Настоящее Вступительное слово

Нижеследующие тексты также являются лирическими отступлениями, записанными с 2000 по 2004 год. Они возникли на разных семинарах, каждый из них существует сам по себе вне контекста. Поэтому их можно читать по отдельности. Иногда они освещают одну и ту же тему, но в другой связи, возможно, в чем-то повторяясь. Но каждый раз в них звучит нечто новое и трогает душу на новый лад. Размышления я проиллюстрировал конкретными примерами.

Все лирические отступления крутятся вокруг темы обретения друг друга, объединения разделенного, мира после конфликта. Они ратуют за жизнь и способствуют любви. Но не любви в узком смысле, которая нередко нас угнетает и мешает жить. Они обращены в жизнь, в самую жизнь.

Любовь к людям

Любовь к людям означает, что я люблю людей такими, какие они есть, радуюсь им, таким, какие они есть, чувствую себя равным им, люблю неповторимость каждого и не стараюсь никого изменить. Следовательно, я люблю и судьбу каждого, пусть я ее и не понимаю, пусть она бросает мне вызов и чинит препятствия. Судьба другого человека так же, как и моя собственная, заранее предопределена и потому неизбежна.

Кроме того, я вижу, что нами управляют могущественные силы, которым мы в равной степени подчинены, какие бы радости они нам ни готовили, в какие бы страдания нас ни ввергали. Из приятия этих сил рождается настоящая любовь к людям, ко всем в равной мере обращенная, потому что для нее нет ни лучше, ни хуже, ни больше, ни меньше, для нее все равны перед лицом общего целого.

А что противостоит любви к людям? Суждение, что одни лучше, а другие хуже. Тогда я приказываю сердцу, кого любить, а кого нет, определяю, кто достойный человек, а кто недостойный и в конечном итоге, кто имеет право жить, а кто нет. Тому, кто судит других, приходится опасаться, что его тоже осудят. Справедливо или нет — роли не играет, ведь по большому счету всякое суждение несправедливо, его выносят от самонадеянности. Судящий возносится над жизнью и судьбой других людей, словно его собственная жизнь и собственная судьба иначе и достойнее, чем у других. Или — выражаясь другими словами — словно бог к нему ближе и благосклоннее, чем к другим; словно можно от имени бога судить о жизни и судьбах других людей и вершить их, будто ты бог.

Прежде всего, любовь к людям смиренна. Смирение нам дается легче, если видеть в отдельных людях не просто индивидов, а контекст их семей, семейных судеб, особенной совести их семьи, которой они хранят верность. Другие люди хранят верность своим семьям точно так же, как и мы. Их семьи точно так же ограничивают их, как наша семья нас. Они вплетены в семейные судьбы точно так же, как и мы, и в этом отношении точно так же выгадывают или теряют. Когда придет время, они умрут, как и мы умрем, и канут в небытие, бесследно, как и мы.

Итак, давайте уважать друг друга, пока мы живы, и любить друг друга с уважением, раз мы еще живы; избавим же нас друг от друга и обретем в этой любви свободу. Но прежде откроемся нашей собственной судьбе, нашей собственной вине, нашему собственному развитию и нашей собственной смерти.