органично включил в себя следующий тезис философии культуры. Когда для современной философии, и в первую очередь для экзистенциализма, бытием стало время личностного существования человека,

проблема множественности приобрела вид тайны Другого. Это не просто переформулировка классической философской проблемы единства и многообразия, но совершенно новое понимание бытия — переворот, сопоставимый лишь с теми, которые осуществили Сократ и Декарт. Ведь подобное понимание бытия означает, что всеобщее выступило избыточностью, неопределенностью, а такой ход немыслим для всей предшествующей европейской культурной истории. B.C. Малахов пишет: «Постмодернизм возникает как осознание исчерпанности онтологии, в рамках которой реальность могла подвергаться насильственному преображению, переводу из «неразумного» состояния в «разумное»5. Таким образом, можно сказать, что постмодернизм, в существенной своей части, является ответом на кризис «проекта универсального сознания» (см.: Позиция 2.1 в первой части тома).

Научная объективность: угроза гуманизму или опора?

Кризис проекта «человека модерна»

Второй водораздел связан с ориентацией либо на естественно-научный, либо на гуманитарный идеал знания. Выше уже говорилось о том, что сама задача отдать себе отчет в феномене культуры и потребность в интеграции разных направлений исследования и понимания культуры проистекает в определенной мере из кризиса прежнего проекта познания, который сложился в Новое время и исходил из радикального разделения субъекта и объекта познания. У этого размежевания было совершенно определенное гуманистическое содержание, связанное с утверждением принципиальной связи достоинства каждого человека как личности с его свободой. Исторически конкретная ограниченность такой установки выражена в том, что утверждение свободы и достоинства личности находилось в связи с разделением человека на принципиально отличные друг от друга разум и тело. При этом тело оказывалось лишено собственно человеческих характеристик, а разум — пространственно-временной определенности, превращаясь в

трансцендентального субъекта.

Осознание исторической ограниченности идеи личности, сложившейся в европейской культуре, стало одной из причин ее кризиса. Личность обрела конкретно-историческое наполнение — локализацию в пространстве и времени, причем в качестве воплощения собственно личностного аспекта человеческой истории выступила не экономика, психология или физиология, а именно культура. Вместе с тем идея культуры обернулась релятивизацией принципа личности (когда была осознана множественность культур), и это поставило под вопрос основания индивидуальной рефлексии, утвержденные эпохой модерна. Таким образом, привязка идеи личности к противопоставлению разума и тела (к онтологическому дуализму Нового времени) в момент пересмотра этого различения привела к разрушению границ, разделявших для человека внутреннее и внешнее, к расшатыванию определенности его внутреннего пространства, а значит — его как личности. Такая утрата определенности внутреннего (и внешнего) оказалась тесно связана с исследованиями культур и даже с выделением самого этого феномена в силу того, что они послужили питательной почвой для настроений культурно-исторического релятивизма, открывая для широкой публики различные жизненные уклады и соответствующие им мировосприятия.

Философско-гуманистическое измерение научного разума

Источником парадоксов культурологического знания, о чем еще будет сказано ниже, оказалась двойственность самого понятия культуры, которое в момент своего становления получило характеристики и «второй природы», и выражения жизни личности. Причем эта двойственность понятия укоренена в особом положении самой культуры в бытии человека, в том, что она неизбежно получает нагрузку воплощения его личностных смыслов.

4Малахов B.C. Постмодернизм // Современная западная философия. М., 1991. С.237 —240.

5Там же. С.238.

14

Двоякость понятия культуры не могла не оформиться в различии исследовательских подходов или даже способов мышления о культуре. Один из них сложился по аналогии с естественно-научным знанием и сделал своим предметом новую область факторов детерминации человека, а второй унаследовал философскую проблематику, связанную с идеей личности, свободы и смысла жизни. Но это разведение по разным «ведомствам» различных моментов самоопределения личности (самоопределения, принципиально осуществимого только в ходе полагания ею исторически конкретных целей и их пространственновременного воплощения) закономерно обернулось оттеснением на периферию той исходной проблемы, которая и вызвала осознание феномена культуры — проблемы кризиса просвещенческой идеи разума.

При этом гуманистический смысл идеи суверенности субъекта и объекта, получивший обоснование именно благодаря естественно-научному познанию Нового времени с его принципом объективности, оказался отчужден от магистрального направления объективно-научных исследований феномена культуры. Он сделался «визитной карточкой» философии культуры, которая осознала себя как альтернативу объективно-научному знанию о культуре и проводимому ею принципу детерминации человека. Но при этом личностная определенность человека потеряла свою укорененность в познающем разуме, т. е. разуме,