Чансиджо неизвестных авторов

* * *

Кузнечик, о кузнечик!

Ты милый мой кузнечик!

Скажи, зачем, кузнечик,

Когда луна заходит

И ночь уже бледнеет,

Свою заводишь песню

Протяжным голоском,

Как будто горько плачешь

И брошенную будишь.

Хотя ты мал и жалок,

Но в этой спальне женской,

Где сплю я одиноко,

Один ты только знаешь,

Что в сердце у меня.

* * *

Как за косу таскал монашку бонза!

Да и она его за чуб драла.

И оба оглушительно орали:

«Я прав!» — «Нет, я права!» — «Не ты!» — «Не ты!»

Толпа слепых меж тем на них глазела,

Шел спор о них среди глухонемых.

* * *

Туго я любовь перевязал

И взвалил ее себе на плечи.

А теперь бреду я чуть живой

Через кручи горные Тхэсана.

А друзья, не зная, что за груз

Я несу, кричат: «Бросай скорее!»

Нет, пускай измучусь я совсем,

Пусть умру под тяжестью недоброй,—

Я ее не брошу никогда.

* * *

Средь тварей всех и на земле и в небе,

Что страх внушает, что вселяет ужас?

Тигр белолобый, волк или гиена,

Удав, гадюка, скорпион, стоножка,

Лесная нежить, упыри и злыдни,

Мондаль и челядь властелина Ада,

Посланцы всех владык из Царства мертвых...

Ты, эту нечисть всю перевидавший,

Когда с любимой тщетно ищешь встречи,

В груди твоей пылает пламень жгучий,

И ты горишь уж не живой, а мертвый,

И вот ты с нею встретился, и что же?

Дрожишь, объят неодолимым страхом,

И руки, ноги у тебя чужие,

И перед ней не можешь слова молвить...

Воистину, она всего страшнее.

* * *

Как женщины между собой не схожи!

Напоминает сокола одна;

Другая ласточкой сидит на кровле;

Одна — журавль среди цветов и трав;

Другая — утка на волне лазурной;

Одна — орлица, что с небес летит;

Другая как сова на пне трухлявом.

И все ж у каждой есть любимый свой,

И каждая прекрасна для кого-то.

* * *

Я всех извел бы петухов и псов,—

Вредней их нет среди живущих тварей.

Вдруг ночью под окном крикун-петух

Неистово захлопает крылами

И, гордо шею вытянув свою,

Закукарекает и, подымая

Уснувшую в объятиях моих,

Меня с моей любовью разлучает.

А пес у бедной хижины моей

Залает вдруг и ну кусать подругу,

В полночный час идущую ко мне,

Свирепый пес ее обратно гонит.

Пусть только подойдут к моим дверям

Торговец птицею или собачник,

Я крепко вас свяжу, петух и пес,

Чтоб им отдать, отдать без сожаленья!

* * *

«Смотри скажу, смотри скажу!

Теперь скрывать не стану.

Сказала, за водой идешь —

И обманула мужа.

Сняла ведерко с головы,

К колодцу прислонила,

Потом подушечку свою

Приладила к ведерку,

К соседу-богачу пошла,

С ним обменялась взглядом

И, взявши за руку его,

О чем-то с ним шепталась,

И вы пошли за коноплю,

Что было там — смекаю:

Потоньше стебли полегли,

А толстые остались,

Качаясь, как под ветерком...

Все мужу расскажу я».

«Из молодых, да ранний ты!

И, видно, врать приучен.

А я — крестьянская жена,

Весь день трудилась в поле».

* * *

Все, что было в юную пору,

Помню ясно, как день вчерашний.

Прыгал, бегал, ставил подножки,

В мяч играл, по горам бродил,

Состязался в борьбе и шашках,

Запускал бумажных змеев,

Шатался по теремам зеленым,

Дрался и пил.

Хорошо, коли глупости сходят с рук,

Далеко ль до беды в передрягах таких?

* * *

«Когда за рекою на Лунной скале

Ночью сова закричит,

Это примета верная:

Скоро умрет наложница —

Дура, змея ехидная,

Молодая, да ранняя».

«Что это вы, госпожа,

Несусветное говорите?

Я-то знаю, тогда умрет

Первая жена — старая хрычовка,

Поделом! Не следит за хозяином,

Лишь завидует юной наложнице».

* * *

И сегодня стемнеет,

А стемнеет — к утру рассветет,

А рассветет — любимый уйдет,

А уйдет — и не воротится,

А не воротится — загорюю,

А загорюю,— поди, захвораю,

А захвораю — уж, видно, не встану.

А если загодя знаешь, что так и будет.

Не лучше ли спать пойти?

* * *

Стареющая красавица! Вон за рекой

Сохнет ива плакучая.

Ствол обглодан, прогнил насквозь,

Рухнет вот-вот.

А все — помолодеть бы, помолодеть бы,

Помолодеть бы лет до пятнадцати!

До десяти! Даше нет — до пяти!

Вот как помолодеть.

* * *

Вот незадача! Кисть из шерсти барсука,

Которого ловят варвары севера,

Я обмакивала с упоеньем

В самую лучшую тушь —

«Горы Шоуян», «Луна и слива»,

Да на окно положила.

Покатилась она, закрутилась,

И — шлеп! — на землю упала.

Может быть, и отыщу ее,

Коли из дому выйду,

Но зато любого теперь раскушу —

Лишь на кисть посмотрю да на почерк его.

* * *

В день восьмой луны четвертой

Подняться на открытую террасу,

Встретить в день рожденья Будды

Праздник Любованья фонарями.

Медленно садится солнце.

Все прекрасно видно.

Фонари развешаны повсюду:

Рыба и Дракон, Журавль и Феникс,

Вновь Журавль, Черепаха, Колокол,

Рядом с ним — фонарь Бессмертных,

Барабан, Арбуз, фонарь Чеснок.

А поодаль, на других подмостках,

Скрылись девочки в бутонах лотоса.

И на птице сказочной луань

Приготовилась Небесная ткачиха

Улететь в неведомые дали,

Там висят, качаясь, Лодки,

Фонари Дома и фонари Подмостки,

Узорчатые фонари, Маленькие фонари,

Фонари Кувшины и Стенные шкафчики,

Фонари Котлы и фонари Ограды.

Куклы притаились на другом помосте —

Лев и Варвар, оседлавший тигра.

В небесах — Семерка фонарей Ковша.

Из-за гор восточных появляется луна —

И мгновенно зажигаются огни,

Разноцветное сиянье льется отовсюду.

Там — луна сияет, здесь — сияют фонари,

Светятся согласно и земля и небо,

Словно всюду светит солнце.

* * *

Эй, красотка бритоголовая!

Послушай-ка речь мою!

Что ты видишь в сумерках храма,

День и ночь поклоняясь Будде?

А ну как помрешь за молитвой?

Подопрут тебе челюсть вальком,

Запихнут в большую корзину с крышкой

И сожгут — радости мало.

Как бы пепел холодный твой

Не превратился в нечисть,

Что бормочет в горах пустынных

При дожде обложном!

Брось ерундой заниматься,

Выходи за меня —

Заведем и детей и внуков,

Будем жить душа в душу,

Окружены почетом,

В счастии и довольстве.