Биовласть и биополитика: становление, техники, метаморфозы

Проблема биополитической организации власти на сегодняшний день является крайне актуальной, выступая объектом многочисленных исследований. Данной проблематикой в разное время занимались политологи, входящие в Ассоциацию политики и наук о живом (Л. Колдуэлл, А. Сомит, С. Петерсон, П. Корнинг, Дж. Шуберт), А. Влавианос-Арванитис, П.Д. Тищенко, украинский исследователь В.Ф. Чешко и многие другие. Однако ключевой фигурой для всех последующих исследований является М. Фуко, который первым дал философское обоснование биополитики как осуществления биовласти в обществе. В самом широком смысле под «биовластью» понимают некую растворенную в культурном и символическом пространстве обусловленность тех или иных действий индивида. Другими словами, биовласть как особый тип власти уже несводима к бинарной схеме «субъект – объект», что, впрочем, ничуть не умаляет ее реального значения и влияния. Наряду с биовластью возникает и специфический «инструментарий» по использованию ее потенциала в политических целях. Речь идет о биополитике, имеющей двойственное основание – «политический актив» биологии и влияние «политического» на «биологическое». Соответственно, в научный дискурс биополитика также входит в двух измерениях – биологической интерпретации политики и политической интерпретации биологии, в конечном счете, становясь некой результирующей этих двух аспектов. Отечественный исследователь В. Чешко предлагает следующее определение биовласти: «…Явная или неявная способность социума и его властных структур нормировать и регулировать биологические отправления отдельных индивидуумов» [5, с.10]. А российский ученый П. Тищенко характеризует биовласть несколько по-другому: «Биовласть детерминирует индивидуальное самочувствие и самосознание людей, пронизывает их микро- и макросоциальные связи, суля здоровье и предлагая защиту от патогенных влияний; присутствует в форме аморфного гетерогенного «матрикса» практик, дающего научно обоснованные технические средства истолкования человеческих проблем и их разрешения» [2, с.3]. Достаточно точно связь между понятиями «биовласти» и «биополитики» раскрыл другой российский исследователь А. Олескин: «Биовласть порождает биополитику – совокупность социально-политических наук о живом, в плане как политической теории, так и практической политики, или, в более узком понимании, – применение подходов, теорий и методов биологических наук в политологии» [1, с.7].

В понимании французского философа-постструктуралиста Мишеля Фуко биополитика – это «воздействие политической системы на биологические характеристики человека, основанное на биовласти» [3, с.17]. Право на жизнь и на смерть всегда являлось одной из привилегий власти суверена. С давних времен право на жизнь определялось лишь в соотношении с правом на убийство («правом меча»). Фуко отмечает, что основной принцип подобных практик следующий: суверен позволяет жить либо заставляет умереть. Однако в середине XVIII века происходит ключевое изменение этого принципа: теперь власть подразумевает способность заставить жить или позволить умереть [4]. С этого периода начинается эпоха власти, ориентированной в первую очередь на жизнь и усиление рода, на максимизацию полезности человеческого тела. Во второй половине XVIII века зарождается вторая технология биовласти, дополняющая существующую: помимо индивидуального человека-тела интерес биовласти распространяется и на массовость человека-рода. Благодаря этому на смену «дрессуре» индивидуального тела приходят технологии, позволяющие изучить проблемы воспроизводства, рождаемости, заболеваемости населения, миграции, условий жизни, воздействия географической и климатической среды на общество. Любопытные следствия подобных трансформаций проявились и в научной сфере: наблюдается интенсивное развитие наук, в фокусе внимания которых находится народонаселение (социология, демография, отдельные отрасли медицины, статистика) [3].

Следует отметить, что технологии биовласти и за последнее столетие претерпели ряд изменений, позволяющих говорить о нескольких стадиях эволюции биовласти. Первый этап – этап модификации фенотипической конституции на основе прямого или косвенного принуждения. Второй – этап репродуктивных технологий, характеризующийся вмешательством в подбор родительских пар, практикой стерилизации и другими мерами «этатизации биологического». Третий – этап технологий управляемой эволюции [5]. Среди основных специфических особенностей биовласти XXI века, авторитетные исследователи В. Чешко и В. Глазко выделяют следующие: ослабление прямого воздействия на биологические функции индивида (через нормативно-правовые акты); рост косвенного влияния (через общественное мнение, СМИ, рекламу); коммерциализация биовласти [5]. В XXI веке важнейшее значение приобретает биомедицинская составляющая биополитики – как отмечает П. Тищенко, «контроль над рождением становится все более жестким, прежде всего за счет революционного совершенствования техник женской контрацепции, аборта и стремительного развития индустрии новых репродуктивных технологий» [2, c.4]. Таким образом, в эпоху новых технологий биовласть принимает видоизмененную форму, тотальную и всеохватывающую, проникая в индивида и становясь неотъемлемой частью его существования, вынуждая «нового субъекта» отыскивать основания своего бытия в новом контексте высоких технологий.

Литература: 1. Олескин А.В. Биополитика. Политический потенциал современной биологии. – М.: Научный мир. 2007. 2. Тищенко П.Д. Биовласть в эпоху биотехнологий. – М., 2001. – 177 с. 3. Фуко М. Право на смерть и власть над жизнью. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. – М.: Касталь, 1996. – 448 с. 4. Фуко М. Нужно защищать общество: Курс лекций, прочитанных в Коллеж де Франс в 1975-1976 учебном году. — СПб.: Наука. 2005. — 312 с. 5. Чешко В.Ф., Глазко В.И. High Hume (биовласть и биополитика в обществе риска). Учебное пособие. – М., 2009. – 319 с.

Назаренко Юлия

ГНУ «Институт социологии НАН Беларуси»

(Республика Беларусь, г. Минск)