§ 4. Право и мораль

Слово “мораль” в переводе с латыни означает: обычаи, нравы. Мораль (нравственность) – один из способов нормативного регулирования поведения человека в обществе. Она затрагивает все сферы общественной жизни – труд, быт, семью, политику, международные отношения и т.д. Мораль основывается на определенных принципах межличностных отношений таких, как справедливость, честность, порядочность и т.д. Мораль – одна из форм общественного сознания, поэтому, как и все общественное сознание, она неоднородна. Нравственные представления подавляющей части общества, сложившиеся в течение веков, могут не совпадать с моралью отдельных социальных групп, а тем более – отдельных индивидов. Но все же мораль, господствующая в обществе, определяет поведение большинства его членов. Отличительной чертой морали является то, что соблюдение моральных нормобеспечивается силой общественного мнения.

В отличие от морали, представляющей свод неписаных правил поведения в обществе, право – это система жестко сформулированных правил социального поведения, которые существуют в определенной юридической форме – закона, указа, постановления и т.д. Эти правила – только писаные.

В отличие от морали нормы права имеют общеобязательный характер. Их соблюдение обеспечивается принудительной силой государства.

Несмотря на имеющиеся различия, мораль и право имеют немало точек соприкосновения. И мораль, и право в идеале должны отражать взгляды и представления всего общества, а практически – большинства населения. А поскольку они затрагивают одни и те же сферы социальной жизни, между ними не должно быть коллизии (противоречия). Если такая коллизия возникает, она должна быть устранена путем изменения правовых норм, т.е. в пользу морали.

Например, в свое время в нормах семейного права предусматривалась безусловная обязанность детей содержать своих престарелых родителей. Этой нормой нередко пользовались родители, бросившие своих детей в малолетнем возрасте и не принимавшие участие в их содержании и воспитании, а на старости лет объявлявшиеся в поисках материальной поддержки от когда-то брошенных детей. Общечеловеческая мораль противоречит предоставлению таким родителям права требовать материальной помощи от брошенных ими детей. Поэтому в закон были внесены изменения, по которым лица, бросившие своих детей, были лишены права на материальную помощь с их стороны.

Размышляя о преступлении и наказании, мы обнаруживаем теснейшее взаимодействие морали и права. Действительно, поведение человека, хотя и регулируется правом, всегда имеет те или иные мотивы, коренящиеся в самых разных свойствах его души. Поэтому право и мораль неотделимы постольку, поскольку поступки человека неотделимы от мотивов. Лишь на первый взгляд кажется, что мотивы поведения важны только в сфере морали, а в сфере права – сами поступки, что мораль касается воли и помыслов, а право – деяний.

Человеческая жизнь – это нечто целое, и это целоене делится на какие-то независимые части, точно соответствующие разделению функций разных социальных институтов, например, правовых учреждений, религиозных обществ, политических организаций или общественного мнения. С. Л. Франк отмечал: “Трудность и проблематичность отношения в том и заключается, что и право, и нравственность – суть законодательства, принципиально охватывающие всю человеческую жизнь и проистекающие в последнем счете из совести человека, из сознания должного... С одной стороны, нравственность касается не только внутренней жизни человека и не только личных отношений между людьми, но, в принципе, всех отношений между людьми вообще... С другой стороны, право, прежде всего в качестве начала “должного” вообще, касается тоже не внешнего поведения..., а направлено на волю человека...”

Люди суть существа, действия которых во всех своих проявлениях направляются их волей (осознанно либо неосознанно), и в этом движении поступки – лишь следствия, порождаемые мотивами и оцениваемые совестью. Поэтому всякий поступок через свой мотив имеет отношение ко благу или ко злу; злой поступок – это нанесение обиды, оскорбления другому или,  иначе говоря,    совершение    несправедливости (соответственно злыми мы называем тех людей, которые склонны совершать несправедливость). Отсюда, кстати, изначально и возникают представления о праве как о том, что не противоречит справедливости, и о преступлении как нарушении права, как “неправе”. Все это закрепляется на уровне законодательства и правоприменительной практики, устанавливающих перечень поступков, от которых надлежит воздерживаться, чтобы не совершать несправедливости. Тем самым право несет в себе некие морально верные, объективно значащие правила внешнего поведения человека в обществе, а значит, вносит в общественную жизнь принцип справедливости и упорядочивает сосуществование множества людей, обеспечивая равновесие между свободой индивида и общим благом. В. С. Соловьев формулирует определение права в его отношении к нравственности: право есть принудительное требование реализации определенно минимального добра, или порядка, не допускающего известных проявлений зла.

Поскольку преступление – это действие, противоречащее представлениям общества о должно-дозволенном поведении, постольку вполне объяснимо, что преступный акт оскорбляет, вызывает ответную вражду, ненависть, желание отомстить. Эта естественная реакция, знакомая с древних времен, зафиксирована в известных постановлениях, которые с небольшими вариациями неоднократно встречаются в Ветхом завете.

В этих повторяющихся постановлениях о строго адекватном возмездии за убийство и членовредительство, когда нанесенное человеку зло требуется наказывать таким же злом, и наказание соразмеряется со степенью тяжести преступления, проявляется примитивная форма уголовного права. Такого рода нормы, где месть и правосудие представляются чуть ли не синонимами, комментаторы Ветхого завета объясняют сильным влиянием традиций архаической культуры, древних обычаев, которые не могли быть преодолены в одночасье. В самом деле, принцип возмездия в прошлые эпохи (в почти анархическом обществе) был единственно возможным способом защиты прав граждан и обеспечения общественного порядка. Другими словами, такой принцип, как это ни парадоксально звучит, мог быть признан нормальным лишь в том обществе, где не было законов... А раз нет законов как общих и общеобязательных социальных норм, то реакция на преступление происходит в форме личной, субъективной мести, но не как ответ общества на преступление. К тому же месть связана с преступлением лишь внешним образом, т.е. касается формальной стороны дела, поверхности событий. В конечном счете, месть лишь дезорганизует общественную жизнь.

Иной характер имеет правовое наказание, выступающее не как индивидуальная реакция на злодеяние, а как выражение своего рода договора людей в обществе, который они устанавливают для поддержания стабильности общественной жизни в соответствии с имеющимися представлениями о добре и зле. Право, фиксируя в обществе границы для проявления индивидуальной воли, определяет меру виновности и наказания в зависимости от степени расхождения индивидуальных поступков с общими представлениями о должно-дозволенном поведении. Таким образом, наказание в отличие от мести является общественно обусловленным следствием преступления, что и определяет момент необходимой связи наказания с преступлением, их внутреннее единство.

Заметим, что месть и наказание по-разному противостоят преступлению. Месть – это реакция на страдание, которое порождено уже совершенным преступлением. Зафиксированное же в праве наказание играет предупреждающую роль мотива, противоположного мотиву преступного действия, а следовательно, грозящее наказание может привести к отказу от злодеяния. Как известно, перечень недозволенных поступков сопровождается в уголовном кодексе списком соответствующих противомотивов. Отсюда очевидна формальная цель наказания – исполнение закона как договора. Причем договор этот по своей сути обращен в будущее, ибо закон призван удерживать человека от нарушения чужих прав. Следовательно, верным ориентиром для наказания должен быть тот вред, который желательно предотвратить. Поэтому по самой своей природе равное воздаяние (“око за око”) не может служить критерием для определения меры наказания. Дело в том, что наказание как противомотив соотносится с мотивом же (побуждающим к преступному деянию), тогда как месть строится не на конфликте мотивов, а на эквивалентности поступков – деяния и воздаяния.

В этой связи заметим, что вопрос о признании устрашающей функции наказания, поставленный еще Платоном, оспаривается некоторыми философами. Так, В. С. Соловьев отвергает принцип устрашения, исходя из нравственных оснований, ибо наказываемый преступник служит средством или орудием для наведения страха на других, что безнравственно по отношению к преступнику. П. Сорокин, напротив, не разделяет скептицизма по поводу устрашающего действия наказания как противомотива и убежден в предупреждающем влиянии возможных нежелательных последствий (наказания) на поведение человека. Сколько есть лиц (преступников), морально-правовые убеждения которых нисколько не противоречат совершению ряда убийств, насилии и т.д. в каждый данный момент. И если они не делают это постоянно, то только из боязни, что подпадут под влияние наказания. Наказание давит на их поведение и видоизменяет его. П. Сорокин рассматривает несколько “основных теорем” мотивационного влияния наказания, имея в виду разную степень несовпадения (вплоть до конфликта) поведения, диктуемого совестью человека, и поведения, требуемого карой.

Наиболее очевидная и простая задача права – обращение к внешнему авторитету, чтобы извне приучить человека к самоограничению. Тогда наказание окажется просто принудительным воспитанием правосознания. В действительности же правосознание может формироваться по-разному. Конечно, человек знает, что его жизнь опутана сетью норм, он осознает эти внешние нормы и подчиняется, повинуется им. Однако повиновение внешнему авторитету вряд ли соответствует человеческому достоинству: это будет, говоря словами И. А. Ильина, “правосознание озлобленного раба”, который “покоряется, не признавая и не уважая”. Для того, чтобы право стало творческой силой, оно должно быть не толькоосознано, но ипризнано. Только в этом случае решается главная задача права – создание у индивида мотивов для дозволенно-должного поведения. Духовное принятие права означает, что человек, усмотрев жизненную необходимость права, добровольно соблюдает его нормы, т.е. повинуется правилу из уважения, а не из страха.

Лишь на этом пути внутреннего принятия права преодолевается разрыв правового и морального сознания. Дело в том, что воля дает всем поступкам три основных импульса: желание собственного блага (эгоизм), либо желание чужого горя (злоба), либо желание чужого блага (сострадание). Но мало сказать, что человек движим волей. Важно, что люди обладают разумной волей, т.е. осознают мотивы своих поступков. Поэтому правовое поведение строится по той же схеме, что и нравственное: решение – ответственность – вина. Мы не можем отрешиться от чувства ответственности за те поступки, авторами которых являемся. Таким образом, внутреннее принятие права – это ситуация, когда обязанность права – удерживаться от причинения другому страдания (“не вредить”) – становится раз и навсегда принятой позицией личности, что совпадает с принципом моральной жизни. Сказанное хорошо резюмируется    “правилом    правосознания”,    сформулированным И. А. Ильиным: “Освободи себя внутренне посредством добровольного самообязывания и ищи свободы только через закон и под законом”.

В контексте христианских учений акцент делается на понимании правового наказания как акта нравственного по своей природе, причем отмечается, что нравственное начало человеколюбия, христианская проповедь прощения не исключает наказания. В этой связи В. С. Соловьев определяет нравственно-правовое основание наказания: “Терпящий преступлениеимеет право на защиту и, по возможности, на вознаграждение; обществоимеет право на безопасность; преступник имеет право на вразумление и исправление. Противодействие преступлениям, согласное с нравственным началом, должно осуществлять или, во всяком случае, иметь в виду равномерное осуществление этих трех прав. Необходимость наказания во имя справедливости, ради исправления преступников и для защиты страдающих от них”, - утверждает и Н. О. Лосский.²²