Наблюдатель и объект наблюдения

Проблема влияния исследователя на свой объект не ограничивается лишь одним качественным анализом. Принцип неопределенности Гейзенберга отражает ту же самую проблему с точки зрения физики. Когда наблюдатель определяет положение электрона, скорость последнего меняется. А когда измеряется скорость, невозможно точно вычислить позицию электрона. Процесс наблюдения влияет на то, что наблюдается. Это действительно существующий эффект, а не одна только ошибка восприятия или измерения. Более того, благодаря вмешательству наблюдателя, ситуация может измениться кардинально.

В какой степени это может произойти, будет зависеть от природы наблюдения, изучаемых условий, личности наблюдателя и применяемым им процедурами. Вопрос заключается не в том, что такие эффекты имеют место. Напротив, вопрос в том, как контролировать эти эффекты и как их учитывать в процессе интерпретации данных.

Глава 7. Интервью

Как и в предыдущей главе начнем с примера интервью на чувствительную (сенситивную) для респондента тему — о попытке лишить его участка земли.

Как землю отбирали

— Анатолий Ефимович, мне Ваша жена говорила, что у Вас собирались землю отнять, запретили сажать на ней, хотели кому-то другому отдать. Вы не могли бы рассказать об этом?

— Ну, как... нарезали нам борозды, а меня уже предупредили, что на мой участок есть клиент. Ну, я жду. Нарезали борозд, привезли мы два ящика картошки, сажаем с сыном. Уже один ящик посадили, смотрю идут, председатель сельсовета и ее... я не знаю, секретарша, что ли или землемер какой. Подходят, я говорю: "Чего?" — "Не сажай ничего на участке, и все". Я говорю: "Почему?" — "А у тебя лишку земли". А я говорю: "Никакого лишку нет. У меня сын семейный и я семейный. Где строительство — там сынова, а это моя земля". Ну, они там шуметь начали, конечно. А я говорю: "У меня нет лишней земли. Что есть — вся моя, я всю жизнь на ней прожил, всю жизнь на земле работаю, и что, я 15 соток земли не заработал?" Ну, они кричать, шуметь начали, давай комиссию собирать... На поле там кого-то собрали, а я им говорю: "Собирайте комиссию такую, чтоб все собрались, вы объявите сколько земли, подсчитайте сколько москвичам роздано, сколько колхозникам — вот я на это соглашусь. Ну, они кричали-кричали, шумели, дураками обозвали нас. Я говорю: "Я, наверно, не дурнее вас, что землю-то не отдаю свою. А потом, — говорю, — вы же мне землю не давали, мне совхоз землю давал, на каком основании вы будете отбирать у меня землю?" В общем, так и не отдал. Но мне сказали, до осени. А осенью хотят этот край (по Ленинградскому шоссе) отобрать все полностью, с той и с этой стороны. Слух идет, что эта земля уже продана. Вилюйской там, что ли или какой-то другой организации.

...Еще когда это все поуспокоилось, а они под этим делом были (жест: пьяные), я сам не пью и запах за километр слышу, соседку в сельсовет вызвали, сказали: "Почему распространяете, что мы пьяные были?" А она говорит: "Вы спросите Гончарова, он вам и ответит, какие вы были". Но меня не вызывают. А кричали шибко. Администрация, конечно, так не должна кричать, как они кричали. На всю округу, кто был в поле — все слышали. Ну, и я тоже. Как они начали грубо поступать, я тоже с ними грубо начал. Но отстоял свои 15 соток; до осени, а осенью не знаю, что будет. А у многих отобрали. "Не сажайте, и все. У вас лишку земли, вам положено только 6 соток". И есть, которые послушались, не стали сажать. А почему 6? Я в Конакове был, справлялся: 15 соток положено. Я говорю: "Конечно, в свое время распродали землю, отдали все москвичам", — "Я не продавала!" — "Не вы, так другие продали". ...Не знаю, что на следующий год будет, если землю отберут.

— Обещают в другом месте дать?

— Должны дать, но теперь нас в болото загонят, тут-то нам хорошо очень было: и близко, и подъезды хорошие, а теперь загонят в болото — там ни проехать, ни чего. Все шишки на крестьян, всегда крестьяне виноваты. "Спекулянт!" — Я говорю: "Так мы картошечкой живем, надо — продадим".

— Как же они сами живут — не сажают, не продают?

— Не знаю. "Спекулянт!" Я говорю: "Не спекулянт, а излишки продаю, мне жить-то надо на что, поросеночка надо чем-то кормить". — "У меня два поросеночка, и я их кормлю". Я говорю: "Вам можно кормить, вам подвезут, а мне неоткуда взять". В общем, шуму много было. Они меня постращали, и милицией постращали, что в понедельник вызовем милицию... Я говорю: "Вызывайте кого хотите. Я землю не отдам". — "В суд подадим!" Я говорю: "Вот через суд отдам, через суд отдам, а что суд присудит..." И потом все, так и отстали, перестали кричать, и так больше и не подходили потом. Председатель сельсовета здоровается, а эта не здоровается, ее землемер-то. А кто послабже характером, у того отняли, не у всех, но отняли. Но отнимать-то надо по справедливости. Уж если действительно надо, то специальную комиссию создать, подсчитать, у кого сколько земли, сколько у москвичей... Москвич приезжает — ему 15 соток, а крестьянин живет здесь всю жизнь — ему только 6 соток? Я говорил, что давайте создадим комиссию, сколько земли продано москвичам, сколько у крестьян — кто сколько имеет земли; у нас же тут есть у кого и много земли. У меня, правда, есть еще земля под строительство, но это — сыну, документы пока на меня, надо к нотариусу ехать, все не собраться. Потому что сыну — я пока немножко сомневаюсь так сразу передать, я пока только по доверенности. Пускай немножко постарше будет, лет 25—26, тогда и передам. Сейчас ему 22 года. Вот с армии пришел, какой-то стал не такой, что-то повлияло на него. Я ездил к нему в армию, тоже мне не понравилось, хотел забрать, да не удалось. А переводить в другую часть — канители много, пока хлопочешь и срок службы пройдет. Посмотрю пока, какой он будет, а потом передам землю.

Вот они на меня и кричали, что у меня много земли: и здесь 15 соток, и под дом взята, а почему не строишься... Я говорю: «Так у меня нет "тити-мити" (денег), я же спекулирую картошкой-то, а "тити-мити" нет, на дом не хватает». "Ты продавать думаешь, за 10 миллионов"... Я говорю: "Больно дешево за 10 миллионов и кто это вам сказал, что я продавать думаю?" Я вообще не думал об этом, но уже несколько раз слышу: "Продавать задумал? Знаешь, с какими трудностями столкнешься?" Я говорю: "А почему вы меня сразу стращаете? — П.Я. был такой в сельсовете — Вы, — говорю, — вон сколько земли продали, а я еще даже и не думаю, у меня внучат много очень, я внучатам лучше оставлю, мать честная! Неужели продавать буду!" — "У тебя дача есть..." — "Дача, — говорю, — у всех есть. Я свою дачу дочке отдал, она мне дочка". — "У тебя еще дача есть". — "Это дача не моя, это сынова дача, у сына земли нету". Так вот и все отвоевал, буду с картошкой теперь, отвоевал.

Они мне только немножко пригрозили: придешь, коснется еще чего-то. Я говорю: что ж, приду, коснусь, куда же вы денетесь-то? — никуда не денетесь". Конечно, не понравилось мне, как они кричали, это не администрация, нет. Зачем таких людей на руководящие посты сажают? Надо прежде чем кричать, обдумать, подойти как-то к людям. Мы все разные. Вон Шура мне сказала: "А ты, Анатолий, взял бы да лопатой, лопатой их там погонял бы их по полю... Ко мне, — говорит, — подходили, я одного погоняла, он до сих пор не здоровается". Это раньше, еще когда Тараканов был. Это здешние крестьяне, когда перешли в совхоз, им по 30 соток было положено, так потом у всех отобрали, а у нее так до сих пор и не смогли отобрать.

— У этой женщины?

— Да. Она уже тоже на пенсии, постарше нас. Боевая. Что ж, за свое надо как-то бороться, особенно за землю, это же наша кормилица.