Прощание

Хеллингер: Пока мы стоим на стороне жертв, у нас нет будущего. Пока прошлое не закончилось, будущего нет. Бели потомки жертв хотят за них отомстить, что происходит с жертвами? Как, должно быть, они себя чувствуют? Они могут обрести покой и быть по-настоящему мертвыми? Или таким образом мы вторгаемся в посмертие и нарушаем их покой? Здесь нужно обратить внимание на важную вещь. Я только что говорил с Каролой из Венесуэлы. Она рассказала, что в святых местах индейцев ищут нефть. Конечно, это страшно несправедливо по отношению к ним. Индейцам важно прошлое, там их корни. Но пока они скорбят по прошлому, есть ли у них будущее?

Часто нам хочется продлить прошлое. Мы не позволяем прошлому навсегда закончиться. У тех, кто смотрит назад, нет будущего. А те, кто готов признать, что прошлое закончилось, обязаны измениться. Тем, кто смотрит назад, меняться не нужно. Они остаются без шансов на выживание. Только те, кто смирится с цикличностью событий, с тем, что у всего есть начало, апогей и конец, могут двигаться дальше.

Женщине: Это очень многого от них требует. Только так возможен личностный рост.

Они смотрят друг на друга.

Хеллингер: Хорошо?

Она кивает.

Хеллингер: Всего доброго тебе.

Она встает, складывает руки, как для молитвы, и медленно, улыбаясь, идет к своему месту.

P.S. На следующее утро эта женщина написала мне письмо, в котором она сообщает, что является прямым потомком последнего правителя инков Тупака Амару II, которого четвертовали в 1850 году, после того как он возглавил восстание против испанцев.

Свобода

Хочу сказать несколько слов о свободе, о так называемой свободе. Что мы, собственно, чувствуем, когда ощущаем себя свободными? Существует пустая свобода. В ней ничего нет, и мы чувствуем себя соответственным образом. А есть наполненная свобода, она совсем иначе ощущается.

Исполненная свобода — часть контекста. В этом контексте я делаю то, что сопровождается чувством свободы и несвободы. Когда говоришь любимому человеку: «Я люблю тебя, и я люблю то, что тобой и мной движет», — и проникаешься этой мыслью, оказываешься связанным по рукам и ногам. Ты несвободен, и все же ты чувствуешь себя свободным. Когда принимаешь решение, что ты вверяешь себя какому-либо человеку или явлению, свобода заключается в решении: «Я вверяю себя». А затем словно река тебя несет. У тебя есть определенная свобода движения, но по сути, это река управляет тобой и несет тебя в определенном направлении.

Когда человек говорит: «Я должен от чего-то освободиться», — и избавляется, что у него остается? Есть ли у него что-то? Или он что-то потерял? У него снова что-то появится, когда он допустит новое. Допустив новое, он принимает решение. В момент решения он еще свободен, а затем нет.

По большому счету потребность в свободе относится к самому себе в духе: «Я делаю это для себя; я развиваюсь для себя и стремлюсь к просветлению для себя». И это вне контекста. Какую ценность имеют эти люди по сравнению, скажем, с родителями, воспитывающими детей и почти не имеющим свобод, потому что по горло увязли в обязательствах и задачах? И тем не менее, они наполнены тем, что делают, даже несмотря на то, что не свободны и не могут сделать что-то для себя, без оглядки на окружение и на отношения, с которыми связаны.