§ 19. Время и временность

345

ß) Структурные моменты выговариваемого времени: значимость, приуроченность, протяженность, публичность

Вопрос состоит вот в чем: Как мы должны определить точнее сами эти [отношения] — настояние, ожидание и удержание, выговаривающие себя в «теперь», «потом» и «тогда»⁹ Мы можем сделать это, только если убеждены, что уже увидели целостную структуру того, что аристотелева интерпретация времени знает в качестве последовательности «теперь». Однако, если принять во внимание тот способ, каким Аристотель и вся последующая традиция характеризуют время, [приходится признать, что] это не так. Следует прежде всего точнее уловить особенности структуры выговариваемого времени — «теперь», «потом» и «тогда».

Один существенный момент отсчитываемого на часах времени и, тем самым, вообще - любого времени, которое мы себе отводим или оставляем, мы уже затронули, хотя и не отнесли его явно к «теперь» в качестве структуры последнего. Каждое «теперь», которое мы отсчитываем на часах, представляет собой время для..., «время для того, чтобы сделать то-то и то-то», т. е. — подходящее или, соответственно, неподходящее время. Время, ко- 370 торое мы отсчитываем на часах, есть всегда такое время, которому противостоит «не-время», «не-вовремя», в том смысле, в каком мы говорим, что сейчас не время для того-то и того-то, что кто-то пришел не вовремя или, наоборот, вовремя. Этот своеобразный характер времени мы различили уже в другой связи, когда разбирали понятие мира и видели, что в нем подразумевается некая целостность отношений, имеющих характер «для-то-го-чтобы». Мы назвали эту целокупность отношений — «для-то-ro-чтобы», «ради-того-чтобы», «для этого», «к тому» — значимостью. Время как правильное время и не-время имеет характер значимости, т. е. такой характер, который вообще характеризует мир как мир. Поэтому мы и обозначаем время, с помощью которого мы считаем, как мировое время. Тем самым вовсе не говорится, что время, отсчитываемое на часах, представляет собой нечто имеющееся в наличии как внутримировые вещи. Мы ведь знаем, что мир не есть нечто имеющееся в наличии, не есть природа. Мир есть то, что только и делает возможным раскрытость природного. Поэтому неуместно называть такое время, как это часто

346

Проблема онтологической дифференции

случается, природным временем или временем природы. Нет никакого природного времени, поскольку любое время по сути относится к Dasein. Но вполне можно сказать, что имеется мировое время. Мы называем время мировым, поскольку оно имеет характер значимости, который упущен из виду в аристотелевой дефиниции и вообще в традиционных определениях времени.

Следующий момент наряду со значимостью времени — его приуроченность (Datierbarkeit). Каждое «теперь» выговаривается в некотором настоянии в его единстве с ожиданием и удержанием. Если я говорю «теперь», я всегда приговариваю при этом, не выговаривая членораздельно, «теперь-вот то-то и то-то». Если я говорю «потом», я подразумеваю всегда «потом, когда...». Если я говорю «тогда», я имею в виду «тогда, когда...». Каждому «теперь» принадлежит некое «вот»: «теперь-вот то-то и то-то». Мы называем эту структуру отношения, присущую «теперь», понятому как «теперь-вот», «тогда», понятому как «тогда, когда», и «потом», понятому как «потом, когда», приуроченностью. Каждое «теперь» приурочено к чему-то, поскольку «теперь-вот то-то 371 _и то-то происходит, совершается или имеет место». Даже если я более не могу точно и однозначно определить «когда» некоего «тогда, когда», все равно «тогда» заключает в себе это отношение приуроченности. Только потому, что это отношение сущностным образом принадлежит [каждому] «тогда», «теперь» и «потом», времена и сроки могут оказаться неопределенными, расплывчатыми и ненадежными. Срок сам по себе не обязан быть календарной датой в узком смысле этого слова. Календарная дата представляет собой только особый модус повседневной приуроченности. Неопределенность срока не означает отсутствие приуроченности как сущностной структуры «теперь», «тогда» и «потом». Такая структура должна быть им присуща, чтобы они могли стать неопределенными сроками или размытыми датами. Мы говорим к примеру: тогда, когда французы были в Германии, и при этом речь идет о «времени французов». Приуроченность как датирование в календарном смысле может быть неопределенной, но, несмотря на это, она определяется благодаря определенному историческому событию или какому-то другому происшествию. Неважно, как далеко, как надежно и определенно датируется всякий раз «теперь-вот», «тогда, когда...» и «по-

19. Время и временность

347

том, когда...», сущностному устроению «теперь», «тогда» и «потом» принадлежит структурный момент приуроченности. «Теперь-вот», «тогда, когда...» и «потом, когда...» в соответствии со своей сутью соотнесены с сущим, которое и задает срок приуроченному. Время, которое понимают расхожим образом как последовательность «теперь», нужно толковать как такое отношение приуроченности или датируемости. Это отношение нельзя упускать из виду или утаивать. Тем не менее, расхожее понимание времени как последовательности «теперь» так же мало знает о черте докалендарной приуроченности, как и о черте значимости. В меру такого понимания, «теперь» мыслятся как свободно парящие, безотносительные, в самих себе друг с другом сцепленные и в самих себе друг за другом следующие. Вопреки этому нужно уметь видеть, что каждое «теперь», каждое «тогда» и каждое «потом» в соответствии со своей структурой приурочено, т. е. всегда к чему-то привязано и в своем выговаривании чего-то [с ним соотнесенного] более или менее определенно датировано. То обстоятельство, что в традиционных теориях времени упускают из виду существенный момент приуроченности «теперь», «теперь-уже-не» и «теперь-еще-не», служит еще одним свидетельством того, как далеко от [традиционного] понятия лежит именно само собой разумеющееся. Ведь что может быть оче-  ^ " виднее того факта, что во всяком «теперь» мы подразумеваем: «теперь-вот то-то и то-то имеет место или происходит»? Почему в традиционном понятии времени такие элементарные временные структуры, как значимость и приуроченность, могли остаться скрытыми, почему традиционное понятие их проглядело и должно было проглядеть? Все это мы будем учиться понимать, исходя из самой [исходной] структуры временности.

Ожидая, Dasein говорит «потом», настаивая на настоящем [, в настоянии], оно говорит «теперь», удерживая, оно говорит «тогда». Всякое «потом» сказано как «еще-не» в понимании «теперь», т. е. в некотором настоянии. В ожидающем выговаривании «потом» некое «вплоть до...» всегда уже понято из «теперь». В каждом «потом» неявно подразумевается уже понятое «те-перь-вплоть-до». Посредством самого «потом» артикулирована простертость «теперь» вплоть до некоторого «потом». Отношение «отныне вплоть до» не устанавливается между «теперь» и

348

Проблема онтологической дифферениии

«потом» лишь задним числом, но оно заключено уже в ожидающем настоянии, которое выговаривает себя в «потом». Если я говорю «потом», исходя из некоторого «теперь», я всегда имею в виду некий промежуток вплоть до тех пор. В этом промежутке лежит то, что мы называем длением, некое «в продолжение», «е продолжение такого-то времени». Как некоторой характерной черте времени этому его определению вновь присуща выделенная ранее структура приуроченности: в промежутке, т. е. «в продолжение происходящего». Этот промежуток может быть, всвою очередь, определен точнее и разделен на части посредством подходящих «от и до», которые артикулируют промежуток. В артикулированном промежутке, в артикулированном «в продолжение» открывается доступ собственно к продолжительности. Становится внятным то обстоятельство, что подразумеваемое в «отныне вплоть до» время простирает-ся. То, что артикулируется в этих характеристиках [времени] как промежутка, как «в продолжение» и «вплоть до», мы называем протяженностью (Gespanntheit) времени. Говоря «в промежутке», «в продолжение», мы име-,₇, ем в виду некоторое временное протяжение (eine Spanne Zeit). Это тот самый момент, который уже Аристотель по праву приписывает «теперь», когда говорит, что «теперь» имеет определенный характер перехода. Время в самом себе протяженно и простерто. Каждое «теперь», «потом» и «тогда» не только имеет некоторую дату, но в себе протяженно и простерто: «теперь, в течение лекции», «теперь, в течение перерыва». Никакое «теперь», никакой момент времени не может быть сведен к точке. Каждый момент времени в себе протяжен, причем сама мера протяженности — переменная величина. Она изменяется, в числе прочего, в соответствии с тем, к чему приурочено [соответствующее] «теперь».

Но значимость, приуроченность и протяженность (простер-тость) не охватывают полной структуры «теперь», «тогда» и «потом». В качестве последней характеристики времени в смысле исчисляемого и выговариваемого времени мы назовем публичность времени. «Теперь» всегда выговорено, независимо оттого, озвучено это выговаривание или нет. Когда мы говорим «теперь», то имеем в виду: «теперь-вотто-то и то-то происходит». Приуроченное «теперь» обладает определенной простертостью. Выговаривая приуроченное и простертое «теперь» в бытии-друг-с-другом, один

19. Время и временность

349

понимает другого. Когда один из нас говорит: «теперь», мы все это «теперь» понимаем, хотя, возможно, каждый из нас приурочил это теперь к некоторой иной вещи или иному событию: «теперь-вот профессор говорит», «теперь-вот студенты записывают» или «теперь, утром», «теперь, в конце семестра». Нам вовсе не требуется согласованности в том, к чему приурочено выговоренное «теперь», чтобы понять его как «теперь». Выговоренное «теперь» в бьттии-друг-с-другом понятно каждому. Хотя каждый сказывает всякий раз свое «теперь», тем не менее, оно — «теперь» для любого. Доступность «теперь» для любого, без ущерба для различия в приуроченности, характеризует время как публичное. «Теперь» доступно всем и, вместе с тем, не принадлежит никому. На основании этой черты времени ему приписывают некоторую своеобразную объективность. «Теперь» не принадлежит ни мне, ни кому-либо иному, но оно некоторым образом — вот. Время дано, оно имеется в наличии, хотя мы и не можем сказать, как и где оно есть.

Точно так же непосредственно, как мы постоянно [специаль- 374 но] отводим себе время, мы его и теряем. Мы не спеша проводим время за каким-то занятием, причем именно так, что время при этом не присутствует (nicht da ist). Теряя время, мы его отдаем. Но потеря времени есть некое особенно беспечное и неспешное времяпрепровождение, т. е. некоторый способ, которым мы располагаем временем в беспамятном и бездумном проживании жизни.

Мы обнаружили ряд характеристик того времени, которое имеет в виду Аристотель, когда определяет время как исчисляемое. Время, которое мы себе отводим и которое мы выговариваем в «теперь», «потом» и «тогда», имеет структурные моменты приуроченности, простертости и публичности. Время, с помощью которого мы считаем, если понимать счет в широком смысле, приурочено, протяженно, публично и имеет характер значимости, т. е. принадлехшт самому миру. Но в какой мере эти моменты сущностным образом присущи времени? В какой мере возможны сами эти структуры?

у) Выговариваемое время и его исток в экзистенциальной временности. Экстатический и горизонтальный характер временности

Только если не упускать из виду полную структуру последовательности «теперь» в соответствии с указанными ее чертами,

350

Проблема онтологической диффереииыи

можно спросить конкретно: откуда проистекает время, которое мы знаем ближайшим образом, которое мы единственно и знаем? Можно ли понять эти структурные моменты времени, а вместе с тем и само время, как оно себя выговаривает, исходя из того, что выговаривается при помощи «теперь», «потом» и «тогда», т. е. исходя из настояния, ожидания и удержания? Когда мы находимся в ожидании некоторого события, мы в нашем вот-бытии (Dasein) всегда так или иначе вступаем в отношение с нашей собственной способностью быть (Seinkönnen). Пусть то, чего мы ждем,— некоторое событие или происшествие, в любом случае, ожидая само это событие, мы всегда наряду с ним и при нем находимся в ожидании нашего собственного вот-бытия. Dasein понимает само себя из собственной способности быть, в ожидании которой оно находится. В той мере, в какой оно ставит себя в по-добное отношение к своей собственной способности быть, оно всегда — впереди самого себя. В ожидании некоторой возможности, я подступаю, исходя из этой [проступающей] возможности, к тому, что семь я сам. В ожидании своей способности быть, Dasein подступает к самому себе. В таком ожидающем некоторой возможности к-себе-подступании Dasein в исходном смысле есть будущее-наступающее (zukünftig). Это заключенное в экзистенции Dasein подступание-к-самому-себе из самой собственной возможности, подступание, для которого всякое ожидание представляет собой некоторый определенный модус, и есть первичное понятие будущего (наступающего). Это экзистенциальное понятие будущего-наступающего служит предпосылкой для расхожего понятия будущего в смысле «еще-не-теперь».

Удерживая или забывая нечто, Dasein всегда некоторым образом вступает в отношение с тем, чем оно само уже было. Оно есть — как оно всякий раз фактически есть — только таким способом, что оно всякий раз уже было тем сущим, которое оно есть". Поскольку мы соотносимся с некоторым сущим как с прошлым, мы его определенным образом удерживаем или забываем. В удержании или забвении наряду [с сущим] удерживается само Dasein. Оно удерживает само себя наряду [с сущим], удержива-

«Es ist nur, wie es je faktisch ist, in der Weise, daß es das Seiende, das es ist.y'e schon gewesen ist».

S 19. Время и временность

351

ясь в том, нем оно уже было. То самое, чем Dasein некогда уже было, его бывшее, также принадлежит его будущему. Это бывшее не означает первично, что Dasein фактически больше не есть; наоборот, оно есть именно то, чем оно было. То, чем мы были, не прошло, в том смысле, что мы, как это еще принято говорить, можем отбросить наше прошлое, подобно тому, как мы сбрасываем платье. Dasein точно так же не может избавиться от своего прошлого, как не может оно ускользнуть от своей смерти. В любом смысле и в любом случае все то, чем мы были, есть сущностное определение нашей экзистенции. Пусть даже каким-то путем, с помощью тех или иных ухищрений мне удалось заставить свое прошлое держаться от меня подальше, все равно забвение, вытеснение, сокрытие суть для меня способы быть моим бывшим. Dasein есть, поскольку оно с необходимостью есть всегда бывшее. Оно может быть бывшим, лишь покуда оно есть. Именно тогда, когда Dasein больше нет, оно также уже не есть бывшее⁵⁴. Оно есть бывшее, оно было, только покуда оно есть. В этом  376 заключено вот что: бывшее принадлежит экзистенции Dasein. Исходя из данной ранее характеристики момента будущего, можно сказать так: поскольку Dasein всякий раз более или менее явно соотносится с определенной способностью быть, принадлежащей ему самому, т. е. под-ступает к самому себе, выступая из некоторой своей возможности, постольку оно заодно от-сту-пает, возвращаясь к тому, чем оно уже было. Будущему в исходном (экзистенциальном) смысле принадлежит равноисходно бывшее в экзистенциальном смысле. Бывшее заодно с будущим и настоящим только и делает возможной экзистенцию.

Настоящее (Gegenwart) в экзистенциальном смысле не тождественно присутствию (Anwesenheit) или наличию (Vorhandenheit). Поскольку Dasein экзистирует, оно всякий раз удерживает-

«Gerade dann, wenn das Dasein nicht mehr ist, ist es auch nicht mehr gewesen». Перевод имитирует синтаксис немецком фразы ii структуру перфекта, поскольку, как я полагаю, таким образом удается передать смысл сказанного. Буквально сказано примерно следующее: «Когда Dasein больше нет, его и не было». О любой несоразмерной Dasein веши можно сказать, что когда ее уже нет, она, по крайней мере, была. Это «была» может быть выражено перфектом: «gewesen ist» (приблизительно — «есть бывшая»). Но Dasein «есть бывшее» не так. как бывшие веши, которых уже нет, оно есть бывшеетолько как удерживающее (забывающее) свою бывшесть, т. е. покуда оно есть. — Примеч. переводчика.

352

Проблема онтологической дифференции

ся при некотором наличном сущем. Оно владеет этим сущим в своем настоящем. Только как настаивающее на настоящем Dasein в особом смысле есть наступающее и бывшее. Находясь в ожидании некоторой возможности, Dasein есть всегда так, что оно, настаивая на настоящем, соотносится с чем-то имеющимся в наличии и держит это [сущее] как присутствующее в своем настоящем. К этому добавляется еще и то обстоятельство, что мы чаще всего теряем себя в этом настоящем, и все выглядит так, будто будущее и прошлое, точнее говоря — бывшее, затемняются, будто Dasein в каждый момент вбрасывает себя в настоящее. Но это лишь кажимость, которая опять же имеет определенные основания и должна быть разъяснена, что мы, однако, в этом контексте опускаем. Здесь следует только в общих чертах углядеть, что мы говорим о будущем (наступающем), бывшем и настоящем в некотором исходном (экзистенциальном) смысле и употребляем эти три определения в значении, которое предшествует расхожему времени. Исходное единство так описанных будущего, бывшего и настоящего представляет собой феномен исходного времени, которое мы называем временностью. Временность временит себя во всегдашнем единстве будущего, бывшего и настоящего. И это, так именуемое, отлично от «потом», «тогда» и «теперь». Последние определения времени суть только то, что они суть, в той мере, в какой они отвечают временности, >₇₇  когда она себя выговаривает. С помощью «теперь», «потом» и «тогда» выговаривают себя ожидание (будущее), удержание (бывшее) и настояние (настоящее). В самовыговаривании временность временит то время, которое только и известно расхожему пониманию.

Существенная черта будущего-наступающего заключена в подступании-к-себе, существенная черта бывшего — в возвраще-нии-к, наконец, существенная черта настоящего — в удержива-нии-себя-при, пребывании-при, т. е. в бытии-при. Эти характеристики — «по-направлению-к», «назад-к» и «при» — открывают глубинное устроение временности. Поскольку временность определена с помощью этих «по-направлению-к», «назад-к» и «при», она есть вне себя. Время как будущее, бывшее и настоящее смещено в самом себе. Как наступающее Dasein смещено по на-