- •Логические исследования Предисловие редактора русского издания
- •Предисловие автора
- •Введение
- •§ I. Спор об определении логики и существенном содержании ее учений
- •§ 2. Необходимость пересмотра принципиальных вопросов
- •§ 3. Спорный вопрос. Путь нашего исследования
- •Глава первая логика как нормативная и, в частности, как практическая дисциплина
- •§ 4. Теоретическое несовершенство отдельных наук
- •§ 5. Теоретическое восполнение отдельных наук метафизикой и наукоучением
- •§ 6. Возможность и правомерность логики как наукоучения
- •§ 7. Продолжение. Три важнейшие особенности обоснований
- •§ 8. Отношение этих особенностей к возможности науки и наукоучения
- •§ 9. Методические приемы наук представляют собой отчасти обоснования,
- •§ 10. Идеи теории и науки, как проблемы наукоучения
- •§ 11. Логика, или наукоучение, как нормативная дисциплина и как техническое учение
- •§ 12. Соответствующее определение логики
- •Глава вторая теоретические дисциплины как основы нормативных
- •§ 13. Спор о практическом характере логики
- •§ 14. Понятие нормативной науки. Основное мерило, иди принцип, ее единства
- •§ 15. Нормативная дисциплина и техническое учение
- •§ 16. Теоретические дисциплины как основы нормативных
- •Глава третья психологизм, его аргументы и его позиция в отношении к обычным возражениям
- •§ 17. Спорный вопрос, относятся ли существенные теоретические основы логики к психологии
- •§ 18. Аргументация психологистов17
- •§ 19. Обычные аргументы противников и их психологистическое опровержение
- •§ 20. Пробел в аргументации психологистов
- •Глава пятая психологистические толкования логических принципов
- •§ 25. Закон противоречия в психологистическом толковании Милля и Спенсера
- •§ 26. Психологическое толкование принципа у Милля устанавливает не закон, а совершенно неопределенное и научно не проверенное опытное положение
- •Приложение к двум последним параграфам
- •§ 27. Аналогичные возражения против остальных психологических истолкований логического принципа. Смешение понятии как источник заблуждений
- •§ 28. Мнимая двусторонность принципа противоречия, в силу которой его надо понимать как естественный закон мышления и как нормативный закон его логического упорядочения
- •§ 29. Продолжение. Учение Зигварта
- •Глава шестая силлогистика в психологическом освещении. Формулы умозаключения и химические формулы
- •§ 30. Попытки психологического истолкования силлогистических положений
- •§ 31. Формулы умозаключения и химические формулы
- •Глава седьмая психологизм как скептический релятивизм
- •§ 32. Идеальные условия возможности теории вообще. Точное понимание скептицизма
- •§ 33. Скептицизм в метафизическом смысле
- •§ 34. Понятие релятивизма и его разветвления
- •§ 35. Критика индивидуального релятивизма
- •§ 36. Критика специфического релятивизма и, в частности, антропологизма
- •§ 37. Общее замечание. Понятие релятивизма в более широком смысле
- •§ 38. Психологизм во всех своих формах есть релятивизм
- •§ 39. Антропологизм в логике Зигварта
- •§ 40. Антропологизм в логике б. Эрдманна
- •Глава седьмая психологизм как скептический релятивизм
- •§ 32. Идеальные условия возможности теории вообще. Точное понимание скептицизма
- •§ 33. Скептицизм в метафизическом смысле
- •§ 34. Понятие релятивизма и его разветвления
- •§ 35. Критика индивидуального релятивизма
- •§ 36. Критика специфического релятивизма и, в частности, антропологизма
- •§ 37. Общее замечание. Понятие релятивизма в более широком смысле
- •§ 38. Психологизм во всех своих формах есть релятивизм
- •§ 39. Антропологизм в логике Зигварта
- •§ 40. Антропологизм в логике б. Эрдманна
- •Глава восьмая психологистические предрассудки
- •§ 41. Первый предрассудок
- •§ 42. Пояснительные соображения
- •§ 43. Идеалистические аргументы против психологизма. Их недостатки и верный смысл
- •§ 44. Второй предрассудок
- •§ 45. Опровержение: чистая математика тоже стала ветвью психологии
- •§ 46. Область исследования чистой логики, подобно области чистой математики, идеальна
- •§ 47. Основные логические понятия и смыслы логических положений подтверждают наши указания
- •§ 48. Решающие различия
- •§ 49. Третий предрассудок. Логика как теория очевидности
- •§ 50. Превращение логических положений в равнозначные положения об идеальных условиях очевидности суждения. Получающиеся положения не являются психологическими
- •§ 51. Решающие пункты в этом споре
- •Глава девятая принцип экономии мышления и логика
- •§ 52. Введение
- •§ 53. Телеологический характер принципа Маха-Авенариуса и научное значение экономики мышления61
- •§ 54. Более подробное изложение правомерных целей экономики мышления, главным образом, в сфере чисто дедуктивной методики. Отношение их к логическому техническому учению
- •§ 55. Экономика мышления не имеет значения для чистой логики и учения о познании. Ее отношение к психологии
- •§ 56. Продолжение. Ύστερον πρότερον Обоснования чисто логического через экономику мышления
- •Глава десятая заключение критических исследований
- •§ 57. Сомнения, вызываемые возможным неправильным истолкованием наших логических идей
- •§ 58. Точки соприкосновения с великими мыслителями прошлого и прежде всего с Кантом
- •§ 59. Точки соприкосновения с Гербартом и Лотце
- •§ 60. Точки соприкосновения с Лейбницем
- •§ 61. Необходимость детальных исследований для гносеологического оправдания и частичного осуществления идеи чистой логики
- •Приложение Указания на ф.А. Ланге и б. Больцано
- •Глава одиннадцатая идея чистой логики
- •§ 62. Единство науки. Связь вещей и связь истин
- •§ 63. Продолжение. Единство теорий
- •§ 64. Существенные и внесущественные принципы, дающие науке единство. Абстрактные, конкретные и нормативные науки
- •§ 65. Вопрос об идеальных условиях возможности науки или теории вообще
- •§ 66. Б. Тот же вопрос в отношении содержания познания
- •§ 67. Задачи чистой логики. Во-первых: фиксация чистых категорий значения, чистых предметных теорий и их закономерных осложнений
- •§ 68. Во-вторых: законы и теории, коренящиеся в этих категориях
- •§ 69. В-третьих: теория возможных форм теорий, или чистое учение о многообразии
- •§ 70. Пояснения к идее чистого учения о многообразии
- •§ 71. Разделение труда. Работа математиков и работа философов
- •§ 72. Расширение идеи чистой логики. Чистое учение о вероятности как чистая теория опытного познания
§ 40. Антропологизм в логике б. Эрдманна
Мы не находим у Зигварта ясного разбора релятивистических выводов, содержащихся повсюду в его изложении основных логических понятий и проблем. То же можно сказать и о Вундте. Несмотря на то, что логика Вундта предоставляет психологическим мотивам, поскольку это возможно, еще больше простора, чем логика Зигварта, и содержит обширные гносеологические главы, в ней почти не затронуты первичные принципиальные проблемы. Сходное применимо и к Липпсу, в логике которого, впрочем, психологизм представлен так оригинально и последовательно, так чужд всяких компромиссов, так глубоко проведен через все разветвления дисциплины, как мы этого не видели со времен Бенеке.
Иначе обстоит дело у Эрдманна. С поучительной последовательностью он решительно выступает в обстоятельном рассуждении в защиту релятивизма и считает необходимым указанием на возможность изменениязаконов мышления предупредить «дерзость, воображающую, что в этом пункте можно перескочить за пределы нашего мышления, что можно найти для нас точку опоры вне нас самих». Полезно поближе ознакомиться с его учением.
Эрдманн начинает с опровержения противной точки зрения. «Со времен Аристотеля, - говорит он в своей «Логике», - подавляющее большинство утверждает, что необходимость этих (логических) основоположений безусловна и значение их, стало быть, вечно...»
«Основного решающего доказательства в пользу этого ищут в невозможности мыслить противоречащие суждения. Между тем из нее следует только, что упомянутые основоположения отражают сущность нашего представления и мышления. Ибо, если они обнаруживают эту сущность, то противоречащие им суждения неосуществимы, потому что они стремятся уничтожить условия, которые связывают все наше представление и мышление, а стало быть, и всякое суждение».
Сначала несколько слов о смысле аргумента. В нем как будто умозаключается так: из неосуществимости отрицания основоположений следует, что они отражают сущность нашего представления и мышления, ибо если это так, то в качестве необходимого следствия получается опять же неисполнимость их отрицания. Это нельзя считать выводом. Что Aследует изS, - это я не могу умозаключить из того, чтоВследует изА. Тут явно подразумевается, что невозможность отрицания основоположений находит себе объяснение в том, что они «отражают сущность нашего представления и мышления». Этим в свою очередь сказано, что они суть законы, устанавливающие то, что свойственно общечеловеческому представлению и мышлению, как таковому, «что они указывают условия, которые связывают все наше представление и мышление». И потому, что они таковы, противоречащие им, опровергающие их суждения - невыполнимы, как полагает Эрдманн.
Но я не могу согласиться ни с этим выводом, ни с утверждениями, из которых он образуется. Мне представляется вполне возможным, чтобы именно в силу законов, которым подчинено все мышление какого-либо существа (например, человека), in individuoпоявлялись суждения, отвергающие значение этих законов. Отрицание этих законов противоречит их утверждению,но отрицание как реальный актможет прекрасно совмещаться с объективным значением законов или с реальным действием условий, которым закон дает выражение. Если при противоречии речь идет об идеальном отношении содержаний суждений, то здесь имеется в виду реальное отношение между актом суждения и его закономерными условиями. Допустим, что законы ассоциации идей представляют собой основные законы человеческого представления и суждения, как учила ассоциационная психология; разве тогда следовало бы считать нелепостью и невозможностью, чтобы какое-либо суждение,отвергающее эти законы, было обязано своим существованием действию этих именно законов?
Но если бы даже заключение было правильно, оно не достигало бы своей цели. Ибо логический абсолютист (sit venia verbo) справедливо возразит: законы мышления,окоторых говорит Эрдманн, либо не те же самые, о которых говорю я и весь мир, тогда он не затрагивает моего тезиса, либо же он придает им характер, безусловно противоречащий их ясному смыслу. Далее, он возразит: невозможность мыслитьотрицание этих законов, которая получается из них, как следствие, есть либо та же самая, которую разумею под этим я и весь мир, тогда она говорит замое понимание; либо же это-иная невозможность, тогда она опять-таки меня не касается.
Что касается первого,то основные логические основоположения выражают не что иное как известные истины, коренящиеся только в самом смысле (содержании) известных понятий, как то: понятие истины, ложности, суждения (положения) и т. п. По Эрдманну же, они суть «законы мышления»,выражающие сущность нашего человеческогомышления, они указывают условия, с которыми связано всякое человеческоепредставление и мышление, они, как тут же expressis verbisговорит Эрдманн, меняются вместе с человеческой природой. Следовательно, по Эрдманну, они имеют реальное содержание. Но это противоречит характеру их как чисто отвлеченных положений. Никакое положение, коренящееся только в понятиях (в значениях in specie), устанавливающее только, что содержится в понятиях и дано с ними, не высказывает ничего реального. И достаточно лишь взглянуть на действительный смысл логических законов, чтобы увидеть, что этого и нет на деле. Даже там, где в них говорится о суждениях,подразумевается не то, что соединяется с этим словом в психологических законах, а именно, не суждения как реальные переживания, но суждения в смысле значений высказываний in specie,которые остаются тождественными себе, лежат ли они в основе действительных актов высказывания или нет и высказываются ли они кем-либо или нет. Понимание логических принципов как реальных законов, регулирующих на манер естественных законов наше реальное представление и суждение, совершенно искажает их смысл, - мы об этом подробно упоминали выше.
Мы видим, как опасно называть основные логические законы законами мышления. Как мы подробнее изложим это в следующей главе, они таковы только в смысле законов, призванных играть роль в нормировании мышления; способ выражения, уже намекающий, что здесь речь идет о практической функции, о способе использования, а не о чем-либо, заключающемся в самом содержании законов. Имело бы еще некоторый смысл в связи с их нормативной функцией говорить, что они выражают «сущность мышления», если бы осуществилось предположение, что в них даны необходимые и достаточные критерии, которыми измеряется правильность всякого суждения. Тогда, во всяком случае, можно было бы сказать, что в них выражается идеальнаясущность всякого мышления, взятого в утрированном смысле правильного суждения. Так это охотно формулировал бы старый рационализм, который не уяснил себе, однако, что логические основоположения представляют собой не что иное как тривиальные всеобщности, против которых не может спорить никакое утверждение просто потому, что в этом случае оно было бы противоречиво,и что, наоборот, гармония мышления с этими нормами гарантирует не более, чем его формальную внутреннюю согласованность. Таким образом, было бы совершенно некстати и теперь еще говорить о «сущности мышления» в этом (идеальном) смысле и находить ее в тех законах43, которые, как мы знаем, могут только охранять нас от формального противоречия. Если вплоть до нашего времени вместо формальной согласованности говорили о формальной истине, то это есть пережиток рационалистического предрассудка - в высшей степени нежелательная, ибо вводящая в заблуждение, игра словом «истина».
Но перейдем ко второму пункту. Невозможностьотрицания законов мышления Эрдманн понимает как неосуществимостьтакого отрицания. Оба эти понятия мы, абсолютисты, считаем столь мало тождественными, что вообще отрицаем неосуществимость и утверждаем невозможность. Не отрицание как акт невозможно (и, как относящееся к реальному, это значило бы здесь: реальноневозможно), а образующее его содержание отрицательное положение;и оно невозможно именно как идеальное, в идеальном смысле, а это значит, что оно противоречивои тем самым очевидно, ложно. Эта идеальная невозможность отрицательного положения совершенно не совпадает с реальной невозможностью отрицающего акта суждения. Стоит только устранить последние остатки двусмысленности выражений, стоит сказать, что положение противоречиво и что суждение каузально исключено, - и все становится совершенно ясным.
Разумеется, в фактическом мышлении нормальногочеловека обычно не выступает актуальное отрицание какого-либо закона мышления; но после того, как великие философы вроде Эпикура и Гегеля отказывались признавать закон противоречия, вряд ли можно утверждать, что оно вообще не может выступать у человека. Быть может, гениальность и помешательство в этом отношении сродни, быть может, и среди сумасшедших тоже имеются противники законов мышления; а их ведь нельзя не считать людьми. Примем в соображение еще вот что: в том же смысле, в каком невозможно мыслить отрицание первоначальных основоположений, немыслимо и отрицание всех необходимых выводов из них. Но что можно ошибаться относительно сложных силлогистических или арифметических теорем, известно всем, и это может также служить непоколебимым аргументом. Впрочем, все это спорные вопросы, не касающиеся существа дела. Логическая невозможность как противоречивость идеального содержания суждения и психологическая невозможность как неосуществимость соответствующего акта суждения были бы разнородными понятиями и в том случае, если бы то и другое было дано как нечто общечеловеческое, т. е. если бы в силу естественных законов нельзя было считать истинным то, что противоречиво44.
Именно эту настоящую логическую невозможность противоречия законам мышления логический абсолютист и приводит как доказательство в пользу «вечности» этих законов. Что здесь разумеется под вечностью? Только то обстоятельство, что каждое суждение, независимо от времени и обстоятельств, от личностей и видов, «связано» чисто логическими законами; и связано, конечно, не в смысле психологического принуждения к мышлению, а в идеальном смысле нормы: именно, кто стал бы судить иначе, судил бы ложно, к какому бы виду психических существ он ни принадлежал. Отношение к психическому существу, очевидно, не означает ограничения всеобщности. Нормы для суждений «связывают» судящие существа, а не камни. Это сопряжено с их смыслом, и было бы смешно говорить о камнях и им подобных существах как об исключениях в этом отношении. Доказательство логических абсолютистов весьма просто. Они говорят: мнедана с самоочевидностью следующая связь. Такие-то положения обязательны, и притом таким образом, что они только раскрывают то, что коренится в содержании их понятий. Следовательно, каждое положение (т. е. каждое возможное содержание суждения в идеальном смысле) противоречиво, если оно непосредственно отрицает основные законы или же косвенно нарушает их. Последнее ведь говорит только, что чисто дедуктивная связь соединяет с истинностью таких содержаний суждений, как гипотезой, тезис неистинности основоположений. Если, таким образом, содержания суждений этого вида противоречивы и, следовательно, ложны, то и каждое актуальное суждение,содержаниями которого они являются, неправильно, ибо правильным суждение называется, когда «то, о чем оно судит», т. е. его содержание, истинно, и неправильным - когда оно ложно.
Я подчеркнул только что: каждоесуждение, чтобы обратить внимание на то, что смысл этой строгой всеобщности ео ipso исключает всякое ограничение, хотя бы ограничение видом homo или иными видами судящих существ, Я никого не могу заставить с очевидностью усмотреть то, что усматриваю я. Но я сам не могу сомневаться, я ведь опять-таки с самоочевидностью сознаю, что всякое сомнение там, где у меня есть очевидность, т. е. где я непосредственно воспринимаю истину, было бы нелепо. Таким образом, я здесь вообще нахожусь у того пункта, который я либо признаю архимедовой точкой опоры, чтобы с ее помощью опрокинуть весь мир неразумия и сомнения, либо отказываюсь от него и с ним вместе от всякого разума и познания. Я усматриваю с очевидностью, что так именно обстоит дело и что в последнем случае - если тогда еще можно было бы говорить о разуме и неразумии - я должен был бы оставить всякое разумное стремление к истине, всякие попытки утверждать и обосновывать.
Во всем этом со мной, разумеется, не согласится наш выдающийся исследователь. Вот что он говорит далее: «Обоснованная таким путем необходимость формальных основоположений была бы безусловна... только в том случае, если бы наше познание их гарантировало, что сущность мышления, которую мы находим в себе и выражаем посредством них, является неизменной или даже единственной возможной сущностью мышления, что эти условия нашегомышления представляют собой вместе с тем условия каждоговозможного мышления. Но мы знаем только о нашем мышлении. Мы не в состоянии конструировать мышление, отличное от нашего, стало быть, и мышление вообще как род различных видов мышления. Слова, как будто описывающие его, не имеют выполнимого для нас смысла, который удовлетворял бы запросам, пробуждаемым этой видимостью. Ибо каждая попытка выполнить то, что они описывают, связана с условиями нашего представления и мышления и движется в их кругу».
Если бы мы вообще допускали в чисто логических связях двусмысленную речь о «сущности нашего мышления», т. е. если бы, сообразно нашему анализу, мы понимали ее как совокупность идеальных законов, которые определяют формальную согласованность мышления, то мы, разумеется, претендовали бы на строгую доказанность того, что недоказуемо для Эрдманна: именно, что сущность мышления неизменна, что она есть даже единственно возможная и т. д. Ясно, однако, что Эрдманн, отрицая возможность доказательства, разумеет не этот единственно правомерный смысл данного выражения, ясно, что он, как это еще резче обнаруживают нижеследующие цитаты, понимает законы мышления как выражения реальной сущности нашего мышления, т. е. как реальные законы, как будто в них мы обладаем как бы непосредственно очевидным знанием общечеловеческого устройства с его познавательной стороны. К сожалению, это совсем не так. Да и как могут положения, которые ни малейшим образом не говорят о реальном, которые только выясняют то, что неразрывно связано с известными значениями слов или высказываний очень общего характера, давать столь важные познания реального рода о «сущности умственных процессов, словом, нашей души» (как мы читаем ниже)?
Однако, если бымы обладали в этих или иных законах самоочевидным знанием реальной сущности мышления, то мы пришли бы к совершенно иным выводам, чем Эрдманн. «Мы знаем только о нашем мышлении», - говорит он. А точнее говоря, мы знаем не только о нашем индивидуально-собственном мышлении, но в качестве научных психологов и немножко об общечеловеческом мышлении, и еще гораздо меньше о мышлении животных. Во всяком случае, для нас отнюдь не представляется немыслимым иное в этом реальном смысле мышление и соответствующие ему виды мыслящих существ, они могли бы вполне хорошо и со смысломбыть описаны нами, точно так же, как это может быть сделано по отношению к фиктивным естественнонаучным видам. Бёклин рисует нам великолепнейших кентавров и нимф, как живых. И мы ему верим, - по крайней мере, эстетически верим. Разумеется, никто не решит, возможны ли они с точки зрения законов природы. Но если бы мы имели совершенное знание форм развития органических элементов, которые закономерно образуют живое единство организма, если бы мы имели законы, удерживающие порок этого развитая в типически сформированном русле, - то мы могли бы к действительным видам присоединять многообразные, объективно возможные, выраженные в точных научных понятиях виды, мы могли бы так же серьезно обсуждать эти возможности, как физики - свои воображаемые виды тяготений. Во всяком случае, логическая возможностьтаких фикций и в области естествознания, и в области психологии неоспорима. Лишь когда мы совершаемμετάβασις είς άλλο γενος, смешиваем область психологических законов мышления с областью чисто логических и затем искажаем последние в духе психологизма, - приобретает оттенок правомерности утверждение, что мы не в состоянии представить себе иного рода способы мышления и что слова, по-видимому, их описывающие, не имеют для нас осуществимого смысла. Быть может, мы и неспособны составить себе «надлежащее представление» о таких способах мышления; быть может, они в абсолютном смысле и неосуществимы для нас; но эта неосуществимость ни в коем случае не совпадает с невозможностью в смысле нелепости, противоречивости.
Быть может, разъяснению дела поможет следующее соображение. Теоремы из учения об трансцендентных функциях Абеля не имеют «осуществимого» смысла для грудного младенца, а также и для профана (математического младенца, как в шутку говорят математики). Это связано с индивидуальными условиями их представления и мышления. Как мы, зрелые люди, относимся к младенцу, как математики относятся к профану, так и высший вид мыслящих существ (скажем, ангелов) мог бы относиться к людям. Слова и понятия их не имели бы для нас осуществимого смысла; известные специфические особенности нашей психической организации не допускали бы этого. Нормальному человеку, чтобы понять теорию абелевских функций, надо употребить на это, скажем, пять лет. Можно себе представить, что для уразумения некоторых ангельских функций ему при его организации понадобилась бы тысяча лет, тогда как в самом благоприятном случае он может дожить только до ста. Но эта абсолютная неосуществимость, обусловленная закономерными пределами специфической организации, не совпадает, конечно, с той невозможностью, которой отличаются для нас нелепости, противоречивыеположения. В первом случае речь идет о положениях, которых мы просто не можем понять, тогда как сами по себе они внутренне согласованы и даже обязательны. Во втором же случае, наоборот, мы очень хорошо понимаем положения; но они противоречивы, и потому «мы не можем верить в них», т. е. мы усматриваем, что их следует отвергнуть как противоречивые.
|< в начало |
<< назад |
к содержанию |
вперед >> |
в конец >| |
|