§ 61. Необходимость детальных исследований для гносеологического оправдания и частичного осуществления идеи чистой логики

Однако авторитет Лейбница будет иметь еще меньше силы, чем авторитет Канта или Гербарта, тем более, что Лейбницу не удалось осуществить свои ве­ликие замыслы. Он принадлежит к прошедшей эпо­хе, относительно которой современная наука счи­тает себя ушедшей далеко вперед. Авторитеты вообще не имеют большого веса, когда идут против широко развитой, мнимо плодотворной и укрепившейся на­уки. И действие их должно быть тем меньше, что у них нельзя найти точно выясненного и позитивно пост­роенного понятия соответствующей дисциплины. Ясно, что, если мы не хотим остановиться на полпу­ти и осудить наши критические размышления на бес­плодность, то мы должны взять на себя задачу пост­роить идею чистой логики на достаточно широком основании.Только если в содержатель­ных детальных исследованияхмы дадим более точно очерченное представление о содержании и характере ее существенных проблем и более опре­деленно выработаем ее понятие, нам удастся устра­нить предрассудок, будто логика имеет дело с нич­тожной областью довольно тривиальных положений. Мы увидим, наоборот, что объем этой дисциплины довольно значителен, и притом не только в смысле ее богатства систематическими теориями, но и преж­де всего в смысле необходимости трудных и важных исследований; для ее философского обоснования и оценки.

Впрочем, предполагаемая незначительность обла­сти чисто логической истины еще сама по себе не есть аргумент в пользу отношения к ней только как к вспомогательному средству для логического тех­нического учения. Чисто теоретический интерес со­держит постулат, что все, образующее теоретически замкнутое в себе единство, должно быть излагаемо в этой же теоретической замкнутости, а не как простое вспомогательное средство для посторонних целей. Впрочем, если наши предшествовавшие размышле­ния, по меньшей мере, выяснили, что правильное понимание сущности чистой логики и ее единствен­ного в своем роде положения в отношении других наук составляет один из важнейших, если не самый важный вопрос всей теории познания, то таким же жизненным интересом этой основной философской науки является и то, чтобы чистая логика была дей­ствительно изложена во всей ее чистоте и самостоя­тельности. Да и на каком основании вообще теория познания заслуживала бы названия полнойнауки, если бы нельзя было считать всю чистую логику ее составной частью или, наоборот, всю совокупность гносеологических исследований - философским до­полнением к чистой логике. Разумеется, не следует только понимать теорию познания как дисциплину, следующую за метафизикой или даже совпадающую с ней, а надо видеть в ней дисциплину, предшествующую метафизике, как и психологии и всем другим наукам.

Приложение Указания на ф.А. Ланге и б. Больцано

 

Как ни велико расстояние, отделяющее мое пони­мание логики от взглядов Ф.А. Ланге, я согласен с ним и вижу его заслугу перед нашей дисциплиной в том, что он в эпоху господства пренебрежительного от­ношения к чистой логике решительно высказал убеж­дение, что «наука может ожидать существен­ных успехов от попытки самостоятельного обсуждения чисто формальных элементов ло­гики»(«Logische Studien» - «Логические этюды»). Со­гласие идет еще дальше, оно касается в самых общих чертах и идеи дисциплины, которую Ланге, впрочем, не сумел довести до полной ясности. Не без основа­ния обособление чистой логики означает для него выделение тех учений, которые он характеризует как «аподиктическое в логике», именно «тех учений, ко­торые, подобно теоремам математики, могут быть развиты в абсолютно принудительной форме»... И достойно одобрения то, что он затем прибавляет: «Уже один факт существования принудитель­ных истиннастолько важен, что необходимо тща­тельно изыскивать каждый след его. Пренебрежение этим исследованием из-за малой ценности формаль­ной логики или из-за ее недостаточности как теории человеческого мышления с этой точки зрения недо­пустимо, прежде всего, как смешение теоретических и практических целей. На подобное возражение сле­довало бы смотреть так, как если бы химик отказал­ся анализировать сложное тело, потому что в слож­ном состоянии оно очень ценно, между тем как от­дельные составные части, вероятно, не имели бы ни­какой ценности». Столь же верно говорит он в дру­гом месте: «Формальная логика как аподиктическая наука имеет ценность, совершенно независимую от ее полезности, так как каждая система a priori обяза­тельных истин заслуживает величайшего внимания».

Столь горячо вступаясь за идею формальной логи­ки, Ланге и не подозревал, что она уже давно осуще­ствлена в довольно значительной мере. Я имею в виду, разумеется, не те многочисленные изложения фор­мальной логики, которые выросли особенно в шко­лах Канта и Гербарта и которые слишком мало удов­летворяли выставленным ими притязаниям; я говорю о «Наукоучении» Бернгарда Больцано, вышедшем в 1837 г. Это произведение в деле логического «элемен­тарного учения» оставляет далеко за собой все имею­щиеся в мировой литературе систематические изло­жения логики. Правда, Больцано не обсудил ясно и не защитил самостоятельного отграничения чистой ло­гики в нашем смысле; но de factoон в первых двух томах своего произведения изложил ее именно в ка­честве фундамента для наукоучения в его смысле с такой чистой и научной строгостью и снабдил ее та­ким множеством оригинальных, научно доказанных и, во всяком случае, плодотворных мыслей, что уже в силу одного этого его придется признать одним из величайших логиков всех времен. По своей позиции он тесно примыкает к Лейбницу, с которым у него много общих мыслей и основных взглядов, и к кото­рому он также философски близок в других отноше­ниях. Правда, он тоже не вполне исчерпал богатства логических интуиции Лейбница, особенно в области математической силлогистики и mathesis universalis. Но в это время из посмертных сочинений Лейбница были известны лишь немногие, и недоставало «фор­мальной» математики и учения о многообразии - этих ключей к пониманию идей Лейбница.

В каждой строке замечательного произведения Больцано сказывается его острый математический ум, вносящий в логику тот же дух научной строгос­ти, который сам Больцано впервые внес в теорети­ческое обсуждение основных понятий и положений математического анализа, тем самым дав ей новые основания; эту славную заслугу не забыла отметить история математики. У Больцано, современника Ге­геля, мы не находим и следа глубокомысленной мно­гозначности философской системы, которая стре­мится скорее к богатому мыслями миросозерцанию и жизненной мудрости, чем к теоретически-анализирующему знанию мира; мы не находим у него и обычного злосчастного смешения этих двух, прин­ципиально различных замыслов, которое так силь­но задержало развитие научной философии. Его идейные конструкции математически просты и трез­вы, но вместе с тем математически ясны и точны. Только более глубокое уяснение смысла и цели этих конструкций показывает, какая великая работа ума кроется в трезвых определениях и в сухих формулах. Философу, выросшему среди предрассудков, среди привычек речи и мысли идеалистических школ - а ведь все мы не вполне свободны от их действия - такого рода научная манера легко может показаться плоской безыдейностью или тугомыслием и педан­тизмом. Но на труде Больцано должна строиться ло­гика как наука; у него она должна учиться тому, что ей необходимо: математической остроте различе­нии, математической точности теорий. Тогда она приобретет и иную основу для оценки «математизи­рующих» теорий логики, которые с таким успехом строят математики, не заботясь о пренебрежитель­ном отношении философов. Ибо они безусловно гар­монируют с духом Больцано, хотя он сам и не пре­дугадывал их. Во всяком случае будущий историк логики вряд ли совершит такое упущение, какое до­пустил столь основательный в других случаях Ибервег, поставив произведение столь высокого достоин­ства, как «Наукоучение», на одну ступень с «Логикой для женщин» Книгге⁷².

Как ни цельна работа Больцано, однако ее нельзя считать окончательно завершенной (в полном со­гласии с мнением самого этого глубоко честного мыслителя). Чтобы упомянуть здесь лишь об одном, укажем на особенно чувствительные недочеты в гно­сеологическом направлении. Отсутствуют (или со­вершенно недостаточны) исследования, касающие­ся собственно философского выяснения функции логического элемента в мышлении и, тем самым, философской оценки самой логической дисципли­ны. От этих вопросов всегда может уклониться ис­следователь, который в точно отграниченной обла­сти, как в математике, строит теорию на теории и не обязан особенно заботиться о принципиальных воп­росах; но не исследователь, который стоит перед за­дачей выяснить право на существование своей дис­циплины, сущность ее предметов и задач и который обращается к тем, кто совсем не видит этой дисцип­лины, не придает ей значения или же смешивает ее задачи с задачами совсем иного рода. Вообще срав­нение предлагаемых логических исследований с про­изведением Больцано покажет, что в них речь идет совсем не о простом комментировании или крити­чески исправленном изложении идейных построе­ний Больцано, хоть они и испытали на себе решаю­щее влияние Больцано и наряду с ним влияние Лотце.

|< в начало	<< назад	к содержанию	вперед >>	в конец >|
|< в начало	<< назад	к содержанию	вперед >>	в конец >|