476-

4. ДИНАМИКА ФОРМ КУЛЬТУРЫ

ИГРА (к позиции 6.5)

И. — самоустремленная активность живого существа, направленная на самое себя как чистую (незаинтересованную в конечном прагматическом результате) возможность. Феномен культуры, уходящий корнями в глубины природной жизни. С древнейших времен И. входит в культовые, воспитательные,

образовательные и иные практики (см.: Культурная форма, I; Интериоризация, II; Экранная культура, п).

Имеет принципиальное значение для различения базисных оппозиций культуры: сакрального и профанного, условного и реального, тайного (загадочного) и явного.

В связи с другими проблемами (сотематически), литературные данные об И. появляются достаточно давно. Гераклит, по свидетельству Лукиана, отводил И. онтологическое значение: «Об этом я плачу, а еще о том, что нет ничего постоянного, но все смешано как в болтанке (кикеоне) и одно и то же: удовольствие и неудовольствие, знание — незнание, большое — малое — [все это] перемещается туда-сюда и чередуется в И. Вечности (Эона), а что такое Вечность? — Дитя играющее, кости бросающее, то выигрывающее, то проигрывающее». Существенными в приведенном фрагменте являются такие аспекты И., как повтор противоположных характеристик (движения, настроения, переживания, осмысленности и т. д.) и имманентный повтору риск удачи и неудачи. Причем оба этих элемента связуются Гераклитом в форме загадок (парадоксов), обращающих мысль к первоначалам и удерживающих ее в этом аутентичном состоянии.

Игровой характер мышления наиболее полно в античной Греции был реализован софистами, превратившими И. не просто в форму интеллектуальной практики, а в культивируемый образ жизни образованного человека. Платон, несмотря на всю оппозицию к софистам, в «Законах» называет человека «игрушкой бога» и поэтому считает, что И. для него есть основа «душевного склада» и его предназначение. Лишь Божество достойно серьезной заботы. Тема И. и в отношении бытия в целом, и как специфическая ситуация человеческой жизни, многократно повторяется в античной философии.

Особое значение И. — под влиянием кантовской «Критики способности суждения» — приобретает у поэта, философа и историка Фридриха Шиллера, который в «Письмах об эстетическом воспитании человека» рассмотрел И. как специфическую деятельность, через которую человек выходит из «рабства звериного состояния» в мир культуры и свободы. Этот выход означает не подавление природных склонностей моральными ценностями (как, к примеру, в философии Канта), а культивирование их гармоничной связи. В И. чувственное влечение к материи и разумное влечение к форме становятся культурным произведением. Поэтому только в И., в мире условного, человек оказывается действительно свободным и, следовательно, по-настоящему человеком.

И. как сфера свободного общения выступает у протестантского теолога Фридриха Шлейермахера как основание нравственности (см.: Мораль и нравственность, II). Существенное значение игровые моменты имеют в развитой Шлейермахером концепции герменевтики, в частности в «психологической интерпретации» в связи с проблемой «угадывания» смысла. В работах одного из ведущих идеологов романтизма Фридриха Шлегеля происходит непосредственно возвращение к гераклитовскому представлению об И. как онтологическом основании мира, которое воспроизводится наиболее адекватным образом в художественном произведении. Тема И. и конфликта в жизни универсума многообразно разыгрывается в поэзии и философии Фридриха Ницше (см.: Ценность, I).

И. как центральная тема осмысления появляется лишь к началу ХХ века сразу в многообразии философских, культурологических, эстетических, психологических, этологических, экономических и иных исследований. Особое культурологическое значение имеет трактат нидерландского историка культуры Йохана Хейзинги «Homo Ludens» (Человек играющий). Опыт определения игрового элемента культуры». В некоторой степени его подход является развитием и радикализацией идей Шиллера. По Хейзинге, И. старше культуры и уходит своими корнями в глубины природной жизни. Последнее, однако, не означает возможности

505

биологического (этологического) исчерпания концепта И. В И. «мы имеем дело с такой функцией живого существа, которая полностью может быть столь же мало определена биологически, как логически или этически. Понятие И. странным образом остается в стороне от всех остальных интеллектуальных форм, в которых мы могли бы выразить структуру духовной и общественной жизни».

Тезис Хейзинги о том, что «И. старше культуры» не означает и того, что исторически сначала была И., а затем из нее возникла культура. Культура возникает из И., развивается через И. и существует в современном мире в формах И.

И. по своей сути «избыточна» в отношении любой серьезной целеполагающей деятельности. Она «празднична» и локализована в специфичном хронотопе «свободного времени», отгороженного условными границами от мира обыденной, каждодневной жизни. Как необычное, оно вынесено за границы обычности. Внутри этого хронотопа действуют свои правила, отличные от правил серьезной деятельности. И. всегда играется по правилам. Базисной чертой временения (основания ее правильности) в И. является не линейное разворачивание событий, но ритмично воспроизводящийся повтор исходной ситуации. В И. оппозиция «серьезному» весьма условна и открыта к взаимному оборачиванию — И. в серьезность, а серьезности в И.

476-

4. ДИНАМИКА ФОРМ КУЛЬТУРЫ

ИГРА (к позиции 6.5)

И. — самоустремленная активность живого существа, направленная на самое себя как чистую (незаинтересованную в конечном прагматическом результате) возможность. Феномен культуры, уходящий корнями в глубины природной жизни. С древнейших времен И. входит в культовые, воспитательные,

образовательные и иные практики (см.: Культурная форма, I; Интериоризация, II; Экранная культура, п).

Имеет принципиальное значение для различения базисных оппозиций культуры: сакрального и профанного, условного и реального, тайного (загадочного) и явного.

В связи с другими проблемами (сотематически), литературные данные об И. появляются достаточно давно. Гераклит, по свидетельству Лукиана, отводил И. онтологическое значение: «Об этом я плачу, а еще о том, что нет ничего постоянного, но все смешано как в болтанке (кикеоне) и одно и то же: удовольствие и неудовольствие, знание — незнание, большое — малое — [все это] перемещается туда-сюда и чередуется в И. Вечности (Эона), а что такое Вечность? — Дитя играющее, кости бросающее, то выигрывающее, то проигрывающее». Существенными в приведенном фрагменте являются такие аспекты И., как повтор противоположных характеристик (движения, настроения, переживания, осмысленности и т. д.) и имманентный повтору риск удачи и неудачи. Причем оба этих элемента связуются Гераклитом в форме загадок (парадоксов), обращающих мысль к первоначалам и удерживающих ее в этом аутентичном состоянии.

Игровой характер мышления наиболее полно в античной Греции был реализован софистами, превратившими И. не просто в форму интеллектуальной практики, а в культивируемый образ жизни образованного человека. Платон, несмотря на всю оппозицию к софистам, в «Законах» называет человека «игрушкой бога» и поэтому считает, что И. для него есть основа «душевного склада» и его предназначение. Лишь Божество достойно серьезной заботы. Тема И. и в отношении бытия в целом, и как специфическая ситуация человеческой жизни, многократно повторяется в античной философии.

Особое значение И. — под влиянием кантовской «Критики способности суждения» — приобретает у поэта, философа и историка Фридриха Шиллера, который в «Письмах об эстетическом воспитании человека» рассмотрел И. как специфическую деятельность, через которую человек выходит из «рабства звериного состояния» в мир культуры и свободы. Этот выход означает не подавление природных склонностей моральными ценностями (как, к примеру, в философии Канта), а культивирование их гармоничной связи. В И. чувственное влечение к материи и разумное влечение к форме становятся культурным произведением. Поэтому только в И., в мире условного, человек оказывается действительно свободным и, следовательно, по-настоящему человеком.

И. как сфера свободного общения выступает у протестантского теолога Фридриха Шлейермахера как основание нравственности (см.: Мораль и нравственность, II). Существенное значение игровые моменты имеют в развитой Шлейермахером концепции герменевтики, в частности в «психологической интерпретации» в связи с проблемой «угадывания» смысла. В работах одного из ведущих идеологов романтизма Фридриха Шлегеля происходит непосредственно возвращение к гераклитовскому представлению об И. как онтологическом основании мира, которое воспроизводится наиболее адекватным образом в художественном произведении. Тема И. и конфликта в жизни универсума многообразно разыгрывается в поэзии и философии Фридриха Ницше (см.: Ценность, I).

И. как центральная тема осмысления появляется лишь к началу ХХ века сразу в многообразии философских, культурологических, эстетических, психологических, этологических, экономических и иных исследований. Особое культурологическое значение имеет трактат нидерландского историка культуры Йохана Хейзинги «Homo Ludens» (Человек играющий). Опыт определения игрового элемента культуры». В некоторой степени его подход является развитием и радикализацией идей Шиллера. По Хейзинге, И. старше культуры и уходит своими корнями в глубины природной жизни. Последнее, однако, не означает возможности

505

биологического (этологического) исчерпания концепта И. В И. «мы имеем дело с такой функцией живого существа, которая полностью может быть столь же мало определена биологически, как логически или этически. Понятие И. странным образом остается в стороне от всех остальных интеллектуальных форм, в которых мы могли бы выразить структуру духовной и общественной жизни».

Тезис Хейзинги о том, что «И. старше культуры» не означает и того, что исторически сначала была И., а затем из нее возникла культура. Культура возникает из И., развивается через И. и существует в современном мире в формах И.

И. по своей сути «избыточна» в отношении любой серьезной целеполагающей деятельности. Она «празднична» и локализована в специфичном хронотопе «свободного времени», отгороженного условными границами от мира обыденной, каждодневной жизни. Как необычное, оно вынесено за границы обычности. Внутри этого хронотопа действуют свои правила, отличные от правил серьезной деятельности. И. всегда играется по правилам. Базисной чертой временения (основания ее правильности) в И. является не линейное разворачивание событий, но ритмично воспроизводящийся повтор исходной ситуации. В И. оппозиция «серьезному» весьма условна и открыта к взаимному оборачиванию — И. в серьезность, а серьезности в И.

478-

С.Л. [23], Леонтьева А.Н.[14, 15], разрабатывалось Гальпериным П.Я.[7], материалы по этому вопросу можно найти в работах Зинченко В. П. [10], Поливановой К.И.[22], Обуховой Л.Ф., Давыдова В.В., Эльконина Д.Б., Левиной P.E., Луковой Г.Д. и др.

Наиболее широко трактовал это понятие Л.С. Выготский. Оно получило принципиальное значение в культурно-исторической концепции — как одно из центральных положений этой теории (закон культурного развития): «.. .Всякая функция в культурном развитии ребенка появляется на сцену дважды, в двух планах, сперва — социальном, потом — психологическом, сперва между людьми, как категория интерпсихическая, затем внутри ребенка, как категория интрапсихическая... переход извне внутрь трансформирует сам процесс, изменяет его структуру и функции. За всеми высшими функциями, их отношениями стоят социальные отношения, драма, которая происходит между людьми» [5]. В работе «История культурного развития ребенка как социогенез высших форм поведения» Выготский описывает социальную реальность как внешнюю, определяет реальность внутреннюю, как формирование внутреннего плана сознания, а именно фор-

мирование высших психических функций. Вместе с понятием «экстериоризации» понятие «И.» позволяет удерживать динамическую картину психической реальности.

Экстериоризация — обнаружение (exterior — наружный), в психологии процесс, в результате которого внутренняя психическая жизнь человека получает внешне выраженную (знаковую и социальную) форму. Человек овладевает собой извне, как одной из сил природы, при помощи особой техники знаков, создаваемой культурой [3]. Обычно экстериоризация подразумевается тогда, когда говорят об И., так как экстериоризация обнаруживает И. Экстериоризация и И. — неразрывно связанные процессы, образующие культурную пульсацию.

У Выготского И. получает наиболее обобщенное прочтение, но у него же И. имеет и узко специальное значение. В первом случае И. представлена как закон или механизм формирования высших психических функций в онтогенезе, во втором случае — как одна из стадий этого процесса.

Ж. Пиаже использовал понятие И. в своей операциональной теории развития интеллекта для описания операций, сочетающих обобщенные, сокращенные, взаимообразные действия, полагая, что только в идеальном плане можно построить схему действий и вывести из их результатов «принцип сохранения» основных свойств вещей, основные константы предметного мира. Образование внутреннего плана у Пиаже не составляло самостоятельной проблемы и выступало следствием развития мышления, в этом случае И. — явление вторичное, означающее создание плана идеальных собственно логических конструкций. Для Пиаже человеческая психика — инструмент адаптации к условиям жизни. Процесс социализации, усвоение социально-общественного опыта ребенком происходит в результате преобразования, социализации естественных, природных биологических механизмов. Отсюда своеобразные стадии интеллектуального развития (моторный интеллект, т. е. ручной, двигательный, сенсомоторный интеллект, стадия интеллектуальных операций) [20]. Это постепенный перенос механизмов приспособления в идеальный план (их «вращивания», но остается открыт вопрос «куда?», который каждый раз вновь возникает в очередном исследовании). В отличие от Пиаже, Выготский, как уже упоминалось, понимал психику человека и ее развитие как результат культурно-исторического процесса. Пиаже результатом И. считал очеловечивание психики (социализацию), биологической по своей природе; согласно Выготскому, присвоение человеческого ребенком — это не вытеснение биологического, а вбирание в себя культурно-исторического опыта. Иными словами, для Пи-

507

аже И. — результат собственного опыта, для Выготского — человеческого действия, начинающегося в коллективе; и ребенок только благодаря этапу совместного действия с другим человеком оказывается в состоянии осуществить действие самостоятельно.

Очевидно, что понятие «И.» связано с представлением о развитии (онто- и филогенезе). В зависимости от того, как представляется идея развития (субъект развития, среда развития и т. д.), меняется нагрузка и на понятие «И.». Например, у Пиаже и у его последователей развитие — это прежде всего развитие интеллекта. У Пиаже И. объясняет перенос действия и его объекта в план представления, она осуществляется с помощью символической функции — продукта индивидуального развития ребенка. В данном случае акцент часто переносится с понятия «И.» на использование символической функции как ее механизма. У Пиаже развитие есть следствие взаимодействия субъекта с предметом, у Выготского — с другим человеком.

А.Н. Леонтьев, акцентировавший в концепции Выготского роль орудия (что спорно), излагая ее основные положения, писал следующее: «Благодаря опосредованности деятельности орудием психические процессы человека приобретают структуру, имеющую в качестве своего обязательного звена общественно-исторически сформировавшиеся средства и способы, передаваемые ему окружающими людьми в процессе сотрудничества, в общении с ними. Передача средства, способа выполнения того или иного процесса может происходить только во внешней форме — в форме

действия или речи» [14].

Центральное содержание развития ребенка — присвоение им достижений исторического развития человечества, которые выступают первоначально перед ним в форме внешних предметов и внешних словесных знаний. Их общественное значение ребенок может отразить в своем сознании путем осуществления по отношению к ним деятельности, адекватной той, что в них воплощена и опредмечена. Она всегда совместна. По мнению Леонтьева, для построения ребенком мыслительного действия надо дать его содержание во внешне-предметной экстериоризированной форме, и затем путем ее преобразования,