О столыпинской реформе

«Столыпинские аграрные реформы издавна считаются ключом к пониманию судьбы царизма. Изначально они расценивались их инициаторами и сторонниками как кульминация и доведение до конца освобождение крестьян, фактически – как второе их освобождение. Однако такое толкование в некотором отношении было ошибочным, ибо подразумевало преемственность двух этапов пореформенного законодательства, которой на самом деле не существовало. Противоположным и также частично ошибочным был взгляд политической оппозиции, рассматривавшей реформы как спонтанный ответ на угрозу революции, шаг, предпринятый с целью сохранить политическое господство помещиков. В то же время оппозиция понимала, что в случае успеха реформ они существенно изменили бы политическую обстановку, причем согласия по поводу того, желательно ли такое изменение, не было. Впоследствии, однако, после гибели царизма, эти сомнения потеряли свою актуальность, и внимание сосредоточилось на относительной или абсолютной неудаче реформ, как это показала аграрная революция 1917–1918 годов.

Такие толкования исторически представляются узкими и предвзятыми. С одной стороны, при таком подходе переоценивается роль отдельных политических деятелей и упускается из виду, что реформа есть результат ряда сложных и длительных интеллектуальных, социальных и политических процессов. С другой стороны, все замыкается в рамках таких политических событий, как падение монархии и революция. Однако эти важные политические события в значительной степени не зависели от каких бы то ни было последствий столыпинских реформ для деревни. И, что важнее, такие объяснения препятствуют более широкому взгляду на предмет, анализу реформ с точки зрения их внутреннего содержания».

Мэйси Д. Земельная реформа и политические перемены: феномен Столыпина// Вопросы истории. – 1993. – №4. – С. 3.

«…поклонники Столыпина часто утверждают, что у него был всеобъемлющий план реформ. Их оппоненты обвиняют его в попытке восстановить прежние порядки и в том, что его политика сводилась лишь к немедленному реагированию на различные кризисы, перед которыми оказывался царский режим. На самом деле ни одно из этих суждений не является точным.

Столыпину, несомненно, были свойственны патриотизм и дальновидность; развитие России, по его представлениям, должно было пойти по пути, более или мене близкому к западному. Помимо сохранения в дальнейшем статуса России как великой державы, это также означало, вероятно, экономическую и социальную модернизацию, включая современную индустриальную экономику и более или менее капиталистическое и безусловно основанное на рыночных отношениях сельское хозяйство, уравнивание в правах всех общественных классов на основе гарантий личных свобод, имущественных прав и правопорядка. Тем не менее на практическом уровне ключевым фактором, определяющим правительственную политику, была потребность создания жизнеспособного политического союза с оппозицией во имя принятия программы реформ, сначала правительством, затем Думой, и, возможно, для того, чтобы не настраивать против себя консервативного, как утверждалось, крестьянства. В то же время это давление не позволило правительству поставить задачу развития как совершенно неконтролируемого крестьянского индивидуализма, так и полнокровной рыночной экономики в сельском хозяйстве.

Вопреки столыпинским лозунгам «обогащаться» и «ставить на сильных и трезвых», новые реформы одновременно сохраняли и в некоторых случаях расширяли традиционную систему бюрократической опеки, главным образом путем создания огромного чиновничьего аппарата – специально для проведения реформ – и превращения института земских начальников в орудие социального переустройства. Различные преграды препятствовали развитию земельного рынка: сохранились ограничения крестьян в их праве распоряжаться земельными наделами, устанавливались максимальные и минимальные размеры земельного участка, которым можно было владеть. Поэтому только что созданные формы крестьянской собственности правильно назывались не «частной», а «личной».

Что касается политического устройства, то картина здесь не вполне ясна. На какое–то время, конечно, сохранялась верность идее самодержавия. Вместе с тем проявилось молчаливое согласие и желание царя работать с Думой и Советом министров, укреплять связи между правительством и обществом на всех уровнях. С сегодняшней точки зрения, однако, такая программа предполагает конец самодержавия и установление конституционной монархии. Желал ли такого исхода Столыпин, не говоря уже о других членах его комитета, или хотя бы предвидел ли он такой исход, мы не знаем. Например, в предложениях по реформе местного управления перспектива включения крестьян в гражданское общество и уравнения их в правах сочеталась с ростом чиновничьего аппарата на местах и расширением власти центральной бюрократии.

В итоге осью всей программы Столыпина была аграрная реформа, не только из–за демографического и политического веса крестьян и прямой угрозы, которую они представляли экономической и политической стабильности, но также и потому, что сами реформаторы были убеждены: здоровое сельское хозяйство крайне важно для дальнейшего экономического и политического развития. Подобным же образом сущность реформ состояла в попытке найти долгосрочное решение проблемы повышения производительности сельского хозяйства. Однако многое способствует тому, чтобы образовалось всем знакомое расхождение между теорией и практикой. Следовательно, для полного понимания столыпинских реформ необходим анализ того, как законодательство было понято на местах и как оно было изменено ввиду политических обстоятельств и практического опыта».

Там же. – С. 13–14.

«… с точки зрения более широкой политической перспектива столыпинская программа реформ должна быть расценена как неудавшаяся. По большей части так получилось потому, что компромисс, которого он с успехом достиг внутри правительства с политическими партиями в Думе и в рамках всего общества, в конечном счете, оказался кратковременным».

Там же – С. 17.

«В советской историографии цель этой реформы давно определена – создание массовой опоры царизма в деревне в лице зажиточных крестьян. Результативность реформы оценивалась по количеству созданных хуторских хозяйств. Но в последнее время с публикацией новых работ, основанных на фактических данных, выявился иной критерий оценки. Как полагают авторы этих исследований, главной целью земельной реформы было скорее всего разрушение крестьянской общины, которая играла заметную роль в массовых крестьянских выступлениях 1905–1907 гг. Кроме того, было высказано мнение, что П.А. Столыпин и Министерство внутренних дел (МВД) стремились опираться не на зажиточный, а на средний слой крестьянства, Т.е. на владельцев 8–18 дес. земли. Впрочем, прежняя оценка реформы в целом не изменилась. Ученые исходят из факта, что за период 1905–1915 гг. только около 10% домохозяев перешло к участковому землепользованию. Считается, что, хотя реформа и потрясла общину, но все–таки не смогла разрушить ее полностью, а капиталистический элемент предпочитал оставаться в общине и пользоваться внутриобщинным, полуфеодальным способом эксплуатации рядового крестьянства».

Мацузато Кимитака Столыпинская реформа и российская агротехнологическая революция// Отечественная история – 1992. – №6 – С. 194.

«…из–за недопустимости техницизма при анализе столыпинской реформы приходится обратить внимание на политическую сущность намерения Столыпина. Вряд ли нужно объяснять, что этой сущностью являлась стабилизация политико–социального положения в деревне в качестве необходимого условия выживания царизма (а не капитализация сельского хозяйства России, не говоря уже о капитализации по «фермерскому пути»). Хуторизация, усиление агропомощи, волостная реформа – такие начинания продуманы были, в конце концов, для стабилизации деревни».

Там же. – С. 196.

«Нельзя недооценивать потрясающие результаты реформы в экономическом, технологическом, юридическом и социально–психологическом аспектах. Столыпин стремился к хуторизации. Однако через массовую мобилизацию надельной земли определился не только «фермерский путь», но и самые передовые формы коллективистского земледелия – общинный переход к многополью, товарищество по обработке земли. Хотя и фермерский и коллективистский пути оставались на экспериментальном этапе, автору кажется, что модернизация русской деревни, если бы война не пресекла ее, осуществлялась бы более или менее коллективным путем. Экономика – антропологическое, а не абстрактное явление».

Там же. – С. 199.