§ 36. Критика специфического релятивизма и, в частности, антропологизма

Если относительно субъективизма мы сомневаем­ся, был ли он когда-нибудь серьезно представлен в науке, то к специфическому релятивизму и, в част­ности, к антропологизму до такой степени склоня­ется вся новая и новейшая философия, что мы толь­ко в виде исключения можем встретить мыслителя совершенно свободного от заблуждений этой тео­рии. А все же и последнюю следует считать в вышеус­тановленном смысле слова скептической теорией, и следовательно и она полна величайших мыслимых вообще в теории нелепостей; здесь мы также нахо­дим, только слегка прикрытым, очевидное противо­речие между смыслом ее тезиса вообще и тем, что осмысленно не отделимо ни от одного тезиса, как такового. Нетрудно обнаружить это в частностях.

1. Специфический релятивизм утверждает: для каж­дого вида судящих существ истинно то, что должно быть истинно сообразно их организации, согласно законам их мышления. Это учение противоречиво. Ибо из него следует, что одно и то же содержание суждения (положение) для одного, а именно для субъекта вида homo истинно, для другого же, а имен­но для субъекта иначе устроенного вида, может быть ложным. Но одно и то же суждение не может быть тем и другим - и истинным, и ложным. Это ясно из самого смысла слов «истинно» и «ложно». Если реля­тивист употребляет эти слова в соответствующем им значении, то его тезис утверждает то, что противо­речит собственному смыслу этого тезиса.

Ссылка на то, что словесное выражение принци­па противоречия, раскрывающего нам смысл слов «истинно» и «ложно», несовершенно и что в нем речь идет о человечески истинном и человечески ложном, явно лишена значения. Подобным же образом и про­стой субъективизм мог бы утверждать, что неточно говорить об истинном и ложном и что при этом подразумевается «истинное или ложное для такого-то субъекта». На это, конечно, субъективизму отве­тят: в очевидно обязательном законе не может под­разумеваться нечто явно противоречивое, а ведь действительно противоречиво говорить об истине для того или другого, оставлять открытой возмож­ность, чтоб одно и то же содержание суждения (обык­новенно мы говорим с рискованной неточностью: одно и то же суждение) было и истинным, и ложным, смотря по тому, кто его высказывает. Но соответ­ственно можно ответить и специфическому реляти­визму: «Истина для того или другого вида», например, для вида homo, есть - в том смысле, в каком это по­нимается здесь - нелепость. Можно, правда, упо­треблять это выражение и в правильном смысле, но тогда оно имеет совершенно иное значение, а имен­но, под ним разумеется круг истин, доступных позна­нию человека, как такового. Что истинно, то абсолют­но, истинно «само по себе»; истина тождественно едина, воспринимают ли ее в суждениях люди или чу­довища, ангелы или боги. Об этой истине говорят ло­гические законы, и мы все, поскольку мы не ослепле­ны релятивизмом, говорим об истине в смысле идеального единства в противовес реальному много­образию рас, индивидов и переживаний.

2. Принимая во внимание, что содержание прин­ципов противоречия и исключенного третьего при­надлежит к смыслу слов «истинный» и «ложный», мы можем формулировать это возражение также следу­ющим образом: если релятивист говорит, что могут быть и такие существа, которых не связывают эти принципы (а это утверждение, как легко показать, равнозначно формулированному выше утвержде­нию релятивистов), то он либо думает, что в сужде­ниях этих существ могут выступать положения и ис­тины, несогласные с этими принципами, либоже полагает, что у них процесс суждения психологическине регулируется этими принципами. Что ка­сается последнего, то мы не находим в этом ничего особенного, ибо мы сами - такие существа. (Вспом­ним наши возражения против психологистических толкований логических законов.) Но что касается первого, то мы просто ответили бы так: эти существа либо понимают слова «ложный» и «истинный» в на­шем смысле, тогда не может быть речи о необязатель­ности принципов: ведь они относятся к самому смыс­лу этих слов и именно к тому смыслу, в котором мы его понимаем. Мы никоим образом не могли бы на­зватьистинным или ложным то, что противоречит принципам. Либо же они употребляют слова «истин­ный» и сложный» в другом смысле, и тогда весь спор есть спор о словах. Если, например, они называют деревьями то, что мы называем суждениями, то те высказывания, в которых мы формулируем основные принципы, для них, разумеется, не имеют значения, но ведь тогда эти высказывания не имеют того смыс­ла, в котором мы их употребляем. Таким образом, релятивизм сводится к тому, что смысл слова «исти­на» совершенно изменяется, но сохраняется притяза­ние говорить об истине в том смысле, который уста­новлен логическими принципами и предполагается всеми нами всюду, где речь идет об истине. В едином смысле существует только единая истина, а в много­значном смысле, конечно, столько истин, сколько угодно будет создать эквивокаций.

3. Организация вида есть факт; из фактов можно выводить опять-таки только факты. Основывать ис­тину, как это делают релятивисты, на организации вида, значит придавать ей характер факта. Но это противоречиво. Каждый факт индивидуален, стало быть, определен во времени. В отношении же исти­ны упоминание об определенности во времени име­ет смысл лишь в связи с установленным ею фактом (именно, если это фактическая истина), но не в свя­зи с ней самой. Мыслить истины, как причины или действия - нелепо. Мы уже говорили об этом. Но если нам скажут, что истинное суждение, как и вся­кое другое, возникает из организации судящего су­щества на основании соответственных естествен­ных законов, то мы возразим: не следует смешивать суждение, как содержание суждения, т. е., как иде­альное единство, с единичным реальным актом су­ждения. Первое предполагается там, где мы говорим о суждении 2х2=4, которое всегда тождественно, кто бы его ни высказывал. Не следует также смеши­вать истинное суждение как правильный, согласный с истиной акт суждения с истиной этого суждения или с истинным содержанием суждения. Мое суж­дение, что 2х2=4, несомненно каузально опреде­лено, но не сама истина: 2х2=4.

4. Если всякая истина (как предполагает антропо­логизм) имеет своим единственным источником об­щечеловеческую организацию, то ясно, что если бы такой организации не существовало, не было бы ни­какой истины. Тезис этого гипотетического утверж­дения противоречив; ибо суждение: «истина не суще­ствует» по смыслу своему равноценно суждению: «существует истина, что истины нет». Противоречи­вость тезиса влечет за собой противоречивость ги­потезы. Но в качестве отрицания истинного сужде­ния с фактическим содержанием она может быть ложной, но никогда не может быть противоречивой. И действительно, никому еще не приходило в голо­ву отвергнуть, в качестве нелепостей,известные геологические и физические теории, которые уста­навливают начало и конец существования человечес­кого рода. Следовательно, упрек в противоречивос­ти касается всего гипотетического утверждения, так как оно связывает осмысленную («логически воз­можную») предпосылку с противоречивым («логи­чески невозможным») следствием. Этот же упрек при­меним к антропологизму и mutatis mutandis к более общей форме релятивизма.

5. Согласно релятивизму, в силу организации како­го-либо вида могла бы получиться обязательная для этого вида «истина», что такая организация совсем не существует. Должны ли мы тогда сказать, что она в дей­ствительности не существует или что она существует, но только для нас, людей? А если бы вдруг погибли все люди и все виды мыслящих существ, за исключением одного этого вида? Мы вращаемся в кругу явных про­тиворечий. Мысль, что несуществование специфичес­кой организации имеет свое основание в самой этой организации, есть явное противоречие. Обосновыва­ющая истину, стало быть, существующая организация наряду с другими истинами должна обосновывать ис­тину ее собственного небытия. Нелепость становится не многим меньшей, если заменить несуществование существованием и соответственно этому на место ука­занного вымышленного, но с релятивистической точ­ки зрения возможного вида взять за основание вид homo. Правда, исчезает вышеупомянутое противоре­чие, но не остальная связанная с ним нелепость. Из от­носительности истины следует, что то, что мы называ­ем истиной, зависит от организации вида homo и управляющих ею законов. Зависимость должна и мо­жет быть понята лишь как каузальная. Таким образом, истина, что эта организация и эти законы существуют, должна черпать свое реальное объяснение из того, что они существуют, причем принципы, согласно которым протекает объяснение, тождественны с этими же зако­нами - сплошная бессмыслица. Организация была бы causa sui на основе законов, которые причинно выте­кают из самих себя и т. д.

6. Относительность истины влечет за собой отно­сительность существования мира. Ибо мир есть не что иное как совокупное предметное единство, со­ответствующее идеальной системе всей фактической истины и неотделимое от нее. Нельзя субъективи­ровать истину и признать ее предметом, существую­щим абсолютно (в себе), ибо этот предмет существу­ет только в истине и в силу истины. Стало быть, не было бы мира в себе, а только мир для нас или для каких-либо других видов существ. Кое-кому это мо­жет показаться вполне подходящим; но ему придется призадуматься, когда мы обратим его внимание на то, что и его «я», и содержание его сознания тоже пред­ставляют собой часть мира. И «я есмь» и «я переживаю то и то» могло бы оказаться ложным, например, если допустить, что я так устроен, что в силу специфичес­ких особенностей моей организации должен отри­цать эти суждения. Да и не только для того или дру­гого вида, но и вообще мир не существовал бы, если бы ни один вид мыслящих существ не был так счаст­ливо организован, чтобы признавать мир (а в нем и самого себя). Если держаться только фактически из­вестных нам видов, т. е. животных, то каждое изме­нение их организации обусловливало бы изменение мира, причем, разумеется, согласно общепринятым учениям, сами животные виды должны быть продук­тами развития мира. И вот у нас идет веселая игра: из мира развивается человек, а из человека - мир; Бог создает человека, а человек - Бога.

Сущность этого возражения состоит в том, что и релятивизм находится в очевидном противоречии с очевидностью непосредственно наглядно данного бытия, т. е. с очевидностью «внутреннего восприятия» в правомерном, а стало быть и неизбежно необходи­мом смысле. Очевидность суждений, основанных на наглядном представлении, справедливо оспаривает­ся, поскольку они по своему замыслу выходят за пре­делы содержания фактических данных сознания. Но они действительно очевидны там, где их замысел на­правлен на само это содержание и в нем, как оно есть, находит свое осуществление. Этому не противоречит неопределенность всех этих суждений (вспомним хотя бы неустранимую ни для какого суждения, осно­ванного на наглядном представлении, неточность в определении времени, а в иных случаях и места).