§ 27. Аналогичные возражения против остальных психологических истолкований логического принципа. Смешение понятии как источник заблуждений

Легко понять, что возражения, аналогичные тем, которые приведены нами в предыдущем параграфе, относятся ко всякому психологическому искажаю­щему толкованию так называемых законов мышле­ния и всех зависящих от них законов.

На наше требование ограничения и обоснования нельзя ответить ссылкой на «доверие разума к само­му себе» и на очевидность, присущую этим законам в логическом мышлении. Внутренняя убедитель­ность логическихзаконов твердо установлена. Но если считать их содержание психологическим, то первоначальный их смысл, с которым связана их убедительность, совершенно меняется. Как мы уже видели, из точных законов получаются неопреде­ленные эмпирические обобщения, которые, при со­ответствующем сознании их неопределенности, мо­гут притязать на признание, но далеки от какой бы то ни было очевидности. Следуя природной черте своего мышления, но не отдавая себе в этом ясного отчета, и психологические гносеологи, без сомне­ния, понимают все относящиеся сюда законы пер­воначально-до того, как начинает действовать их искусство философского толкования - в объек­тивном смысле. Но затем они впадают в ошибку, пе­ренося очевидность, которая связана с этим под­линным смыслом и обеспечивает абсолютную достоверность законов, на существенно видоизме­ненные толкования, вводимые ими в дальнейшем анализе. Если где-либо имеет смысл говорить о непосредственно самоочевидном восприятии исти­ны, то это в утверждении, что два противоречащих суждения не могут быть оба истинны. И наоборот: если где нельзя говорить о самоочевидности, то это-при всяком психологизирующем истолкова­нии того же утверждения (или эквивалентных ему, например, что «утверждение и отрицание в мышле­нии исключают друг друга», или что «признанные противоречащими суждения не могут существовать одновременно в одном сознании»³¹, или что «для нас невозможно верить в обнаруженное противоре­чие»³², что «никто не может считать ничто сущим и несущим одновременно» и т. д.).

Чтобы не оставлять ничего в неясности, остано­вимся на разборе этих колеблющихся формул. При более близком рассмотрении можно сразу заметить искажающее влияниесопутствующих эквивокаций,из-за которых подлинный закон или эквивален­тные ему нормативные формулы смешиваются с психологическими утверждениями. Возьмем первую формулировку: «В мышленииутверждение и отри­цание исключают друг друга». Термин мышление, в более широком смысле означающий всю деятель­ность интеллекта, в словоупотреблении многих ло­гиков часто относится к разумному, «логическому» мышлению, т. е. к правильному составлению сужде­ний. Что в правильномсуждении «да» и «нет» взаим­но исключают друг друга - это очевидно, но этим высказывается равнозначное логическому закону от­нюдь не психологическое утверждение. Оно говорит, что суждение, в котором одно и то же соотношение вещей одновременно утверждается и отрицается, не может быть правильным; но оно ничего не говорит о том, могут ли противоречащие акты суждения реально сосуществовать или нет - будь то в одном со­знании или в нескольких³³.

Этим самым исключена и вторая формулировка, гласящая, что суждения, признанные противоречащи­ми, не могут сосуществовать, хотя бы «сознание» или «сознание вообще» и толковалось как надвременное нормальноесознание. Первичный логический прин­цип, разумеется, не может исходить из предположе­ния понятия «нормального», которое немыслимо вне связи с этим же принципом. Впрочем, ясно, что при таком понимании это утверждение, если воздержать­ся от какого бы то ни было метафизического гипостазирования, представляет эквивалентное описание логического закона и не имеет ничего общего с пси­хологией.

В третьей и четвертой формулировке участвует аналогичная эквивокация. Никто не можетверить в противоречивое, никто не можетпредположить, что одно и то же есть и не есть, никто, т. е. само собой понятно, ни один разумный человек. Эта невозмож­ность существует лишь для того, кто хочет правильно судить и ни для кого другого. Тут, следовательно, выражено не какое-либо психологическое принуж­дение, а лишь убеждение, что противоположные со­отношения вещей не могут быть совместно истин­ны и что, следовательно, если кто желает судить правильно, т. е. признавать истинное истинным и ложное ложным, то должен судить согласно предпи­санию этого закона. Фактически суждения могут про­исходить иначе; нет такого психологического зако­на, который подчинял бы судящего игу логических законов. Опять-таки мы имеем дело с эквивалентной формулировкой логического закона, которой чуж­да мысль о психологической, т. е. каузальной зако­номерности явлений суждения. Однако именно эта мысль составляет существенное содержание психо­логического толкования. Последнее получается в том случае, когда невозможность формулируется имен­но как невозможность сосуществования актов суж­дения, а не как несовместимость соответствующих суждений (как закономерная невозможность их со­вместной истинности).

Положение: «ни один «разумный» человек или даже только «вменяемый» человек не может верить в про­тиворечивое» допускает еще одно толкование. Мы называем разумным того, кому приписываем привыч­ную склонность «при нормальном состоянии ума» «в своем кругу» составлять правильные суждения. Кто обладает привычной способностью при нормальном состоянии ума по меньшей мере уразумевать «само­очевидное», «несомненное», тот в интересующем нас здесь смысле считается «вменяемым». Разумеется, ук­лонение от явных противоречий мы причисляем к весьма, впрочем, неопределенной области самооче­видного. Когда эта подстановка произведена, то по­ложение: «ни один вменяемый или разумный человек не может считать противоречия истинными» оказы­вается тривиальным перенесением общего на единич­ный случай. Мы, конечно, не назовемвменяемым того, кто обнаружил бы иное отношение. Здесь, следовательно, о психологическом законе опять не может быть и речи.

Но мы еще не исчерпали всех возможных толко­ваний. Грубая двусмысленность слова невозмож­ность,которое не только означает объективную закономерную несовместимость, но и субъек­тивную неспособностьосуществить соединение, немало помогла успеху психологистических тенден­ций. Я не могу веритьв сосуществование противо­речивого - как бы я ни старался, мои попытки все­гда натолкнутся на ощутимое и непреодолимое противодействие. Эта невозможность верить - мож­но было бы сказать, - есть самоочевидное пережи­вание; я вижу, что вера в противоречивое для меня и для каждого существа, которое я мыслю аналогич­ным себе, невозможна; этим самым я постигаю оче­видность психологической закономерности, выра­женной в принципе противоречия.

На это новое заблуждение в аргументации мы от­вечаем следующее. Известно из опыта, что, когда мы остановились на определенном суждении, нам не удается попытка вытеснить уверенность, которой мы только что исполнились, и предположить проти­воположное соотношение вещей; разве только если вступят новые мотивы мышления, позднейшие со­мнения или прежние, несовместимые с теперешни­ми взгляды или даже только смутное «ощущение» враждебно поднимающихся масс мыслей. Тщетная попытка, ощутимое противодействие и т. п. - это индивидуальные переживания, ограниченные в лице и во времени, связанные с известными, не поддаю­щимися более точному определению обстоятель­ствами. Как же могут они обосновывать очевидность общего закона, возвышающегося над лицами и вре­менем? Не надо смешивать ассерторической очевид­ности наличности единичного переживания с апо­диктической очевидностью существования общего закона. Разве очевидность наличности того ощуще­ния, которое мы толкуем как неспособность, может вселить в нас убеждение, что фактически невозмож­ное для нас в данный момент навсегда и закономерно нам недоступно? Обратим внимание на неопре­делимость существенных условий такого пережива­ния. Фактически мы в этом отношении часто заблуж­даемся, хотя, будучи твердо убеждены в каком-либо соотношении А, очень легко позволяем себе выска­зываться: немыслимо, чтобы кто-либо произнес суждениепоп А. В таком же смысле мы можем теперь сказать: немыслимо, чтобы кто-либо не признавал закона противоречия, в котором мы совершенно твердо убеждены. Или же: никто не в состоянии считать истинными одновременно два противоречащих соотношения вещей. Может быть, в пользу этого го­ворит опытное суждение, выросшее из многократ­ных испытаний на примерах и иногда имеющее ха­рактер весьма твердого убеждения; но у нас нет очевидности, что так дело обстоит всегда и обяза­тельно.

Истинное положение деламы можем описать так: аподиктически очевидной, т. е. в истинном смысле слова внутренне убедительной для нас является лишь невозможность одновременной истинности противо­речащих положений.Закон этой несовместимости и есть подлинный принцип противоречия. Аподи­ктическая очевидность распространяется затем так­же на психологическое применение; мы убеждены также, что два сужденияс противоречивым содер­жанием не могут сосуществовать в том смысле, что­бы они оба только выражали в форме суждения то, что действительно дано в обосновывающих их на­глядных представлениях. И вообще у нас есть убеж­дение, что не только ассерторически, но и аподик­тически очевидные суждения с противоречивым содержанием не могут сосуществовать ни в одном сознании, ни в распределении по разным сознаниям. Ведь всем этим сказано только, что соотношения вещей, которые объективно несовместимыкак противоречивые, фактически никто не может най­тиодновременно существующими в области на­глядного представления или умозрения. Но этим никоим образом не исключено, что их могут счи­татьсосуществующими; напротив, мы лишеныаподиктической очевидности по отношению к про­тиворечивым суждениям вообще; только по отноше­нию к практически известным и достаточно разгра­ниченным для практических целей классам случаев мы обладаем опытнымзнанием, что в этих случаях противоречивые акты суждения фактически исклю­чают друг друга.