Глава XII Установление десятины

Постановления короля Пипина дали церкви скорее надежду на облегчение, чем

действительное облегчение, и если Карл Мартелл нашел все общественное

достояние в руках духовенства, то Карл Великий няшел имущество духовенства в

руках военных. Нельзя было застав

ить этих последних возвратить то, что им было дано; к тому же

обстоятельства того времени делали это еще менее исполнимым, чем когда-либо.

С другой стороны, нельзя было оставить христианство погибнуть от недостатка

в церковнослужителях, храмах и просвеще

нии.

Это побудило Карла Великого установить десятину - новый род имущества,

который имел для духовенства то удобство, что составлял исключительно

достояние церкви, так что впоследствии можно было легко установить

злоупотребления им.

Некоторые приписывали этому учреждению более отдаленное происхождение; но

источники, на которых основывают это мнение, утверждают, мне кажется,

противное. В конституции Хлотаря говорится только, что определенные десятины

не будут вовсе взиматься с церков

ных имуществ. Итак, церковь в то время была далека от того, чтобы взимать

десятины; все, чего она добивалась, - это не платить их. Второй собор в

Ма-коне, состоявшийся в 585 году, предписывая сбор десятины, действительно

говорит, что в старое время пла

тили десятину;

но он говорит также, что в его время ее более не платили.

Никто, конечно, не сомневается, что и до Карла Великого читали Библию и

проповедовали пожертвования и приношения, следуя книге Левит. Я говорю

только, что до этого государя уплату десятины могли только проповедовать, но

она не была еще установлена.

Я уже упоминал, что постановления, состоявшиеся при короле Пипине,

обязывали тех, кто владел церковными имуще-ствами на праве феодов, платить

десятину и поддерживать в исправности церковные здания. Заставить высших

представителей нации посредством закона

, справедливость которого была неоспорима, служить примером для других -

это было уже много.

Карл Великий сделал еще больше: из капитулярня 6е У////5 мы видим, что он

принял обязательство уплачивать десятину со своих собственных земель; это

был другой великий пример.

Но простой народ не очень-то склонен отказываться от соблюдения

собственных интересов под влиянием примера, франкфуртский собор представил

ему более веское побуждение к платежу десятины. На этом соборе был принят

капитулярий, в котором говорилось, что во время последнего голода находили

много пустых колосьев; что демоны пожирали зерно и что можно было слышать,

как они порицали людей за неплатеж десятины. Поэтому всем владельцам

церковных имений предписывалось платить десятину, а вскоре этого потребовали

и от всех остальных.

Намерение Карла Великого сначала не удалось: повинность эта казалась

слишком обременительной. У евреев десятина входила в общий план основания их

государства; здесь же десятина .была бременем, не связанным с учреждениями

монархии. Из постановлений, прило

женных к закону лангобардов, можно видеть, с какими трудностями было

соединено включение десятин в гражданское законодательство; по различным

соборным канонам можно судить, какие затруднения доставлял сбор их

церковному законодательству.

Народ согласился, наконец, платить десятину с условием сохранения за

собой права ее выкупа. Постановления Людовика Благочестивого и сына его,

императора Лотаря, не разрешили этого.

Законы Карла Великого об установлении десятины были делом необходимости.

Побуждением для них служила только религия, а отнюдь не суеверие.

Его знаменитое разделение десятины на четыре части - для содержания

церквей, для бедных, для епископа и для церковнослужителей - доказывает, что

он хотел вернуть церкви ту устойчивость и крепость, которые она утратила.

Его завещание обнаруживает желание загладить зло, причиненное Карлом

Мартеллом, его дедом. Он разделил все свое движимое имущество на три равные

части и хотел, чтобы две из них были подразделены на двадцать одну часть -

по одной на каждую из двадцати о

дной митрополии его империи; чтобы каждая из этих последних частей была в

свою очередь разделена между митрополией и зависевшими от нее епископствами.

Остающуюся затем треть он делил на четыре части: одну отдавал своим детям и

внукам, другую присоединял

к двум уже распределенным частям, а две остальные предназначал на

богоугодные дела. Казалось, он смотрел на колоссальный дар, приносимый им

церкви, не как на акт благочестия, а как на акт политического возмездия.