. Марксизм одним из первых пытался со­здать метод такого анализа. Тем самым эта важнейшая область историче­ского исследования, до того привлекавшая недостаточно внимания, по­неволе стала объектом и других учений.

Маркс сделал упор на производственные отношения, в кото­рые входили отношения собственно в производстве, а также по обмену, распределению и потреблению. Однако главными признавались именно отношения в производстве, основу которых составляла собственность на средства производства. Это утверждение стало важнейшей догмой марксизма, что превратило достоинство в неисправимый порок. Оно могло бы еще считаться более-менее верным для некоторых стран эпохи времен Маркса, но никак не могло быть универсальным для все­мирной истории". Было слишком много случаев, где отношения собст­венности не играли не то что решающей, но просто важной роли. И на это вынуждены были указывать даже советские историки^{99 100}, которых полно­стью не смогли заставить приспособить свои исследования к истматов- ской схеме. Некоторые работы по докапиталистическим формациям на­прочь опровергали ее.

Перечислю часть противоречий указанной теории собственности, которые делали ее малопригодной для исторических исследований.

1. Помимо присвоения продукта с помощью частной собственности, важнейшую роль играли другие: с помощью государства через налоги или принудительные работы, военного и колониального грабежа, не­равноправного обмена ит. п.,о чем речь подробно пойдет дальше. Та­ким образом, частная собственность была лишь одним из способов эксплуатации, а не главным или даже единственным, как объявил марксизм, требуя ее ликвидации.

2. Государственная же форма собственности сильно отличается от частной, потому расширить теорию собственности, чтобы объединить эти и др. формы, практически означало отказаться от всей теории.

3. Сами отношения собственности зауживались лишь до собственно­сти на средства производства. Но порой главным было право на готовый продукт. Так, земля могла быть в руках одного собственника, а урожай доставался другому. Мало учитывалось, что продуктами труда могли распоряжаться и не собственники, а те, кто имел возможность распреде­лять и контролировать их.

4. Не замечалась также разница между юридическими и фактически­ми отношениями собственности, в результате объединялись как однотип­ные на самом деле очень разные отношения¹⁰¹.

5. Количество форм собственности было регламентировано, хотя ре­ально их существовало гораздо больше. Мало учитывалась принципиаль­ная разница между отношениями собственности в рыночном, капитали­стическом хозяйстве и в докапиталистических обществах. В последних собственность очень часто была неразрывно связана с общественными привилегиями, знатностью, правом на личность и труд зависимых людей (рабов, крестьян, кабальников и т. п.). Отдельные историки справедливо утверждали, что в таких обществах господствуют т. н. личностные отно­шения, резко отличающиеся от вещных, характерных для капитализма.

6. Господствовало мнение, что экономика определяет политику, что было верным лишь в одних случаях и совсем неправильным — в других. При этом забывалось, что даже экономическая наука называлась именно политической экономией, поскольку очевидна теснейшая связь полити­ки и насилия с распределением¹⁰².

Итак, действительно важные, иногда важнейшие отношения собст­венности (особенно в плане «генеральной линии» исторического процес­са человечества) в то же время не объясняют всего многообразия эконо­мических и распределительных отношений. Мы никогда с этой позиции не поймем суть таких государств, как, например, Крымское ханство, ко­торое жило грабежом соседей, или государства инков, где господствова­ли натуральные повинности населения.

Однако, может быть, другие звенья производственных отношений могут заменить в этом отношении собственность? Что же мы видим? В производстве слишком часто плоды труда достаются не участвующим в нем. Крестьянин вырастил урожай, скот, но пришли половцы (татары, красные, белые и т. п.) и все забрали и пожгли. Предприниматель полу­чил прибыль, но пришли рэкетиры и наложили на него дань. Предприя­тие заработало доход, но резко увеличились налоги, и оно стало должни­ком, банкротом, или инфляция сожгла его многолетние накопления. Оче­видно, во всех этих и многих других случаях отношения в производстве не раскрывают сути.

Распределение в узком смысле слова иногда понимается как распре­деление между факторами производства: хозяином и работниками, вла­дельцем земли и арендатором и т. д. Иногда — как распределение через государство. Его не следует путать с тем широким понятием, которое употребляется мной дальше.

В XIX веке в Англии, США и некоторых других индустриальных странах налоги на предприятия и фирмы были не очень значительными. В этих случаях, как я уже говорил, важнейшим наглядно выступали отно­шения собственности и в процессе производства, а также распределение между капиталистами, рабочими и землевладельцами. Для этой эпохи характерно именно относительно слабое перераспределение через госу­дарство. Но в XX веке положение изменилось. В некоторых странах через бюджет стало проходить до половины, а иногда и больше всего произве­денного. Неудивительно, что заговорили о появлении налогового госу­дарства (Йозеф Шумпетер). Но оно почти во все эпохи было именно на­логовым. И для очень многих обществ именно налоги (а не собственность и не обмен и т. д.) были главными в распределительных отношениях. История Китая в этом плане — это история периодических повышений и снижений налогов. Однако ряд государств вообще не имели ни налогов, ни денег, ни частной собственности. Все это заменялось иными спо­собами: принудительными работами, изъятием всего в центральный фонд и затем распределением по группам и т. п. Очень разнообразны спо­собы использования и госсобственности.

Для некоторых, особенно торговых, обществ обмен нужно изучать в первую голову. Но ведь огромно количество обществ, где не было денег и господствовало натуральное хозяйство.

А как влияет собственно потребление? В индивидуальном потреб­лении слишком много случайного. В потреблении определенных обще­ственных групп, конечно, гораздо яснее господствующие отношения. Но в целом они зависят от иных вещей: от положения группы, способов, которыми она присваивает себе часть общественного богатства. Как конечный этап потребление уже не может коренным образом по­влиять на всю систему распределения. Но как цель этой системы, оно оказывает иногда весьма сильное воздействие. Нередко оно пря­мо регламентируется и предписывается. Если господствует натураль­ное хозяйство, то потребление ограничено как в размерах, так и в фор­мах. Отсюда и устойчивость отношений (например постоянный оброк). Но если присвоенное можно продавать, то потребление не имеет гра­ниц, и это нередко ведет к увеличению эксплуатации (допустим, зависи­мых крестьян) и ужесточению ее форм. Например, вместо оброка вво­дится барщина, возрождается крепостное право и т. п. Следовательно, мы видим, что иногда потребление не играет существенной роли, ино­гда изменение его форм может ломать всю систему распределительных отношений¹⁰³.

Я думаю, что уже убедил читателя в том, чго отношения нужно рас­сматривать во всей их совокупности.

Несомненно, что во всех отношениях, связанных с производством, обменом и распределением, имеется нечто общее, что явно или подспуд­но ощущается всеми. Но как найти такую основу, которая бы связала их в одну систему и категорию и в то же время позволила бы не затемнить спе­цифику каждого общества? А это очень важно. Можно было бы, конечно, попытаться вернуть первоначальную значимость понятию производст­венные отношения, сделать их менее зависимыми от собственности. Это был бы верный шаг. Но именно отношения производства труднее оторвать от собственности, в чем мы убедились по параграфу о производ­ственной организации. Далее, над производственными отношениями по самому смыслу термина тяготеют догмы, вроде утверждения Ленина о том, что если последовательно смотреть на отношения по производству, то и распределение и потребление потеряют всякое самостоятельное зна­чение.

Еще более правильным было бы объединить все отношения ней­тральным и привычным понятием экономические или имуществен­ные, не предопределяя заранее, какие именно окажутся главными. В не­котором смысле так и поступают многие исследователи-историки, просто добросовестно описывая эти отношения и определяя главные. Од­нако какой-то достаточно солидной, обоснованной, широкой теории мне встречать не довелось. Либо они были не настолько широки, чтобы ох­ватить всю историю, либо сбивались вновь на отношения собственности, либо упрощали дело или становились основой для периодизаций исто­рии, которые казались достаточно искусственными. О том, почему тер­мин экономические отношения не полностью удовлетворителен, мы по­говорим в следующем параграфе.