5. Ильинична

Судьба этой женщины в романе наиболее, может быть, горька. Прожив со своим мужем долгую жизнь, Ильинична так и не обрела с ним своего женского счастья.

«Меня идол мой хромоногий смолоду до смерти убивал – ни за что ни про что. Сам напаскудничает, а на мне горе срывал. Придет, бывало, на заре, закричу горькими слезьми, попрекну его. Ну а он и даст кулакам волю. По месяцу вся синяя ходила, а ить выжила же – и детей воскормила» и ни разу из дому не очинялась уходить», – говорит она Наталье.

Илыинична не только бескорыстнее Пантелея Прокофьевича, но в чем-то, может быть, прозорливее, мудрее и своего младшего сына.

Не разбираясь, как и Григорий, в тонкостях политических программ, она тем не менее своим материнским чувством до многих истин верно доходит сама.

«Ты Бога-то... сынок, не забывай! Ну, как же так можно? В измальстве ты был ласковый да желанный, а зараз так и живешь со сдвинутыми бровями. У тебя уж, гляди-кось, сердце как волчиное исделалось».

Жизненные испытания, выпавшие на ее долю, не пощадили ее. В финале романа она предстает перед нами «надломленная, постаревшая, жалкая».

Единственное, что продолжает поддерживать ее жизненные силы – ожидание вестей от «младшенького».

С исступлением она говорит Аксинье:

«Не может быть, чтобы лишилась я последнего сына! Не за что Богу меня наказывать. Мне уже и жить-то чуть осталось! Живой Гриша! Сердце мое не вещует – значит живой он, мой родимый!».

Сердце у нее по Грише «так болит, что ничего ей не мило, и глазам на свет глядеть больно».

Каждый час ожидая сына, она каждый день готовит лишнее, ставит в печь, чтобы Григорий мог поесть горяченького; достает его старую поддевку и фуражку и вешает, где повиднее, на кухне.

...Радости ее нет предела, когда вспомнит о ней Григорий и пришлет ей долгожданную весточку. Лучистый свет загорается тогда в глазах ее: «Про матерю вспомнил. По отчеству, Ильиничной повеличал!»

...Несчетное количество раз она просит Аксинью читать уже читанное-перечитанное письмо сына (Аксинья и сама уже по памяти, в темноте, «читает» его).

Изображая Ильиничну, Шолохов проникает в самые глубины материнского сердца.

Одна из сильнейших сцен романа.

Поздним вечером, дряхлая и больная, почти лишенная сил, мать выходит во двор и, придерживаясь руками за изгородь, смотрит в степь, туда, где, словно неотступная далекая звездочка, мерцал разложенный косарями костер.

Потом негромко, словно он стоял тут же, рядом, позвала:

– Гришенька! Родненький мой! – Помолчала и уже другим, низким и глухим голосом сказала:

– Кровинушка моя!»

(Все это видит оказавшаяся в эту минуту поблизости Аксинья).

Умирает она одна, и на смертном одре думая о сыне!

...Как видение, возникает в ее сознании «опаленная солнцем августовская степь». Она видит себя молодой и красивой. Оторвавшись от жатвы, она спешит покормить заплакавшего крохотного Гришатку.

– Милый ты мой сыночек! Расхорош ты мой! Уморила тебя с голоду мать!

А рядом стоит, отбивая косу, молодой черноусый гришаткин отец...

Впадая в беспамятство, она умирала просто.

Смертный тлен не обезобразил ее.