Глава X. Проблемы мзоиасности 273

1993; Bigo, 1994; Bigo, 1996; Huysmans, 1995]. Военный статус,

обращенный к использованию силы, изменяется с появлением ядер-

ного устрашения и биполярности в 60-е гг., ибо изменилось само

отношение к принуждению; устрашение способствовало в наших

обществах эвфемизации силы или, точнее, ев трансформации из

выраженного ртрессивного насилия в более структурное и симво-

лическое насилие. Как подчеркивает Шеллинг, <стратегия не сводится

к науке о военной победе, она становится искусством принуждения,

угрозы или устрашения>. Она становится тотальной, глобальной,

направленной на подавление воли противника; она удаляется от

солдата и переходит к дипломату. Дискурс, символика, накопление

получают перевес над маневром: холодная война делает вооруженное

столкновение невозможным и даже ненужным. <На место действия

приходит угроза, на место решения - устрашение> [Ai-on, 1976,

р. 139]. Нет сомнения, что только сегодня, с уходом в прошлое

неразрывно связанных друг с другом биполярности и ядерной

стратегии, можно понять все значение символической власти, скры-

той в стратегическом дискурсе об устрашении, а также то, до какой

степени он модифицирует классическое понимание войны.

Поле безопасности заменяет войну и во многих отношениях

изменяет механизм власти. Во-первых, грань между теми, кто

решает, теми, кто применяет силу, и теми, кто говорит о приме-

нении силы, становится все более проницаемой. Использование

дискурса уже является оружием. А политический руководитель,

стратег и университетский ученый, специализирующийся на

вопросах, обороны, продуцируют дискурсы, которые совсем не

отличаются друг от друга по своему содержанию. Это создает

эффект <аллодокса>^ у не обладающих полистатусностью универ-

ситетских ученых. Они питают иллюзию, будто участвуют в дис-

куссии на равных, в то время как их социальное положение

позволяет им играть лишь маргинальную роль. Только политичес-

кий деятель или генерал-стратег действительно обладают автори-

тетом, позволяющим трансформировать ординарный дискурс в

авторитетный дискурс, в <серьезный> дискурс. Во-вторых, это

^ Один из вариантов одного и того же мнения. - Ред.

^ О том, что делает дискос серьезным, см. П. Бурдье [Bolirdieu, 1982] .

18 480

274 ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ПГОСЛЕМЫ и ИССЛЕДОВАНИЯ

создает дихотомию среди военных (на уровне руководства)

между теми, обязанность которых состоит в том, чтобы размыш-

лять над условиями <отсутствия войны> на центральном театре,

и теми, кому поручено вести <опосредствованные войны> на

периферийных театрах. Первые должны управлять испытанием

воли, угрозой, неуверенностью, тогда как вторые продолжают

исполнять свое военное ремесло, просто заменяя идею <комму-

нистической угрозы> старым понятием партизанской войны.

Отсюда проистекает иерархизация, которая благоприятствует

<стратегистам> в ущерб классическим военным, которые продол-

жают проявлять интерес к использованию конвенциональных сил

и к колониальным, освободительным и даже партизанским вой-

нам, Профессиональное продвижение первых не оставляет ника-

ких сомнений. В течение многих лет генеральские погоны завое-

вываются не в экзотических войнах за границей, а в дискуссиях

об устрашении.

Основная стратегическая мысль направляется, следовательно, на

изучение конфликтности, чтобы распространить ее на новые об-

ласти, связанные с технологией, экономикой, психологией, приня-

тием решений и т.д., размышляя над этим <странным миром,

который создан вооружениями, но не имеет иного назначения,

кроме как помешать их эффективному применению, и который

выполняет это назначение только в той мере, в какой возможность

их применения продолжает существовать [Aron, 1976, р. 139].

Широко известно, что Шеллинг, Люттвак, Арон раскрыли основу

модификации социальных отношений, связанных с совершенство-

ванием военной машины. В ту эпох"у расширение поля безопас-

ности получило обоснование в работах Кана об эскалации, Уолца

и Роузкранса о понятии биполярной стабильности [см.: Kanli,

1965; Waltz, 1964; Rosecrance, 1966; Waltz, 1979]. Они создали

условия <консенсуса> вокруг данного представления, хотя измене-

ния, происходящие в облике и содержании конфликтов, вновь и

вновь подрывали господствующую парадигму стабильного периода.,

т.е. <отсутствия войны>. Но <мировоззрение> успешно навязыва-

лось всем акторам поля (в западной сфере), ибо давало им

реальные возможности для обоснования своих действий по отно-

шению к внешним акторам. Биполярная стабильность была более

чем мировоззрением, она служила <мифом>, способствующим

ГЛАВАХ. 11РОСЛЕМЫ ВЕЗОПАСНОСГИ Z75

накоплению символического капитала, трансформируя банальные

эпизоды в священные символы и вписывая любое событие в одну

и ту же интерпретацию, - мифом, который позволял дискурсу

действовать как власть. Действительно, он позволил внушить,

что дискурс об угрозе. - это новый капитал (содержанием

которого является опытное знание), который заменяет при-

менение грубой силы, и что профессионалы управления угрозой

должны сохранять в своем арсенале принудительную диплома-

тию <отсутствия войны>. <Повествовательность> дискурса, его

<выразительность> выступает здесь формой символической влас-

ти с неравной интенсивностью, ибо его содержанием становится

его формат

2.2. Реконверсия знаний и повествовательность

Для частичного разрушения содержания этого стратегического

мифа в обоих его измерениях - устрашения и безопасности -

потребовалось, чтобы полностью исчезло то, что было его основой:

советский враг. Действительно, полная неожиданность событий

1989-90 гг. для специалистов-международников, которые нахо-

дились под обаянием рейганизма с его видением противника как

абсолютного зла, обусловила необходимость поскорее создать

такой дискурс, который позволил бы <объяснить> мир и управлять

его <смыслом> [см.: Lai'di, 1986; Lai'di, 1991]. В это время уже

стало ясно, до какой степени идея безопасности определяется

только своей противоположностью - идеей угрозы. Исчезновение

угрозы парадоксально больше пугает профессионалов безопаснос-

ти, которые без своеобразной сосредоточенности на образе врага

имеют тенденцию рассматривать любое событие социальной дей-

ствительности как потенциальную угрозу.

Антропологи показали, в какой степени случайность, непредви-

денность требуют от общества избавления от неуверенности [см.:

^ Отношение дискурса о г^астт^ н ее симтюлики к насилию никогда не проявлялось столь

япно, как п размышлении об устрашении, хотя стратеги никогда не задавались вопросом о

символической власти их собственных рассуждений. Эти положения были высказаны нами п

сообщении <Распространение насилия и ноле безопасности> на коллоквиуме <Международные

отношения бея территории> (см.: CLiltures & Conflits, п 21, 1995] .

276 ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. 11РОГ.ЛЕМЫ И ИССЛЕДОВАНИЯ

Balandier, 1986]. В свою очередь поле безопасности имеет ту

особенность, что оно сформировано <профессионалами управле-

ния угрозой>, производителями знания-власти из пары <безопас-

ность/небезопасность>, а также квазиструктурной необходимос-

тью с их стороны верить в предсказательные способности дискур-

сов социальной науки и МО^. Однако вера в предсказуемость,

неотрывная от позиции советника государя, занимаемой произ-

водителями дискурса о международном порядке, в полной мере

столкнулась с непредвиденным. Лишь немногие начали допускать,

что стало уже невозможно ограничивать смысл мира рамками

одного и того же дискурса и навязывать глобальную, централизо-

ванную, единственную точку зрения. Большинство же, напротив,

находится в поиске новых теологий подмены. Этот критерий

является, впрочем, одним из наиболее операциональных для

оценки теоретических усилий, предпринятых некоторыми иссле-

дователями многообразия, рассеивания, транснационализации,

дисперсионных пространств и прерывностей, - усилий по полит-

изации достижения безопасности, которые нацелены на крупные

обобщения и на внедрение проблематики, связанной со смыслом

мира и легитимизирующей мир безопасности в его первостепен-

ных функциях. Дискурсы, которые мы будем здесь рассматривать,

составляют часть этого усилия, предпринятого с целью политизи-

ровать сферу безопасности, чтобы вернуть миру <определенный>

глобальный смысл с целью воссоздания нового глобального мифа.

Этот миф - <не то, что является нереальным, а то, что делает

невозможным отличить реальное от нереального>. А для манипу-

лирования этой воображаемой действительностью следует обра-

щаться к помощи локальных знаний, чтобы придать ей правдо-

подобие [см.: Deleuse, 1990] . Распространение этих дискурсов о

международном порядке последует, таким образом, либо за ли-

нией <обеспечения безопасности>, имеющей целью успокоить

население [см.: Delumeau, 1986] , либо за линией <небезопаснос-

ти>, преследующей цель встревожить его, чтобы оправдать патер-

нализм.

^ Отношения филиации мелад' религиозным клерикализмом, его посреднической

функцией и нродуциропанием дискурса общественных наук п современных обществах

нозполяет понять работа Лежандра [см. Legencire, 19771.