§ 19. Время и временность

341

себя. Отводя себе время, оно всегда так выговаривает себя, что всегда сказывает время. Если я говорю: «теперь», то я подразумеваю не «теперь» как таковое, но свою мимолетность в сказыва-нии «теперь». Понимая «теперь», я нахожусь в движении и остаюсь, собственно, при том, на что у меня есть время, при том, для чего я определяю время. Мы говорим, правда, не только «теперь», но еще «потом» и «прежде». Время всегда присутствует (ist da) таким образом, что во всех наших планах и предосторожностях, во всех действиях и любых предуготовлениях мы движемся в молчаливом приговаривании: теперь, лишь тогда, прежде, наконец, однажды, перед тем... и т. д.

Теперь следует определить точнее, откуда, собственно, берется то, что мы называем «теперь», но так, что оно при этом не становится нашим предметом. Если я говорю «потом», это означает, что, говоря так, я пребываю в ожидании определенного события, которое само по себе произойдет или совершится, или же я нахожусь в ожидании того, что сам наметил сделать. Я могу сказать «потом», только находясь в ожидании каких-то событий, т. е. лишь постольку, поскольку Dasein как экзистирующее пребывает в ожидании. В «потом» всегда выговаривается такое пре-бывание-в-ожидании или просто — ожидание. Оно выговаривается так, что при этом в собственном смысле слова не имеется в виду, и все же изъясняет себя в этом слове — «потом». Если я говорю «тогда»³¹, то я могу сказать нечто подобное с пониманием лишь в том случае, если удерживаю нечто, бывшее прежде. Нет необходимости в том, чтобы я отчетливо нечто припоминал, достаточно, чтобы я некоторым образом удерживал это как прежнее. «Тогда» есть самовыговаривание такого удержания прежнего или некогда бывшего. Определенный модус удержания состоит в забвении. Забвение — вовсе не ничто, но в нем показывает себя вполне определенный способ соотноситься с прошедшим; некий модус, состоящий в том, что я отгораживаюсь от прошедшего, так что оно от меня скрывается. И наконец, всякий раз, как я говорю «теперь», я соотношусь с имеющимся в нали-

«Damals». Русское «тогда» не отсылает непременно к прошедшему, но именно это имеет в виду Хайдеггер, говоря «damals»: «тогда — в то время, которое уже прошло». — Примеч. переводчика.

342

Проблема онтологической дифференции

чип, точнее — с присутствующим в моем настоящем. Этот способ соотноситься с присутствующим [как настоящим], когда я имею присутствующее вот-здесь, способ, который выговаривает себя в «теперь», мы называем настоянием чего-то | в смысле делание настоящим, вовлечение в настоящее]"².

Эти три определения, известные Аристотелю,— «теперь», и его модификация — «тогда», понятое как «теперь-уже-не», а также «потом» как «теперь-еще-не» суть самоистолкования тех самых отношений, которые мы охарактеризовали как ожидание, удержание и настояние. В той мере, в какой каждое «тогда» есть

Слово «настояние» выбрано для передачи субстантивированной формы (das Gegenwärtigen) «искусственного» глагола gegenwärtigen. Этот глагол произведен от прилагательного gegenwärtig — «настоящий», «теперешний» и уже в феноменологии Гуссерля отсылает к актам сознания, в которых и благодаря которым интеп-циональный предмет дан «теперь», дан как «теперешний». Гуссерль говорит об «обращении духовного взгляда на...», благодаря чему интенциональный предмет или его сторона, некоторым образом уже (латентно) имеющиеся в горизонте сознания, становятся «патентными», «переходят из модуса инактуальности в модус актуальности». В связи с этим предложенный В. В. Бибихиным (в «Бытии и времени») вариант перевода — «актуализировать» (соотв., das Gegenwärtigen = «актуализация») представляется по смыслу достаточно точным, если иметь в виду контекст гусссрлевой феноменологии. Тем не менее, я должен отказаться от такого решения по нескольким причинам. Во-первых, чтобы избежать латинизма в троице Gewärtigen (ожидать) — Behalten (удерживать) — Gegenwärtigen (?). К тому же латинский эквивалент глагола gegenwärtigen должен был бы производиться не от actualis (wirklich), а от praesens (gegenwärtig), и тогда das Gegenwärtigen = «презентация». Это подтверждает и сам Хайлеггер, когда в § 21 выстраивает для временных определений параллельный ряд латинских терминов. В заглавии раздела а) стоит: «Präsenz als horizontales Schema der Ekstase des Gegenwärtigens». Мы видели в §§ 10-11, что слово «актуализация» должно служить (обратным) переводом на латинский язык хайдеггероватермина Verwirklichung, который я перелаю как «действительное осуществление». Переводчики Хандеггера на английский и французским язык именно так и передают Verwirklichung: actualization, actualisation. Использование латинских терминов, параллельных немецким выполняет во второй части курса лекций вполне определенную смыслообразуюшую функцию: латинскими терминами обозначаются «условия возможности предонтологпческого, а равно и онтологического понимания бытия». Например, временность (Zcitlich-keit), понятая как такое условие, именуется темпоральное/пью (Temporalität). И поэтому употребления латинизмов до времени следует всячески избегать. Лучший (из не вполне удовлетворительных) вариантов перевода, который я сумел отыскать (и который, безусловно, предпочтительней, чем глагол «онастоящивать» или «прсзен-тировать») — это «вовлекать в настоящее» или «настаивать на настоящем», соотв. Gegenwärtigung = «настояние».— Примеч. переводчика.

19. Время и временность

343

«теперь-уже-не», а всякое «потом» — «теперь-еще-не», во всяком ожидании и удержании заключено настояние. То, чего я ожидаю, я втягиваю взглядом в настоящее. Точно так же то, что я удерживаю, я удерживаю для некоторого настоящего, так что всякое ожидание и удержание обращают в настоящее. Тем самым выявляется внутренняя взаимосвязь не только выговариваемого времени, но и времени как деятельного отношения (Verhaltung), в качестве какового время и выговаривает себя. Если время выговаривает себя в своей определенности как «теперь», «тогда» и «потом», а эти определения, в свою очередь, выговаривают некое ожидание, удержание и настояние, тогда ясно, что при этом выходит на передний план: это — время в некотором более исходном смысле. Мы должны будем спросить: каким образом то, что предстало перед нами в единстве ожидания, удержания и настояния, может по праву притязать на роль исходного времени. Это притязание будет оправдано прежде всего в том случае, если все существенные черты, присущие «теперь» — характер одержания, момент, делающий возможным внутривременность, характер перехода и характер исчисленности или выявленности времени,— можно объяснить в их возможности и необходимости на основании этого более исходного феномена; единство этого феномена мы будем учиться узнавать как временность. Временность в свою очередь предоставляет горизонт для понимания бытия вообще.

Время в том виде, в каком его выводит на сцену Аристотель и как оно знакомо обыденному сознанию, представляет собой следование «теперь» из «теперь-еще-не» в «теперь-уже-не», последовательность «теперь», которая отнюдь не произвольна, но заключает в себе направленность из будущего в прошлое. Мы говорим еще: время проходит. Последовательность «теперь» сообразно этому следованию единообразно направлена из будущего в прошлое, и она необратима. Эту последовательность «теперь» называют бесконечной. Что время бесконечно, считается всеобщим законом.

Расхожее понимание времени заявляет о себе, в первую очередь, в употреблении часов, в измерении времени. Но мы измеряем время потому, что мы пользуемся временем, т. е. поскольку мы отводим себе время или позволяем себе его тратить; и при

344

Проблема онтологической дифферешши

этом тот способ, которым мы пользуемся временем, регулируется и обеспечивается с помощью определенного измерения времени. Когда мы смотрим на часы, мы заранее снабжаем часы временем, поскольку само время не заключено в часах. Когда мы смотрим на часы, мы говорим: «теперь». Тем самым мы выговорили время, которое с помощью часов мы определяем только численно. Это сказывание «теперь» и выговаривание некоторого «тогда» или «потом» должно иметь определенный исток. Откуда мы черпаем «теперь», когда говорим: «теперь»? Разумеется, мы не подразумеваем при этом какой-то предмет, нечто имеющееся в наличии. В «теперь» настаивает на себе то, что мы называем настоянием, настоящим. В «тогда» выговаривает себя некое удержание, в «потом» — некое ожидание. Поскольку каждое «тогда» есть некое «больше-не-теперь» и всякое «потом» — «еще-не-те-перь», в выговаривании «потом», соответствующего тому или иному ожиданию, заключено также и настояние [как обращенность к настоящему], т. е. сопутствующее понимание «теперь». Каждое из этих определений времени — «теперь», «потом», «то-^гда>> — выговорено из единства настояния — ожидания — удержания (соответственно, забвения). К ожидаемому мной в качестве ближайшего я обращаюсь, говоря «тотчас». То, что я в качестве ближайшего все еще удерживаю или вот только сейчас позабыл, выговаривается в «только что». «Только что» вместе со своими модификациями располагается в горизонте более раннего, относящегося к удержанию и забвению. «Тотчас» и «потом» расположены в горизонте более позднего, относящегося к ожиданию. Все «теперь» располагаются в горизонте нынешнего, в горизонте настояния. Время, которое подразумевается, когда говорят «теперь», «потом» и «тогда», это — время, с помощью которого считает отводящее себе время Dasein. Но откуда отводит оно себе время, с помощью которого оно считает и которое выговаривает в «теперь», «потом» и «тогда»? Мы все еще откладываем ответ на этот вопрос. Но скоро станет понятно, что этот ответ есть не что иное, как разъяснение истока «теперь», «потом» («теперь-еще-не») и «тогда» («теперь-уже-не»), т. е. [происхождения] времени как последовательности «теперь» (следующих друг за другом) из исходного времени.