3. Стороны в обязательстве

Прежде всего о наименовании сторон. В этом вопросе намечается значительный разнобой. Речь идет о том, что в законодательстве едва ли не каждой страны стороны называются по-разному. Можно указать, например, на то, что в проекте Гражданского уложения его составители выбрали «хозяина» и «распорядителя», но лишь после долгих поисков^DLXVI. Что же касается Основ 1991 г. и действующего Кодекса, то в них для названия сторон используется описание занимаемого каждой из них в обязательстве положения. Соответственно в Основах 1991 г. речь шла о «лице, совершившем сделку в интересах другого лица, не имея на то полномочий» и «лице, в интересах которого совершена сделка», а в ГК - о «лице, действующем в чужом интересе» и «заинтересованном лице»¹. Такие решения все же трудно назвать оптимальными. Неудивительно, что в литературе, в том числе и в современной, нередко возвращаются к римским терминам «гестор» и «доминус»^{DLXVII DLXVIII DLXIX}.

ГК, по общему правилу, не содержит прямых ограничений воз­можности участия тех или иных видов субъектов в рассматриваемом обязательстве на той или иной из его сторон. Речь, следовательно, идет прежде всего о принципиальной допустимости выступления в роли гесто- ра и доминуса в равной мере как юридических лиц, так и граждан.

Что касается доминуса, то в этой роли может оказаться любое юридическое лицо и любой гражданин: как дееспособный, так и недее­способный.

Применительно к гестору как лицу, обязанному совершить дей­ствия, о которых идет речь, определение возможных участников на соответствующей стороне зависит прежде всего от характера совер­шаемых действий. Имеется в виду, являются ли они фактическими или юридическими? Так, лицо, на котором лежит обязанность совер­шить в чужом интересе фактические действия, может быть признано гестором независимо от наличия у него дееспособности: спасти чело­века от нападения на него взбесившегося пса, приобретя тем самым соответствующее право на компенсацию, может и недееспособный. При этом не имеет значения, является ли такое лицо недееспособным по возрасту или признано таковым по состоянию здоровья. Следует согласиться с А.П. Сергеевым в том, что «действия фактического ха­рактера в чужом интересе имеют значение юридических поступков, а не сделок. Совершать такие действия могут наряду с дееспособными и недееспособные граждане»^DLXX.

В отношении заключенных гестором сделок особой специфики нет, поскольку наличие дееспособности у граждан, а равно соответствие без поручения и смежные отношения

сделки специальной правоспособности юридического лица служат не­пременными условиями ее действительности.

Единственное относящееся к гестору ограничение установлено в ст. 980 (п. 2) ГК, которая исключила возможность распространения правил, предусмотренных гл. 50 ГК, на случаи совершения государст­венными или муниципальными органами действий в интересах других лиц. Имеются в виду органы, для которых, на что уже обращалось внимание, совершение подобных действий служит одной из целей их деятельности.

4. Обязательства из действий в чужом интересе

без поручения и смежные отношения

Особый интерес вызывает сопоставление рассматриваемых обяза­тельств с четырьмя институтами. Первый из них - обязательства вслед­ствие неосновательного обогащения.

Подтверждение определенной близости педойогит дезйо к выделен­ному теперь в гл. 59 ГК неосновательному обогащению можно было об­наружить в дореволюционной судебной практике, а также в судебной практике периода действия Гражданских кодексов РСФСР 1922 и 1964 гг. Как уже было показано, столкнувшись с отсутствием в законодательстве норм, посвященных педойогит дезйо, суды сочли возможным распро­странить на такого рода отношения, пользуясь аналогией закона, нормы, регулирующие обязательства из неосновательного обогащения.

Подтверждение определенной связи обоих институтов можно ус­мотреть теперь в ст. 987 ГК. Достаточно указать на ее название: «Неосно­вательное обогащение вследствие действий в чужом интересе». А в самой статье содержится указание на необходимость применения к одному из случаев действия в чужом интересе не гл. 50, а именно правил, преду­смотренных в гл. 60 ГК «Обязательства вследствие неосновательного обогащения».

К этому можно добавить, что в ряде других статей гл. 50 ГК, опре­деляющих непременные условия возникновения обязательств вследст­вие действия в чужом интересе без поручения (ст. 980, п. 1 ст. 983 и др.), хотя и нет на случай отсутствия какого-либо из указанных в них условий прямой отсылки к гл. 60 ГК, подразумевается применение пра­вил именно этой главы.

И все же нормы гл. 50 ГК отнюдь не превращаются в специальные по отношению к включенным в гл. 60 ГК. Иначе и не может быть уже потому, что регулируемые названными главами отношения являются антиподами. Достаточно указать в этой связи на то, что в отличие от обязательств вследствие неосновательного обогащения, признаком ко­торых, как вполне обоснованно отмечал А.Л. Маковский, является «в широком смысле слова незаконность (выделено мной. - М.Б.) обогаще- ния»^DLXXI, обязательство, о котором идет речь, возникает из прямо указан­ного в таком качестве в законе основания - действия в чужом интересе без поручения. При этом одним из непременных условий возникнове­ния обязательств по ст. 980 ГК как раз и служит, на что уже обращалось внимание, именно правомерность действий.

Нормы гл. 60 ГК не являются точно так же «запасными» по отно­шению к нормам гл. 50 ГК. «Запасные», «общие нормы» могут приме­няться субсидиарно только в случаях, когда специальных, регулирую­щих те же отношения норм не хватает. Иная ситуация имеется в данном случае. Речь идет не о восполнении пробела в правовом регулировании какого-либо частного вопроса, а о квалификации соответствующих от­ношений как таковых. Имеется в виду, что хотя они и совершаются в чужом интересе, на эти отношения в силу их определенных особенно­стей распространяется иной правовой режим - тот, который предусмот­рен для обязательств из неосновательного обогащения.

Обязательства, предусмотренные гл. 50 и 60 ГК, в равной мере от­носятся к числу недоговорных, и, более того, в четырехчленной клас­сификации обязательств (по признаку их оснований) они оказались бы в одной и той же группе - обязательств квазидоговорных.

Составляющая существо обоих обязательств возможность заявления требования, которая предоставляется соответственно гестору (в обя­зательстве из действий в чужом интересе) и потерпевшему (в обяза­тельстве из неосновательного обогащения), имеет в виду в равной мере восстановление определенной эквивалентности во взаимоотно­шениях сторон. Соответственно предметом требований служит в обо­их случаях компенсация утраченного. Не случайно, что именно по этой причине один из самых распространенных вариантов неоснова­тельного обогащения - уплата недолжного - вместе с тем фигурирует и в ст. 980 ГК в виде возможной цели действий в чужом интересе без поручения. Речь идет о содержащемся в этой статье указании в каче­стве примера соответствующих действий, влекущих за собой преду­смотренные в гл. 50 ГК последствия, на исполнение гестором обяза­тельства доминуса.

без поручения и смежные отношения

При всей общности педоНогит дезйо и неосновательного обогаще­ния все же различий между ними немало.

А.Л. Маковский весьма удачно использовал для выражения сути не­основательного обогащения (кондикционных обязательств) формулу «вер­ни чужое»¹. Между тем эта формула явно неприемлема для обязательств, предусмотренных гл. 50 ГК, уже по той причине, что здесь вообще нет места возврату. То, чего требует гестор, предполагается никогда ему не принадлежавшим. И если использовать столь же лаконичную формулу применительно к рассматриваемым обязательствам, она приобретет иной вид: «оплати оказанную тебе услугу, хотя ты ее и не заказывал».

Сопоставляя рассматриваемые обязательства, В.А. Рясенцев под­черкивал, что «случаи неосновательного обогащения характеризуются: 1) недостаточным правовым основанием для получения одной стороной выгод за счет другой; 2) отсутствием намерения у лица потерпевшего доставить выгоду, обогатить другое лицо; 3) возникновением обяза­тельства на стороне обогатившегося, независимо от воли потерпевшего, а лишь в силу неосновательного перемещения ценностей, неоправдан­ного получения одним лицом за счет другого. Противоположные при­знаки мы находим в случаях ведения дела другого лица без поручения, но в его интересах»^{DLXXII DLXXIII}.

Из перечисленных выше автором трех признаков (число их можно было бы и увеличить) есть все же один, который в конечном счете мо­жет сам по себе считаться достаточным для разграничения соответст­вующих обязательств. Это убедительно показала Е.А. Флейшиц. Она обратила внимание на то, что «субъективный момент: наличие или от­сутствие намерения действовать в чужом интересе - является основным признаком для различения деятельности в чужом интересе без поруче­ния, с одной стороны, и неосновательного обогащения - с другой. В зависимости от наличия или отсутствия такого намерения разреша­ются и все остальные вопросы взаимоотношений сторон»^DLXXIV.

Свое утверждение Е.А. Флейшиц проиллюстрировала на конкрет­ных примерах. Так, ею было обращено внимание на то, что «осуществ­ляющий деятельность в чужом интересе действует намеренно в интере­сах другого лица. Поэтому за ним должно быть признано право на воз­мещение ему произведенных в интересах другого лица расходов, но не выгод, которые получило это другое лицо. В то же время право на воз-

мещение произведенных расходов должно быть признано за ним, хотя бы другое лицо выгод не получило.

Вместе с тем в случаях деятельности в чужом интересе без поруче­ния есть все основания требовать от того, кто такую деятельность осу­ществляет, не меньшей осмотрительности, чем та, которую он проявля­ет в своих делах».

Иным, указывала Е.А. Флейшиц, является положение, в котором оказываются стороны применительно к неосновательному обогащению: «Потерпевшим в этих случаях является лицо, полагавшее, что оно дей­ствует в своих интересах. Его требования к другому лицу возникают, если его действия создали выгоду для другого за счет невыгоды для него самого. Он вправе потребовать выдачи ему этой выгоды»^DLXXV.

Позднее описанную позицию автора разделил законодатель, фор­мулируя указанную выше ст. 987 ГК. Специально предназначенная для того, чтобы вывести одну из ситуаций, имеющих отношение к действи­ям лица в чужом интересе без поручения, за рамки гл. 50, эта статья использует именно отмеченный признак: то, что имеются в виду дейст­вия, непосредственно не направленные на обеспечение интересов дру­гого лица. А в подтверждение того, что речь идет именно о «намерени­ях», в качестве примера указан случай, когда совершившее соответст­вующие действия лицо ошибочно предполагало, что действует в своем интересе.

В годы, когда считалось возможным применение к последствиям действий в чужом интересе норм о кондикционных обязательствах, это объяснялось, на что уже обращалось внимание, использованием анало­гии закона. Между тем аналогия закона как таковая представляет собой все же лишь вынужденную меру, которая далеко не всегда способна устранить негативные последствия соответствующего пробела. В дан­ном случае это приводило к тому, что лицо, совершавшее в чужом инте­ресе без поручения действия, которые заслуживают по своему характеру в виде общего правила поощрения, не получало необходимой правовой защиты, если только такие действия и их результат не укладывались в рамки обязательства из неосновательного обогащения (в качестве приме­ра можно назвать ситуации, при которых действия лица в чужом интересе имели целью предотвращение вреда, угрожавшего жизни или здоровью).

Теперь о втором, тесно связанном с первым институте - договоре поручения. Необходимость такого сопоставления возникает лишь тогда, когда по своему характеру совершаемые третьим лицом действия не без поручения и смежные отношения

являются исключительно фактическими уже потому, что эти последние заведомо находятся за пределами договора поручения.

Подобно тому как это имеет место применительно к договору по­ручения, и в обязательстве, регулируемом гл. 50 ГК, речь идет о дейст­виях, совершаемых лицом, которое замещает определенным образом другого. И хотя ст. 971 ГК специально не оговаривает необходимость совершения действий поверенным в интересах доверителя, в этом нет нужды, поскольку требования к поверенному определяются договором, в согласовании которого участвовал доверитель. В том и в другом слу­чае предметом выступает оказание услуг и соответственно их оплата, которая включает, по крайней мере, возмещение понесенных расходов.

Необходимость сопоставления педойогит дезНо с договором пору­чения предопределяется уже тем, что конститутивным признаком пре­дусмотренного гл. 50 ГК обязательства служит «отсутствие поручения». Соответственно такое сопоставление имеет значение прежде всего для выявления различий, в конечном счете явившихся результатом того, что одна из моделей рассчитана на действия «по поручению», а другая - «без поручения».

Так, в частности, первая из этих двух моделей предполагает необ­ходимость совершать действия, укладывающиеся в заранее согласован­ные, закрепленные в договоре параметры, в то время как применитель­но к рассматриваемому обязательству речь идет о совершении дейст­вий, которые только должны породить долг. По этой причине оценка совершенных действий необходима в подобных ситуациях для призна­ния обязательства возникшим.

Договор поручения, являющийся, по сути, договором о представи­тельстве, направлен на совершение поверенным действий от имени до­верителя, в то время как гестор своими действиями установить юридиче­скую связь между третьими лицами и доминусом не может. Указанного результата можно достичь только путем использования иных правовых институтов, притом в порядке и на основаниях, указанных законом.

Существует также определенное несовпадение и в предмете обяза­тельств, возникающих соответственно из действий в чужом интересе и из договора поручения. Фактические действия в указанном договоре используются только в качестве возможного дополнения к действиям юридическим, а при педойогит дезйо те же фактические действия яв­ляются таким же самостоятельным предметом обязательств, как и дей­ствия юридические^DLXXVI. Именно это позволило, в частности, выделить в составе действий, охватываемых соответствующим обязательством, действия в целях предотвращения вреда, которые чаще всего как раз и являются фактическими по характеру.

Вопрос о соотношении педоНогит дезйо с третьим по счету инсти­тутом - представительством как таковым возникает, естественно, лишь тогда, когда совершенные гестором в чужом интересе действия выра­жаются в заключении сделки (сделок).

Следует в этой связи указать на особый характер, который в дан­ном случае имеет соотношение со смежным институтом. Если примени­тельно к неосновательному обогащению и договору поручения имелись в виду конкурирующие модели, то в рассматриваемом случае такого рода конкуренция исключается. Представительство охватывает отно­шения внешние, связывающие гестора и(или) доминуса с тем третьим лицом, с которым была совершена сделка. В отличие от этого педойогит дезйо в соответствующих случаях имеет в виду исключи­тельно внутренние отношения, складывающиеся между тем, кто совер­шает сделку (гестором), и тем, в чьих интересах сделка совершена^DLXXVII.

Наряду с неосновательным обогащением, договором поручения и представительством интерес может иметь сопоставление педоНогит дезйо с обязательством вследствие причинения вреда (гл. 59 ГК). Соот­ветствующему вопросу посвящена ст. 988 ГК, в силу которой отноше­ния по возмещению вреда, причиненного действиями без поручения заинтересованному лицу (т.е. доминусу) или третьим лицам, регулиру­ются правилами, предусмотренными гл. 59 ГК («Обязательства вслед­ствие причинения вреда»)^DLXXVIII.

Отсутствие подобной отсылочной нормы в гл. 49 ГК, посвященной договору поручения, объясняется тем, что действия поверенного осу­ществляются во исполнение полученного от доверителя поручения. Дав поручение, доверитель принимает на себя риск, связанный с исполнени­ем поручения, разделяя его в определенных случаях с поверенным. Гес- тор, осуществляющий действия исключительно по своей воле, тем са­мым принимает на себя связанный с этим риск, и тогда не имеет значе­ния, кто выступает в роли потерпевшего - сам ли доминус или третье лицо. И все же на этот счет есть специальная норма в составе института, урегулированного гл. 59 ГК. Речь идет о последствиях причинения вре­да в состоянии крайней необходимости. Его признаком ст. 1067 ГК счи­тает причинение вреда для устранения опасности, угрожающей либо самому причинителю, либо третьим лицам. Особенно важно подчерк­нуть, что опасность, о которой идет речь, должна быть именно той, ко­торая могла быть устранена только принятыми причинителем действия­ми. Нет сомнений в том, что в таком положении может оказаться и гестор, например, участвующий в спасании жителей дома от затопления.

В подтверждение можно сослаться на случай из судебной практики.

Стремясь избежать наезда на пешехода, переходившего улицу на красный свет (как оказалось впоследствии, находившегося в нетрезвом состоянии), водитель автомашины был вынужден свернуть на встречную полосу. Это повлекло за собой столкновение с едущими навстречу автомашинами. И как результат - человеческие жертвы (гибель двоих) и разбитое транс­портное средство. При этих условиях, указав на отсутствие у водителя возможности избежать аварии, суд посчитал возможным возложить обя­занность возместить вред на самого пешехода, признав его, таким обра­зом, лицом, в чьем интересе действовал водитель автомашины¹.