5.«Веселый двор»

Веселым, в насмешку, прозвали в деревне двор холостого печника Егора Минаева. Пустоболта, то голодного, то пьяного.

И опять всю силу своей писательской жалости Бунин отдает женщине – матери Егора Анисье.

Рассказ посвящается страшной судьбе этой кроткой и смиренной женщины.

Финальная сцена

…Доев последнюю корку хлеба, совсем ослабев от голода («Стало клонить ко сну, рябить в глазах, звенеть в ушах; стали пухнуть ноги»), отправилась Анисья в соседнюю деревню проведать сына в робкой надежде и подкормиться.

В полуобмороке от истощения бредет она в жаркий цветущий день.

Цветами, медовыми запахами украсил Бунин последний смертный путь этой святой мученицы.

В неистребимо чистом и кротком ее сердце сохранилось тяготение к красоте.

«Хотя ее мутило, но так нежно синели дали деревень, до того дурманящ был запах цветочной пыли, что она с задумчиво-грустной улыбкой стала рвать цветы; нарвала, набрала в свою темную грубую руку большой пестрый пук…

И, превозмогая боль, с последним на этой земле букетом, пошла дальше, чтобы что-то сказать сыну и перекрестить его на прощанье...»

Дорога Анисьи к сыну принадлежит к лучшим страницам русской прозы.

Образ этой шатающейся от слабости женщины, которая жует какие-то травинки, предстает как образ всей многострадальной России.

«… Так и добрела она до караулки, но в ней не было ее непутевого сына. Пуста была караулка. Даже хлебной крошки нельзя было найти в ней.

Умирая от голода, она просила одного лишь милосердия страждущей душе своей.

И милосердное освобождение снизошло к ней:

«Она спала, умирая во сне».

6.«Захар воробьев»

Этот русский крестьянин выше, крупнее обыкновенных людей.

Он полон желания совершить что-то необыкновенное. В нем играет могучая, нерастраченная энергия. Живет жалость к людям и неосознанная, ненасытная жажда подвига (тема, которую Шукшин продолжит в галерее своих «чудиков»).

…В знойный августовский день жуликоватый урядник, пьяница Алешка и знакомый кучер, скуки ради, предлагают ему пари – выпить за час четверть водки (около пяти полулитровок).

Захару уже случалось тешить людей, озоруя своей богатырской силой.

Он поднимал за передние ноги битюга-жеребца, поднимал немыслимой тяжести чугунный привод. Однажды бык изранил старуху. И он нес ее на руках к врачу целые пять верст.

Предложенное ему пари Захар выигрывает. Водка выпита.

Но никакого удовлетворения это нашему герою не приносит.

Тяжкая, смешанная со злобой тоска овладевает им.

Он продолжает пить…

И его смерть на пыльной дороге в жаркий летний полдень символична. Могуч русский народ. Но негде ему применить свою силу. Горький ему выпал жребий.

ВИДЕОРЯД: ИЛЛЮСТРАЦИИ К РАССКАЗАМ.

ОТ НАЦИОНАЛЬНОЙ ПРОБЛЕМАТИКИ К ПРОБЛЕМАТИКЕ ОБЩЕЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ

7.«Господин из сан-франциско» 1915

И. Бунин:

«Не понимал я никогда, как можно находить смысл жизни в службе, в хозяйстве, в политике, в наживе, в семье…» У художника «нет свободных… фибр души, которые бы он посвятил на службу житейскому».

Громадная «Атлантида» – это своего рода модель современного Бунину и нам с вами человеческого общества.

На нижних этажах без устали снует ошалевшая от грохота и адской жары прислуга.

На верхних страдает от ожирения и лени привилегированная элита. Бунин словно исполняет замысел Л. Толстого – написать книгу «Жранье. Валтасаров пир»:

«Люди думают, что заняты разными важными делали, а заняты только жраньем».

«По утрам пили кофе, шоколад, какао, затем садились в ванны, делали гимнастику, возбуждали аппетит и хорошее самочувствие; совершали дневные туалеты и шли к первому завтраку; затем бодро гуляли по палубам, а в одиннадцать – подкреплялись бутербродами с бульоном; подкрепившись, с удовольствием читали газету и спокойно ждали второго завтрака, еще более питательного и разнообразного, чем первый ...»

Единственный одухотворенный уголок на корабле – очаровательная пара влюбленных.

Влюбленные танцевали, «и все выходило у них так тонко, так очаровательно, что окружающие не сводили с ниx глаз...»

И лишь один капитан «Атлантиды» знал, что эта пара была нанята Ллойдом играть любовь за хорошие деньги.

Рассказ проникнут мыслью о неотвратимости гибели мира буржуазной Атлантиды.

Незыблемость заведенного порядка – кажущаяся.

Эту мысль «пророчит» уже эпиграф из «Апокалипсиса»: «Горе тебе, Вавилон, город крепкий...»

Эта же мысль конкретизируется в сюжете – в судьбе безымянного господина из Сан-Франциско...

Его суетная, ничтожно бессмысленная жизнь не оправдывается даже смертью.