2. Возникновение «траста» и доверительного управления имуществом в российском законодательстве

Российское дореволюционное законодательство, которому была неведома доверительная собственность, конечно же включало нормы об управлении чужим имуществом, которые представляли собой неотъем­лемую часть таких институтов, как опека и попечительство, наследова­ние, несостоятельность должников. В частности, по свидетельству Г.Ф. Шершеневича, уже Карамзинские списки^{MCCLXX MCCLXXI} включали в себя нормы о том, что если «мать умирала или выбывала сама из семьи вследствие нового замужества, то опека над малолетними детьми, которые не в со­стоянии сами о себе заботиться, вручалась ближним родственникам. Имущество опекаемых передавалось им при свидетелях. Опекун мог пользоваться имуществом в свою пользу, отдавать капитал опекаемых в рост, торговлю... По достижении зрелого возраста опекун обязан был возвратить все имущество в целости и уплатить все растраченное.»^MCCLXXII.

В XIX в. существовало три способа призвания к исполнению опе­кунских обязанностей: по завещанию, по закону и по назначению. На опекуна возлагались две основные обязанности: попечение об особе опекаемого и управление имуществом состоящего под опекой. При осуществлении управления имуществом опекун мог совершать опреде­ленные действия по своему усмотрению, другие - с разрешения опекун­ских установлений (дворянской опеки или сиротского суда), а в особых случаях - с разрешения Сената. Причем по общему правилу опекун мог совершать любые сделки с имуществом подопечного, за исключением тех, в отношении которых закон требует получения разрешения. В ча­стности, сделки по продаже имущества малолетних могли совершаться опекуном только с разрешения опекунских установлений. Разрешение Сената требовалось для продажи и залога недвижимостей¹.

Еще древнему русскому праву были известны душеприказчики, испол­няющие волю наследодателя. Как отмечал Г.Ф. Шершеневич (применитель­но к законодательству XIX в.), «душеприказчик, являясь представителем наследства, для исполнения воли завещателя должен был принять оставшее­ся имущество в свое заведование, но не во владение... потому что душепри­казчик распоряжается им не в виде собственности, не от своего имени»^{MCCLXXIII MCCLXXIV}.

Интересно отметить, что при подготовке проекта Гражданского уложения (далее - ГУ) в его текст было включено большое число норм, определяющих порядок исполнения завещаний и соответственно управ­ления имуществом наследодателя со стороны душеприказчика (глава V раздела III книги IV, ст. 1435-1459)^MCCLXXV. В частности, ст. 1442 Проекта пре­дусматривалось, что права и обязанности душеприказчика определяют­ся завещанием. При отсутствии указаний в завещании на душеприказ­чика в пределах, необходимых для исполнения завещания, возлагаются управление наследственным имуществом и представительство по искам наследства и к наследству и вообще по делам наследства.

Душеприказчик обязывался составить опись всему поступающему в его управление наследственному имуществу. Управляя наследственным имуществом, душеприказчик имел право отчуждать или закладывать это имущество и вообще распоряжаться им, насколько это необходимо для исполнения завещания. Душеприказчику запрещалось лишь совершать дарение, за исключением обычных подарков (ст. 1443, 1444 Проекта). Причем в материалах Редакционной комиссии, составившей проект Гра­жданского уложения, подчеркивалось, что в нем нашла отражение реаль­но существующая судебная практика, которая признавала за душеприказ­чиком следующие права: заведование и управление наследственным имуществом, распоряжение им (продажа и залог) в пределах, необходи­мых для исполнения завещания, исполнение обязательств, лежащих на наследстве, требование исполнения обязательств, принадлежащих на­следству, и вообще исполнение поручений завещателя^MCCLXXVI.

Показательно, что при доктринальных подходах, свойственных российскому дореволюционному гражданскому праву, так же как и за­конодательству, в том числе и при рассмотрении проблем, связанных с определением правовой природы отношений, возникающих при испол­нении завещания душеприказчиком, не принималась во внимание воз­можность квалификации управления наследственным имуществом в качестве доверительной собственности либо иного вещного права.

Например, Г.Ф. Шершеневич по этому поводу писал: «Юридическая природа душеприказничества возбуждает значительные разногласия. Германское законодательство представляет себе душеприказничество как должность... Но едва ли возможно считать душеприказчика должност­ным лицом, потому что он назначается не властью, а частным лицом. Напротив, швейцарское законодательство представляет себе душеприказ- ничество как поручение, тапс1а(... Несомненно, что в основании душе- приказничества лежит договорное отношение между завещателем, де­лающим предложение, и душеприказчиком, принимающим последнее. Если это договор, то по своему характеру он ближе всего подходит к до­говору поручения или доверенности, так как душеприказчик обязывается к выполнению целого ряда юридических актов в чужом интересе»¹.

Не имели ничего общего ни с доверительной собственностью, ни с какими-либо вещными правами и правоотношения, возникающие в свя­зи с несостоятельностью должника по российскому дореволюционному законодательству. В случае признания должника несостоятельным оп­ределением суда назначался особый присяжный попечитель для приня­тия первоначальных охранительных мер в отношении имущества долж­ника, который начинал свою деятельность с составления описи имуще­ства должника и его ареста.

При обнаружении большого числа кредиторов судом учреждалось конкурсное управление (назначался конкурсный попечитель, который считался преемником присяжного попечителя в отношении управления имуществом должника). В обязанности конкурсного управления вменя­лись: розыск имущества несостоятельного должника; составление счета актива и пассива; выделение из конкурсной массы имущества, не при­надлежавшего должнику; проверка предъявленных кредитору требова­ний, распределение их по родам и разрядам; составление примерного расчета удовлетворения требований кредиторов^{MCCLXXVII MCCLXXVIII}.

В дореволюционной российской юридической литературе велись дис­куссии о правовой природе конкурсного управления при несостоятельности должника. При этом в поле зрения российских правоведов, которые строили свои выводы, основываясь на сравнительно-правовом анализе многих зару­бежных законодательств, попадала, естественно, и фигура 1тайее по англий-

скому законодательству, однако концепция доверительной собственности не находила своих сторонников среди российских цивилистов.

Например, Г.Ф. Шершеневич на основе анализа всех имевшихся в то время теоретических концепций, объяснявших правовую природу кон­курсного управления, пришел к следующему выводу: «Из обозрения ука­занных теорий можно заключить, что деятельность конкурсного попечи­теля осуществляется в интересе как должника, так и кредиторов. Дейст­вительно, конкурсное управление обязано исполнить свою задачу воз­можно полного удовлетворения кредиторов, стараясь по возможности охранять интересы должника. Но подобное явление совершенно не согла­суется с понятием представительства на той или другой стороне. Очевид­но, конкурсный попечитель не может быть представителем ни должника, ни его кредиторов. Отсюда само собой напрашивается заключение, что конкурсный попечитель или конкурсное управление является органом государственной власти, - органом, действующим под непосредственным контролем суда, подобно судебным приставам»^MCCLXXIX.

Таким образом, дореволюционному российскому гражданскому праву были известны случаи управления чужим имуществом, которые представ­ляли собой отдельные элементы различных гражданско-правовых институ­тов: опеки, наследования, конкурсного производства. Однако, объясняя правовую природу соответствующих правоотношений, российские циви­листы никогда не обращались к чужеродным концепциям траста или «рас­щепления» собственности.

В советский период развития отечественное гражданское право также не исключало возможность управления чужим имуществом, ко­торое, как и прежде, оставалось лишь элементом других гражданско- правовых институтов.

Так, согласно Гражданскому кодексу РСФСР 1922 г. в наследст­венном праве действовало правило, по которому при отсутствии налич­ных наследников имущества, требующего управления (предприятия, строения и т.п.), нотариальный орган назначал ответственного попечи­теля над указанным имуществом по представлению государственного органа, ведающего соответствующими предприятиями или имуществом (ст. 432). Управляли государственным имуществом и государственные предприятия и их объединения, переведенные на хозяйственный расчет и не финансируемые в сметном порядке, которые выступали в обороте как самостоятельные и не связанные с казной юридические лица. По своим долгам они отвечали имуществом, состоящим в их свободном распоряжении (ст. 19).

В соответствии с Гражданском кодексом РСФСР 1964 г. государст­венное имущество, закрепленное за государственными организациями, находилось в оперативном управлении этих организаций, осуществлявших в пределах, установленных законом, в соответствии с целями их деятельно­сти, плановыми заданиями и назначением имущества право владения, пользования и распоряжения имуществом. Однако государство признава­лось единым собственником всего государственного имущества (ст. 94).

В гражданско-правовой доктрине того времени признавалось, что «советское государство является единым и единственным собственником всех государственных имуществ, в чем бы они ни выражались и в чьем бы ведении ни находились. Все без исключения государственные имуще­ства составляют единый фонд государственной собственности. Советское государство, соединяя в своих руках всю полноту политической власти со всеми правомочиями собственника, само определяет правовой режим принадлежащих ему имуществ», а право оперативного управления госу­дарственных организаций считалось одним из «средств осуществления принадлежащего государству права собственности»¹.

И все же благодаря доверительной собственности (трасту) многове­ковая история российской цивилистики приобрела одну весьма забавную страницу. В период так называемой конституционной реформы (сентябрь - декабрь 1993 г.), когда старая конституция была отменена указом Прези­дента Российской Федерации, а новая, принятая на референдуме, еще не вступила в силу, и по этой причине Президент осуществлял не только исполнительную, но и законодательную (а в известном смысле - и судеб­ную) власть, появился весьма примечательный нормативный акт (естест­венно, в виде Указа Президента Российской Федерации) от 24 декабря 1993 г. № 2296 «О доверительной собственности (трасте)»^{MCCLXXX MCCLXXXI}, который сра­зу же приобрел историческое значение как образец юридической безгра­мотности и неуважения к отечественным правовым традициям. Данным Указом предусматривалось, естественно, «в целях совершенствования управления экономикой в период экономической реформы и содействия конституционным преобразованиям в Российской (Федерации... ввести в гражданское законодательство Российской Федерации институт дове­рительной собственности (траст) (выделено мной. - В.В.)».

Октроированный Президентом РФ российской цивилистике траст ос­новывался на классической англо-американской концепции «расщеплен­ной» собственности, о чем прямо свидетельствовала норма, содержащаяся в Указе, а именно что к праву доверительной собственности применяются

правила о праве собственности, если иное не установлено законодатель­ными актами и договорами об учреждении траста (п. 4 Указа). При учреж­дении траста учредитель должен был передать имущество и имуществен­ные права, принадлежащие ему в силу права собственности, на определен­ный срок доверительному собственнику, а доверительный собственник был обязан осуществлять право собственности на доверенное ему имущество исключительно в интересах бенефициара в соответствии с договором об учреждении траста и российским законодательством (п. 3 Указа).

Учредителем доверительной собственности (траста) и бенефициаром, или «бенефициарием» (именно так именуется в Указе выгодоприобретатель), признавалось любое физическое или юридическое лицо. Из числа же воз­можных доверительных собственников исключались лишь лица, которые могли быть признаны бенефициарами по данному договору об учреждении траста; органы государственной власти и управления, государственные уч­реждения, государственные предприятия и их объединения (п. 5-7 Указа).

Объектами доверительной собственности (или, как говорилось в Указе, «предметом договора об учреждении траста») объявлялись имущество, ко­торым учредитель траста владеет в силу права собственности, а также свя­занные с ним имущественные и личные неимущественные права. Причем согласно Указу в траст могло передаваться имущество, «как существующее в момент заключения договора, так и такое, которое может существовать в будущем, в том числе созданное или приобретенное доверительным собст­венником на основаниях, вытекающих из закона» (п. 8 Указа). Правда, дан­ное положение не вполне согласуется с другим правилом, содержащимся в п. 9 Указа, согласно которому к доверительному собственнику переходят имущество и все связанные с ним имущественные и личные неимуществен­ные права, принадлежавшие учредителю при учреждении траста (надо по­нимать, фактически принадлежавшие уже на момент заключения договора). В соответствии с Указом доверительному собственнику предоставлялось исключительное право определять, какой способ действий при осуществле­нии прав и обязанностей, вытекающих из договора об учреждении траста, является наилучшим с точки зрения интересов бенефициара, а относительно учредителя указывалось, что после вступления в силу договора об учрежде­нии траста он не вправе давать доверительному собственнику какие-либо указания или иным образом вмешиваться в осуществление им его прав и исполнение обязанностей по договору (п. 11, 18 Указа).

Доверительный собственник получал правомочия пользования, вла­дения и распоряжения доверенным ему имуществом. Непосредственно Указом ему запрещалось только передавать указанное имущество в дове­рительную собственность иному лицу, а также приобретать переданное ему имущество в свою собственность (п. 12).

Несмотря на объявленное в названном Указе Президента РФ «введе­ние в российское гражданское законодательство института доверитель­ной собственности (траста)», на самом деле сконструированное им пра­воотношение (между учредителем траста и доверительным собственни­ком) представляется не чем иным, как двусторонним (или трехсторонним, с участием бенефициара) договорным обязательством. Об этом свиде­тельствуют не только многочисленные положения о «правах и обязанно­стях доверительного собственника по договору об учреждении траста», но и нормы Указа, наделяющие доверительного собственника правами на возмещение расходов и на получение вознаграждения. Согласно п. 15 Указа доверительный собственник имеет право на полное возмещение понесенных им необходимых расходов, связанных с осуществлением его прав и исполнением обязанностей, вытекающих из договора об учрежде­нии траста, в пределах доходов, получаемых в силу владения имущест­вом, переданным ему в траст. Он имеет также право на получение возна­граждения в размерах и на условиях, установленных договором.

Да и основания прекращения так называемой доверительной собст­венности больше напоминали обычные основания прекращения договорно­го обязательства. В соответствии с п. 20 Указа договор об учреждении тра­ста мог быть прекращен исключительно по следующим основаниям: по истечении срока, на который он был заключен; при возникновении обстоя­тельств или выполнении условий, предусмотренных договором; в случае смерти, прекращения (ликвидации, реорганизации) или отказа от своих прав одного или нескольких лиц, признаваемых бенефициарами по данно­му договору, если иное не было установлено договором; в случае смерти или прекращения (ликвидации, реорганизации) доверительного собствен­ника или признания его банкротом; при удовлетворении судом иска учре­дителя или бенефициара в связи с неисполнением доверительным собст­венником обязанностей, вытекающих из договора, или злоупотреблением им доверием, оказанным ему учредителем траста при заключении догово­ра. Причем прекращение договора об учреждении траста во всех случаях было возможно только по решению суда. Односторонний отказ от договора и даже его расторжение по соглашению сторон не допускались.

Вместе с тем Указ Президента РФ «О доверительной собственности (трасте)» не содержал какого-либо позитивного регулирования отноше­ний, возникающих между доверительным собственником и третьими ли­цами по поводу имущества, переданного в траст. Однако, учитывая, что к праву доверительной собственности подлежали применению правила о праве собственности (п. 4 Указа), видимо, действительно предполагалось, что единое и неделимое право собственности будет «расщепляться» меж­ду двумя субъектами: собственником имущества (учредителем траста) и доверительным собственником, как это происходит в англо-американс­ком праве, что совершенно неприемлемо для российского гражданского права, относящегося к континентальной правовой системе.

Данное обстоятельство, несмотря на крайне ограниченную сферу применения рассматриваемого Указа, который распространил свое дей­ствие исключительно на отношения, связанные с передачей в траст па­кетов акций акционерных обществ, созданных при приватизации госу­дарственных предприятий, закрепленных в федеральной собственности, видимо, послужило причиной негативной реакции российских цивили­стов на попытку внедрить в российское гражданское право чуждый ему институт доверительной собственности.

Так, например, В.А. Дозорцев прокомментировал попытку внедре­ния траста в российское законодательство следующим образом: «Учреж­дение доверительной собственности означает само по себе прекращение государственной собственности и возникновение права собственности «доверенного». Не приведет ли это к еще более интенсивному и безнака­занному расхищению государственного имущества? Особенно, когда нет оснований полагать, что все управляющие будут заслуживать полного «доверия» и можно исключить их злоупотребления в собственных инте­ресах. При отсутствии специального механизма, корни которого уходят в другую систему права, найти управу было бы достаточно трудно»¹.

Не менее категоричной является оценка Е.А. Суханова, который по­лагает, что отечественному правопорядку пытались навязать доверитель­ную собственность «путем прямого буквального заимствования анало­гичного института англо-американского права...». «Институт довери­тельной собственности (траста), - пишет Е.А. Суханов, - отсутствует в континентальных правопорядках, поскольку он основан на весьма свое­образных средневековых традициях английского права, заимствованных впоследствии американской правовой системой. Траст («доверительную собственность») нельзя относить ни к вещным, ни к обязательственным правам, ибо такое деление имущественных прав неизвестно породившему его правопорядку. Именно поэтому «введение» этого института в отече­ственный правопорядок президентским указом было крайне неудачной и непродуманной попыткой использования чужеродных конструкций, рас­считанных на совершенно иную «систему координат»»^{MCCLXXXII MCCLXXXIII}.

В некоторых публикациях, появившихся сразу после издания Указа Президента РФ от 24 декабря 1993 г. № 2296, «вводившего» институт доверительной собственности (траста), авторы пытались объяснить при­чины его появления и отыскать позитивные стороны этого события. На­пример, К.Н. Скловский предложил рассматривать траст «не как собст­венность, а как вещное право», полагая, что «доверительный собствен­ник - не собственник», поскольку «к нему переходит только имущество, а не власть действовать в своем интересе». «Чтобы не ломать систему пра­ва, - предлагает К.Н. Скловский, - достаточно не считать в интересах системы доверительного собственника формальным собственником»¹.

Рассматривая российский образец доверительной собственности (траста) в качестве ограниченного вещного права, К.Н. Скловский срав­нивает его с иными ограниченными вещными правами и приходит к выводу, что «проблема траста в целом возникла именно из-за неясности конструкции хозяйственного ведения (оперативного управления) как способ создания наряду с ней иного весьма широкого вещного права с гораздо более определенным содержанием»^{MCCLXXXIV MCCLXXXV}.

Л.Ю. Михеева видит значение Указа Президента РФ «О доверительной собственности (трасте)», хорошо понимая и отмечая все его недостатки, в том, что «данный нормативный акт играл значительную роль в становлении отношений по управлению чужим имуществом. Эти отношения стали при­вычными для отечественного правосознания, хотя не были приняты им од­нозначно. В науке гражданского права возникла дискуссия о природе той доверительной собственности, которая была провозглашена указом»^MCCLXXXVI.

Пожалуй, с тем, что Указ сыграл определенную роль в деле развития российского гражданского права (в том плане, что послужил одним из са­мых ярких образцов того, как нельзя заниматься нормотворчеством), мож­но согласиться. Именно появление данного Указа подтолкнуло разработчи­ков ГК включить уже в часть первую Гражданского кодекса норму, исклю­чающую применение названного Указа и «введенного» им института дове­рительной собственности (траста). Имеется в виду п. 4 ст. 209 ГК, согласно которому собственник может передать свое имущество в доверительное управление другому лицу (доверительному управляющему). Передача имущества в доверительное управление не влечет перехода права собст­венности к доверительному управляющему, который обязан осуществлять управление имуществом в интересах собственника или указанного им третьего лица. А включение в систему гражданско-правовых договоров, регулируемых Гражданским кодексом, договора доверительного управле­ния имуществом (гл. 53 ГК) окончательно решило судьбу доверительной собственности (траста) в российском гражданском праве.

Впрочем, кажется, что именно из такого понимания «значения» Указа Президента РФ «О доверительной собственности (трасте)» исхо­дит и сама Л.Ю. Михеева, которая пишет: ««Победа» концепции дове­рительного управления над трастом была неизбежна и обусловлена... спецификой чуждого явления траста и устойчивыми традициями в оте­чественных представлениях о праве собственности»¹.

Впрочем, для отдельных авторов процесс внедрения в российское законодательство доверительной собственности (траста) еще не завер­шился. Так, по мнению В.Р. Захарьина, Указ Президента РФ «О довери­тельной собственности (трасте)» до настоящего времени сохраняет свою силу, поскольку «ни первой, ни второй частью (ГК. - В.В.) поня­тие доверительной собственности не закреплялось. Речь в ГК РФ шла о понятии доверительного управления». «В настоящее время, - утвержда­ет В.Р. Захарьин, - сложилась ситуация, когда одновременно существу­ют два понятия - доверительная собственность (т.к. Указ № 2296 офи­циально не отменен) и доверительное управление, установленное стать­ей 209 части первой и главой 53 части второй ГК РФ. В некоторых ис­точниках эти понятия смешиваются, хотя разница между ними довольно существенная»^{MCCLXXXVII MCCLXXXVIII}. Представляется, что нелепость изложенной позиции столь очевидна, что позволяет оставить ее без какого-либо комментария.

Результатом этой недолгой (к счастью) и забавной истории с появле­нием и исчезновением института доверительной собственности (траста) в российском гражданском праве явилось создание нового типа договорных обязательств - договора доверительного управления имуществом, который был сконструирован по всем канонам обязательственного права. Данное обстоятельство, кстати, свидетельствует о зрелости отечественной цивили­стики, которая выдержала это нелегкое испытание и, сохранив достоинст­во, отвергла чужеродный институт доверительной собственности.

Итог этой истории можно подвести словами Е.А. Суханова: «Имен­но поэтому заведомо неудачными оказались все попытки ввести в отече­ственный правопорядок как конструкцию «расщепленной» собственно­сти. так и институт траста. Российский закон вполне обоснованно рас­сматривал и рассматривает правомочие государственных и муниципаль­ных предприятий на закрепленное за ними имущество как ограниченное вещное право, а доверительное управление (но не доверительную собст­венность) - как институт обязательственного, а не вещного права»^MCCLXXXIX.