Глава III

т акже выше и отсутствующий в Лавр. Следовательно, уже в этом месте Новгор. 1-я отступает от Начального свода. Отступая от Начального сво­да, Новгор. 1-я оказывается тождественною с Софийскою 1-ю; следова­тельно, она заимствует здесь свой текст из Новгородского свода 1448 года. Это обстоятельство дает нам указание на то место, где начинаются заим­ствования из свода 1448 года; первою фразой, тождественною с Софийс­кою 1-ю и не сходною с Повестью вр. лет, оказывается: «а ангели на благое слеми суть»; так и в Соф. 1-й; между тем в списках Повести вр. лет: «ан­гели на благое посылаеми» (Лавр.); «а ангели на благое» (Радз. и Ипат.); «ангели бо на благое слеми бывають» (Хлебн.). Место, где начинались за­имствования из свода 1448 года, не соответствовало, по-видимому, месту, где оканчивались заимствования из Начального свода; на пространстве еще десятка или двух десятков строк составитель Новгородской 1-й имел воз­можность следовать все тому же Начальному своду: это ясно из продол­жающегося сходства с Повестью вр. лет. Только после слов «луче бы ми умрети съ братомъ, нежели жити на свете сем прелестьнемъ; аще бо быхъ, брате мой, виделъ лице твое ангелское» текст Начального свода оставля­ется совсем, и составитель переходит к своду 1448 года.

Итак, текст статьи об убиении Бориса и Глеба в Новгородской 1-й ле­тописи я возвожу: а) к Начальному своду включительно до фразы «аще бо быхъ, брате мой, виделъ лице твое ангелское»; при этом отрывок «а ангели на благое слеми — ярость ихъ по образу змиину » восходит к своду 1448 года; б) к Новгородскому своду 1448 года, начиная со слов «то и селика постиже мя » ¹.

§ 16. Необходимо сделать еще следующую оговорку. В первой части статьи есть несколько мест, которых нет в Повести вр. лет и которых нельзя возвести к своду 1448 г. (Соф. 1-й). Это, во-первых, вставка в текст псал­мов, вложенных в уста Борису: после слов «мнози въсташа на мя» читаем: «мнози глаголють о души моей»; ниже, после «Господи! услыши молитву мою», вставлено: «внуши моление мое истиною твоею, услыши мя правдою твоею»; во-вторых, после слов «бе бо послушливъ отцу» (о Глебе) прибав­лено: «и любимъ отцемь»; вместо «нежели жити на свете семъ» читаем «нежели жити на свете семъ прелестьнЬмъ». Ниже мы вернемся к этим особенностям текста Новгор. 1-й, а здесь отметим предположительно, что некоторые из них восходят к Начальному своду.

Возвращаясь к поставленному выше вопросу, нам приходится при­знать, что Новгородская 1-я летопись, не давая представления обо всем объеме сказания о Борисе и Глебе, как оно читалось в Начальном своде, доказывает, что значительная часть его была в Начальном своде тожде-

1 Текст Новгор. свода 1448 года в Новгородской 1-й сильно сокращен (составитель Новг. 1-й младш. извода вообще сокращал свои второстепенные источники). После «не бы памяти ни единомуже ихъ о възысканш телесе святаго» он перешел к статье 6527 года, к сообщению о перенесении Глебовых мощей; при этом, вместо «и о святемъ Глебе не вси сведяху, яко въ Смоленьске убиенъ бысть», он написал: «ясно бо вси ведаху, яко в Смоленьске убиенъ, нъ не ведяху, кде положенъ».

31

ственна с текстом сказания по Повести вр. лет. Итак, при анализе летопис­ного сказания о Борисе и Глебе мы должны исходить из того вида, которое оно имеет в Повести вр. лет.

§ 17. Ближайшею задачею нашею признаем определение отношения лето­писного сказания к житийному сказанию, как мы назовем «Сказание, страсть и похвалу святую мученику Бориса и Глеба », начинающееся со слов «Родъ правыихъ блогословиться». Между летописным и житийным сказа­ниями оказывается ряд общих, иногда дословно тождественных мест. Это сходство между обоими сказаниями можно объяснить или предположе­нием, что житийное сказание основывается на летописном, или так, что летописное сказание извлечено из житийного, или, наконец, так, что оба они восходят к одному общему источнику. Решение определяющегося та­ким образом вопроса должно приблизить нас к разъяснению происхожде­ния летописного сказания.

§ 18. Отвергаю самым решительным образом возможность заимство­вания летописного сказания из подлежащего нашему исследованию житий­ного. Житийное сказание не содержит в себе ничего существенного, чего бы не было в летописном; оно отличается от летописного сказания одною риторикой²; так, в нем вставлены длинные речи и причитания, сначала Бо­риса, потом Глеба; длинные размышления приписаны самому Святополку после того, что он убил Глеба. Летописное сказание полно определенных фактов; риторики в нем мало; в сущности, риторика прорвалась только в предсмертном причитании Глеба. Мы знаем ценность сообщаемых нашею летописью фактов; если летописец умел так или иначе представить длин­ный ряд событий X и XI веков, то естественно ему же приписать занесение на письмо фактов, относящихся к убйству Бориса и Глеба; факты эти со­гласованы с другими, сообщенными им раньше и появляющимися у него позже; так, Глеб совершает путь по Волге и идет к Смоленску, очевидно, из Мурома, где он посажен отцом на удел; так, Ярослав передает Глебу, когда тот достиг Смядыни, полученное им от Предславы известие о смерти отца и убиении брата: о Ярославе и Предславе летописец говорит и дальше.

§ 19. Не вижу также основания для допущения общего источника, ко­торым руководились бы, с одной стороны, житийное, а с другой, летопис­ное сказания. За исключением общих с летописью фактов, в житии оста­нется одна риторика и лирика; следовательно, предполагать для жития отличный от летописи, не тождественный с летописью источник представ­ляется совершенно излишним; риторика и лирика могла быть прямо сочи­нена составителем жития³.

² Единственною лишнею фактическою подробностью в жит. сказании оказывается ука­зание на место в сообщении о пронзении мечом Бориса на пути следования его убийц с места убиения в Вышегороде: «и яко быша на бору, начатъ въскланяти святую главу свою». 3 Не отрицаю того, что местами лирические отступления житийного сказания весьма удачны.

32

§ 20. Итак, я склоняюсь к мысли, что житийное сказание основано на летописном. Составитель, взяв в основание своего труда летописный текст, расширил его риторикой и лирикой, причем, как увидим, руковод­ствовался еще одним источником. Эту мысль, которая, конечно, пред­ставлялась бесспорною и некоторым предшествующим мне исследова­телям, я подтверждаю еще тем, что в житийном сказании имеются фактические заимствования не только из летописного сказания о Бори­се и Глебе, но и из других частей летописи. Так, буквально из летописи заимствован в житийное сказание рассказ о битве Ярослава с Святопол-ком на Альте, причем знакомство составителя сказания с летописью ска­залось и в предшествующих этому рассказу словах, которыми сжато переданы предшествующие победы Ярослава: «и вьсегда пособиемъ Бо-жиемь и посггЬшениемь святою победивъ, елико брани състави, оканьныи посрамленъ и побеженъ възвращаашеся »⁴. Из летописи же заимствован им рассказ о Святополковом пропадении и сопровождающие его рассуж­дения (сравнение Святополка с Ламехом). Согласно с летописью, соста­витель житийного сказания сообщил о том, что у Владимира было 12 сыновей от нескольких жен; старшим назван Вышеслав (ср. Пов. вр. лет под 988 г.), вторым — Изяслав (ср. там же), третьим назван Святополк (в Пов. вр. л. под 988 он также назван третьим, в Радз. и Ипат. списках); при этом читаем: «сего мати преже бе чьрницею Грькыни соущи, и поялъ ю бе Яропълкъ, братъ Володимирь, и ростригъ ю красоты деля лица ея; и зача отъ нея сего Святоплъка оканьнааго; Володимиръ же поганъи еще, оубивъ Яропълка, и поятъ женоу его непраздьноу соущю, отъ неяже ро-дися сии оканьныи Святопълкъ, и бысть отъ дъвою отьцю и братоу со­ущю, тЬм же и не любляаше его Володимиръ, акы не от себе емоу соущю » (ср. Пов. вр. л. под 977 и 980 гг.). Обращение от статьи 988 года к статье 980 года имело следствием, что выписки продолжались уже из этой ста­тьи: «а отъ Рогнеди 4 сыны имеяше: Изяслава и Мьстислава и Ярослава и Всеволода, а отъ иноя Святослава и Мьстислава, а отъ, Българыне Бори­са и Глеба » (ср. совершенно то же в Пов. вр. л. под 980); далее идет рас­пределение княжений между сыновьями Владимира: «посади убо сего оканьнааго Святопълка въ княжении Пиньске, а Ярослава Новегороде, а Бориса Ростове, а Глеба Моуроме» (ср. Пов. вр. л. под 988; но там вм. Пинска — Туров)⁵; составитель сказания умышленно ограничился толь-

⁴ Так в древнейшем списке XII в.; в позднейших (напр, в Сильвестровском сборнике XIV в.) вставлен из летописи рассказ и о других битвах.

5 Замена Турова Пинском представляется чрезвычайно любопытною. Не думаю, чтобы она произошла под влиянием того позднейшего (с конца XII в.) перевеса, который Пинск получил над Туровом (о таком перевесе см. Грушевского, История Украини-Руси, II, 306). Скорее можно думать, что Туров, прославленный уже чудесами св. братьев и гордившийся монастырем, названным их именем (см. ниже), благочестивый состави­тель житийного сказани решил не ставить в связь с именем окаянного Святополка. Быть может, он желал стереть аналогию между современным ему в. кн. Святополком, городом которого был Туров, и Святополком окаянным Туровским. Укажу еще, что летописец Переяславля Суздальского помещает Святополка «в Пиньску и в ДеревЪхъ »; источником летописца было житийное сказание, подвергшееся распространениям (между прочим по паремии).

33

ко четырьмя названными князьями, ибо «о них и повесть си есть »; но, как видно из его слов, он знал, где сидели и другие князья, знал, следовательно, летописную статью 988 года («и посажа вся по роснамъ землямъ въ кня­жении, иже инъде съкажемъ»). Составитель сказания описывает соглас­но летописи и события, предшествовавшие смерти Владимира (поход Бориса на печенегов), а также самую смерть Владимира; рассказ о пос­ледней вложен в уста вестника, сообщающего о ней Борису на возврат­ном пути его с похода (<<и се приде вестникъ къ немоу, поведая емоу отчю съмрьть, како преставися отець его Василии... и како Святопълкъ потаи съмьрть отца своего» и т. д.).