Опадает грушевый цвет

Кружатся, пляшут — вверх, вниз,

к земле припадут — и опять,

Ветер повеет, они летят

родимую ветвь искать.

И вдруг из тысячи тысяч один

в паутине повис лепесток.

По шелковой нити бежит паук,

думая,— вот мотылек.

У ТXАК

* * *

Вешний ветер, снег на горах растопивший,

Ты дуешь не в полную силу.

Прошу тебя, хоть ненадолго,

Повей над моей головой.

Иней, иней минувших лет, мои виски убеливший,

Может быть, ты растопишь.

* * *

В одной руке — тяжелый посох,

В другой — колючая ветка.

Колючей веткой хотел от старости отмахнуться,

Тяжелым посохом — от седины отбиться,—

Как ни старался, вот седина, моя первая гостья,

Сам я к старости поспешаю.

Ли джехён сверчок

Тут сверчок, и там сверчок.

Звук печальный — скрип ли, плач.

Хоть всю ночь скрипи станок —

Не соткешь ни пяди, ткач.

Но, тебя заслышав,

в два ручья ревет солдатка,

И солдат в походе

вдруг сникает, как с устатка.

Вешний день — на сливах завязь,

ветер веет сладко.

Летний день — гнездо свивает

ласточка-касатка.

О себе забыл сверчок.

Скоро станут дни короче, утренники грянут,—

осень-то близка.

Ах, сверчок мой, дурачок!

Ведь светила дня и ночи в небе не застрянут

для тебя, сверчка.

На тему одной песни корё

Вольготно рыжим воробьям —

здесь побывали, там побывали.

Весь год не сеют и не жнут —

не знают горя, ни печали.

Старик-бобыль вспахал надел,

сам сеял, сам полол.

А воробьям что рис, что просо —

все в поле поклевали.

Снежной ночью в горах

Под бумажным одеялом зябко,

плошка еле тлеет в алтаре.

Сонный служка ленится ударить

в колокол ночной порой.

Только гостя позднего заслышав,

отворит калитку на заре,

И увидит вдруг: нападал снег,

сосны побелели под горой.

Любовь отшельника

В кустах трещит сорока       за бамбуковым плетнем.

Паучок над изголовьем       ткет тенета день за днем.

Жду — должна красавица вернуться,       вижу по приметам.

И, должно быть, скоро,—       сердце говорит об этом.

ЛИ СЭК

* * *

Долину всю снегами замело,

И тучи черные ее застлали.

Я за цветами сливы шел туда,

Но где цветут они — никто не знает.

В лучах заката я один стою

И разыскать дорогу не умею.

КИМ ГУЁН

УЧАН

Под башней Желтого Журавля

речная кипит волна.

Дверных занавесок ряды вдоль реки —

сколько тысяч домов!

Тоска одолела! Собрать бы деньжат

да в складчину выпить вина.

Уже весна, и гора Дабешань

солнцем искоса озарена.

Из песен корё

ЧОН СО

Песня чон гваджона

О государе печалуясь, плачу я.

Кукушка в горах и я — мы сходны тоской.

Ведал ли кто, что я потерплю наговор!

Правда открыта лишь закатной луне да рассветной звезде!

С государем душа моя, даже если умру!

Чей же навет столь безжалостен и жесток?

Ни проступка нет, ни малой ошибки за мной!

Возведенную злобно напраслину я терплю!

Ты забыл обо мне, государь?

Жалобу выслушай, снова меня возлюби!

СИН, МАТЬ ЧОН МОНДЖУ

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ

Над этой долиной вороны кружат...

Ты, белая цапля, туда не ходи!

Берегись, узнаешь черную зависть.

Белых перьев твоих воронье не простит.

Так смотри ж, не запачкай липкою грязью

Оперенье, омытое чистой волной.

ЧОН МОНДЖУ

ПЕСНЯ О ПРЕДАННОМ СЕРДЦЕ

Я знаю, тело бренное погибнет,

Сто раз излеченное, все ж умрет,

И даже кости станут пыльным прахом.

Останется ль душа? — мне все равно.

Не сгинет никогда частица сердца,

Навеки преданного государю.

ЛИ ДЖОНО

* * *

Молвят неправо —

Мол, облака непричастны мирской суете.

Своевольно витают-плывут

В вышине голубой

И слепящий солнечный свет

Затмевают собой.

ЧОН ДОДЖОН

* * *

Вода, что под мостом Сонин течет,

Бесследно к Чахадону утекает.

Деяния владык за сотни лет —

Лишь шум воды, текущей к Чахадону.

О юноша! Не спрашивай меня,

Как расцвело и как погибло царство.

ПЕСНЬ О НОВОЙ СТОЛИЦЕ

Эти земли прежде звались округой Янджу,

Но теперь — столица в этих прекрасных местах!

Превосходномудрый наш государь

даровал нам век золотой!

Надлежащий облик столица приобрела!

Радостно подданным, что государь

проживет десять тысяч лет!

Ах, тарондари!

Река Ханган — впереди, гора Самгаксан — позади,

Между горой и рекой, силою полных твоей,

наслаждайся, наш государь!

КИЛЬ ДЖЭ

* * *

К развалинам древней столицы

Возвращаюсь, коня тороплю.

Горы и реки — как в года старины,

А люди ушли неизвестно куда.

Оджыбо! Времена процветанья в пору туманной луны,

Неужто вы снились мне?

ВОН ЧХОНСОК

* * *

Кто сказал, что бамбук

Гнется под снегом?

Когда бы коленца гнуться могли,

Разве он зеленел бы зимой?

Верно, в морозы стоек один лишь бамбук,

Непреклонный, духом прямой.

МЭН САСОН

* * *

Зима сковала воды озер и рек.

Выпал глубокий снег.

Соломенной шляпой накрылся наискосок,

Облачился в плащ травяной,

Не мерзну, согрет.

Государева милость равно и в этом со мной.

КИМ ДЖОНСО

* * *

Воет северный ветер в верхушках дерев,

Снег блестит под холодной луной.

У границы за тысячу ли от родных

Стал на стражу я с длинным мечом.

Громок посвист мой... грозен пронзительный крик...

Нет преград для меня на земле.

ПАК ПХЭННЁН

* * *

Пусть крылья ворона в метель

Нам белыми казаться могут.

Но свет сияющей луны

От черной ночи не темнее.

Так сердце чистое мое

Всегда пред государем ясно.

СОН САММУН

* * *

Если спросишь, кем я стану

После смерти,— я отвечу:

Над вершиною Пэнлая

Стану я сосной высокой.

Пусть замрет весь мир под снегом,

Зеленеть один я буду.

Ю ЫНБУ

* * *

Прошедшей ночью ветер дул,

И землю снег покрыл,

И сосен крепкие стволы

Повержены во прах.

Так что ж сказать мне о цветах,

Которым не цвести?

ВОН XО

* * *

Минувшей ночью шумела на перекатах вода.

Горестно плача, прочь убегала она.

И только утром я вдруг постиг —

То текли государевы слезы.

Когда бы ночная вода вспять повернула и вновь потекла,

С ней я смешал бы мои горькие слезы.

СО ГОДЖОН

ВЕШНИЙ ДЕНЬ

Струится золото плакучих ив,

яшму роняет слива.

Талые воды синеют в пруду,

мхом окаймлен пруд.

Вешние чувства трудно понять —

и радостно и тоскливо.

А ведь ласточек нет еще,

и цветы еще не цветут.

КИМ ДЖОНДЖИК

ХВАН ЧХАН

Был человек этот возрастом юн,

ростом всего в три ча.

Зато он мужеством был богат —

откуда взялось оно?

Всю жизнь он хотел походить на Ван Цзи —

кровь его была горяча.

Смыть позор со своей страны

было ему суждено.

Когда меч над горлом его висел,

пощады он не просил.

Когда к сердцу его приближался меч —

не дрожали ноги ничуть.

Он, словно танцуя, удар отражал,

ответный удар наносил,

Будто море полночное мог перейти

или гору перешагнуть.