Каньян пунгундран

* * *

Нам каждый — брат, и каждый закуток —

Нам дом родной. Добра и зла исток —

В душе у нас, а не вовне. Недуг

Приходит сам — и сам уходит вдруг.

Смерть не нова для нас. Мы от всего

Отрешены. Не в радость радость нам,

И горе нам не в горе... Наша жизнь —

Лишь утлый плот, при вспышках грозовых,

Несущийся по прихоти волны

Вниз по реке. Удар о валуны —

И плот в щепу!.. Мы, мудрецы, себя

Не унижаем ни превозношеньем

Властителей, ни слабых поношеньем.

Аваней кажейдин йанейар

* * *

Просить: «Подайте!» — осквернять уста.

Отказывать в даянье — гнусота.

Кто подает — благословен, но пуще

Благословен даянье не берущий.

До дна прозрачна глубь морская в тишь,

Но жажды из нее не утолишь,

И жаждущий натоптанной тропой

Спускается к ручью, где водопой

Для стад овечьих и коровьих. Пусть

Вода мутна, она не солона,

И жажду утоляет он сполна...

К тебе я обращаю голос, Ори,

Владыка, обитающий на взгорье!

Ты привечаешь всех, равно любя.

Просители, встречая твой отказ,

Хулят свою судьбу, а не тебя.

Зато один лишь милостивый твой

Кивок — и, как из тучи громовой,

На всех, кто припадет

К твоим стопам,— прольется дождь щедрот.

Тайам каннанар из ерукаттура

* * *

Уже ночные звезды отцвели

И падают, поблекшие... Велли

Одна сияет в серебристом блеске.

Распелись птицы в ближнем перелеске.

В пруду раскрыли лотосы глаза.

И вдруг, как будто грянула гроза,

Забили барабаны, возвещая

О том, что утро ниспровергло ночь.

Остаткам темноты уже невмочь

Сражаться со сверкающим оружьем.

В становье, расположенном окружьем,—

Негромкий шум, предвестник пробужденья.

Проснись и ты, о царь, в своем шатре,

И повели на утренней заре

Подать нам рис, и острую подливку,

И пальмового сока — на запивку —

В кувшинах драгоценных. Подари

Нам одеянье, все в узорах дивных,

Наряднее змеиной чешуи.

Утишь своею щедростью мои

Страданья, что лучей полдневных жгучей.

Будь милостив, о властелин могучий

Державы, где шести своим занятьям

Спокойно предаются анданары,

Свое чело цветами увенчав.

О Валаван! Наш покровитель славный!

С тобой любая тягость нипочем.

Скажи — мы океан пересечем.

Взойдет на юге солнце? Ну и что ж?

Ты нас от верной гибели спасешь.

Порукой в том — бестрепетность твоя

И смертоносность твоего копья!

Из антологии «калитохей» перунгадунго

Прислужница госпожи — господину

Ты в дальний поход снаряжаешься, о господин?

Какая-то, видно, в душе у тебя червоточина.

В пустыню твой путь, где, виденьем воды обмороченный,

Я слышала, слон потерялся уже не один.

Весь в мысли свои погруженный, рукою могучею

Ты лук напрягаешь — и звонко поет тетива.

С лицом опечаленным, словно подернутым тучею,

Следит за тобой госпожа — ни жива, ни мертва.

Примерив свои рукавицы и наручи прочные,

Подушечкой пальца ты пробуешь стрел острия.

Глаза у подруги твоей — как две чаши цветочные,

Вечерней росою наполненные по края.

В мечтах о добыче все радостней и дерзновеннее,

От ржавчины ты отчищаешь метательный круг.

Но, как лепестки,— лишь пахнет холодов дуновение,—

Браслеты спадают, смотри, у жены твоей вдруг.

Скажи,

Зачем ты ее оставляешь? Тревогой волнуема,

То плачет она, то безмолвствует, горе тая.

В разлуке с тобою погибнет она неминуемо.

Тогда воскресит ли ее вся добыча твоя?

Прислужница госпожи — господину

Сущее пекло — пустыня. Деревья там редки.

Скупы на тень, как сквалыги на траты, их ветки.

Никнут они, увядают, как молодость нищих:

Тленье и гниль поселяются в их корневищах,—

И погибают — безвинные люди на плахе.

Стонет страна в безграничном отчаянье, страхе,

Если бесчинствует царь, покрывая позором

Царское имя свое,— и нет меры поборам

Алчных советников. Всюду — одно запустенье.

Не такова ли пустыня, лишенная тени?

Путь твой — туда. Но об этом решенье суровом

Ты, господин, не обмолвился дома ни словом.

Знай госпожа — и, подобно горюющим вдовам,

Плакать ей долгие ночи на ложе пуховом.

Знай госпожа — и во тьме беспросветной, кромешной,

Бедной вздыхать, предаваясь тоске безутешной.

Чуть отодвинешься ты — утешать безуспешно!

Как оправдаешься ты перед нею, безгрешной?

Знай госпожа — и конец красоте и здоровью;

Горькое горе приникнет к ее изголовью.

Сердце ее, господин, обливается кровью,

Если твой взгляд — хоть на миг — не пылает любовью.

Госпожа — прислужнице

Супруг мой любимый — добра неустанный ревнитель.

Отказа ни в чем у него не встречает проситель.

Враги же трепещут: он их беспощадный губитель.

В поход за добычей отправился мой повелитель.

Свой взор на прощанье моей красотою насытил —

И молвил: «В пустыне — песок горячее огня.

Наступишь босой — и ожог, распухает ступня.

Там, близ водопоя, весь день суетня, толкотня,

И слон пропускает подругу, ей сердцем родня».

Потом он примолвил: «Там солнце палит — не скупится.

Ни облака там, над песчаной страной, не клубится.

И голубь, прохладу даруя своей голубице,

Бьет крыльями,— сладостно ей хоть чуть-чуть позабыться!»

И так он домолвил: «В горах, что высокой грядой

Вдаль тянутся, сохнет и гибнет бамбук золотой.

И тенью своей укрывает олень молодой

Красавицу-лань, беззащитную перед бедой».

Я знаю:

Твой верный супруг — в нем любви не ослабнет горенье —

К тебе возвратится — и скоро. Умерь нетерпенье!

Чу! Ящерка мне выражает свое одобренье,

И веко дрожит, предвещая его возвращенье.