Ночую в тунлу на реке. Посылаю друзьям в гуанлин

Во мраке горы       слышу горький плач обезьян.

Синея, река       убыстряет ночной свой бег.

А ветер шумит       меж деревьев на двух берегах.

И светит луна       над одним сиротливым челном...

Но местность Цзяньдэ       не родная моя земля.

Вэйянских моих       вспоминаю старых друзей.

И я соберу       два потока пролитых слез

И вдаль отошлю       к ним на западный берег морской.

Мои чувства в последнюю ночь года

И тяжел и далек       путь за три горных края Ба

По опасным тропам       где идти десять тысяч ли.

Средь неравных вершин       на проталине снежной в ночь

С одинокой свечой       из иной страны человек.

Отдвигается вдаль       кость от кости, от плоти плоть,

И на месте родных       верный спутник — мальчик-слуга.

Где же силы терпеть       эту в вечных скитаньях жизнь?

С наступлением дня       начинается новый год.

Ночью переправляюсь через реку сян

Путешествуя, гость       к переправе спешит скорей.

Невзирая на ночь,       я плыву через реку Сян.

В испареньях росы       слышу запах душистых трав,

И звучащий напев       угадал я — «лотосы рвут».

Перевозчик уже       правит к свету на берегу.

В лодке старый рыбак,       скрытый дымкой тумана, спит.

И на пристани все       лишь один задают вопрос —

Как проехать в Сюньян,       он в какой лежит стороне.

На прощанье с ван вэем

В тоскливом безмолвье       чего ожидать мне осталось?

И утро за утром       теперь понапрасну проходят...

Я если отправлюсь       искать благовонные травы,

Со мной, к сожаленью,       не будет любимого друга,

И в этой дороге       кто станет мне доброй опорой?

Ценители чувства       встречаются в мире так редко...

Я только и должен       хранить тишины нерушимость,—

Замкнуть за собою       ворота родимого сада!

В ранние холода на реке мои чувства

Листья опали,        и гуси на юг пролетели.

Северный ветер       студён на осенней реке.

В крае родимом       крутые излучины Сяна.

В высях далеких       над Чу полоса облаков.

Слезы по дому       в чужой стороне иссякают.

Парус обратный       слежу у небесной черты.

Где переправа?        Кого бы спросить мне об этом?

Ровное море       безбрежно вечерней порой...

К вечеру года возвращаюсь на гору наньшань

В Северный дом       больше бумаг не ношу.

К Южной горе       вновь я в лачугу пришел:

Я не умен,—        мной пренебрег государь;

Болен всегда,—        и поредели друзья.

Лет седина       к старости гонит меня.

Зелень весны       году приносит конец.

Полон я дум,        грусть не дает мне уснуть:

В соснах луна,        пусто ночное окно...

Возвращаюсь из даосского храма цзинсыгуань,

А ВАН БАЙ-ЮНЬ — СЛЕДОМ ЗА МНОЙ

Я долину покинул       с утра еще до полудня,

А вернулся домой,       когда солнце уже померкло.

Обернувшись, гляжу       на ведущую вниз дорогу,

Только вижу на ней,       как бредут коровы и овцы.

На горе дровосеки       теряют во тьме друг друга.

Насекомые в травах       с вечерним холодом стихли.

Но убогую дверь       оставляю все же открытой:

На пороге стою,       чтобы встретить приход Бай-юня.

ВЕСЕННЕЕ УТРО

Меня весной       не утро пробудило:

Я отовсюду       слышу крики птиц.

Ночь напролет       шумели дождь и ветер.

Цветов опавших       сколько — посмотри!

ВАНУ ДЕВЯТОМУ

Солнце к закату,       а сельский твой дом далек.

С горным приютом       не медля все же простись.

Помни, что надо       пораньше в путь выходить:

«Дети-малютки       домой Тао Цяня ждут».

НОЧУЮ НА РЕКЕ ЦЗЯНЬДЭ

Направили лодку       на остров, укрытый туманом.

Уже вечереет,—       чужбиною гость опечален...

Просторы бескрайни —       и снизилось небо к деревьям.

А воды прозрачны —       и месяц приблизился к людям.

ПРОВОЖАЮ ЧЖУ СТАРШЕГО, УЕЗЖАЮЩЕГО В ЦИНЬ

Нынешний путник       в Улин — Пять Холмов — уедет.

Меч драгоценный       всю тысячу золотом стоит.

Руки разняли,       его я дарю на память —

Дней миновавших       одно неизменное чувство!

НАЧАЛО ОСЕНИ

Еще незаметна осень в начале,

а ночи уже длинней.

Порывами ветер прохладный веет

и свежесть с собой несет.

И жаром пылавший зной отступает,

и в доме тишь и покой.

И листья осоки внизу у ступеней

от капель росы блестят.

ПРОВОЖАЮ ДРУГА, НАПРАВЛЯЮЩЕГОСЯ В СТОЛИЦУ

Ты, поднимаясь,       к синей уходишь туче.

Я на дорогу       к синей горе вернулся.

Туче с горою,       видно, пора расстаться.

Залил слезами       платье свое отшельник.

ПЕРЕПРАВЛЯЯСЬ ЧЕРЕЗ РЕКУ, СПРАШИВАЮ У ЛОДОЧНИКА

Волна легла, река ровна —

нет ветра над водой.

Мы в легкой лодке по реке

с моим гребцом плывем.

Все время в нетерпенье я

смотрю на край небес:

«Которая из синих гор

вершина Юэчжун?»

ПРИХОДИЛ В ОБИТЕЛЬ ПРАВЕДНОГО ЖУНА

На горной вершине в келье монаха

одежды его висят,

А перед окошком в полном безлюдье

летают птицы с озер.

Пока еще сумерки не сгустились,

тропинкою вниз иду.

В пути я внимаю шороху сосен,

любуюсь гор бирюзой.

ЛИ ЦИ

НОЧУЮ В МОНАШЕСКОЙ КЕЛЬЕ ЕГО ПРЕПОДОБИЯ ИНА,

СЛЫШУ ЦЕРКОВНЫЙ НАПЕВ

Храм вечных цветов... Святые напевы в даль, неизвестность уходят.

Месяц укрылся в высокой стене, звоны часов редки.

Ночь шевелит лесом под инеем, гонит слетающий лист;

утром я слушаю зовы небес, раскрываюсь весь в чистой мечте.

Безмолвье суровое входит уже, замирая, в пустошную стужу;

лавина бурная снова летит вслед за осенним дождем.

Здесь лишь прозрел я, что жизнь — поплавок наш — не знает,

за что зацепиться;

сразу же дам я почве души желанье к пристанищу льнуть.

ЦУЙ ХАО