§ 59. Точки соприкосновения с Гербартом и Лотце

Впрочем, ближе, чем Кант, к нам стоит Гербарт, и главным образом потому, что у него резче подчерк­нут и привлечен к различению чисто логического от психологического кардинальный пункт, который в этом отношении действительно играет решающую роль, а именно: объективность «понятия», т.е. представления в чисто логическом смысле.

«Всякое мыслимое,-говорит он в «Психологии как науке», своем главном психологическом произ­ведении, рассматриваемое исключительно со сторо­ны его качества, в логическом смысле есть понятие». При этом «ничто не приходится на долю мыслящего субъекта, таковому только в психологическом смыс­ле можно приписывать понятия, тогда как вне этого смысла понятие человека, треугольника и т. д. не при­надлежит никому в отдельности. Вообще в логичес­ком значении каждое понятие дано только в един­ственном числе,что не могло бы быть, если бы число понятий увеличивалось вместе с числом представля­ющих их субъектов или даже с числом различных актов мышления, в которых с психологической точ­ки зрения созидается и проявляется понятие». «Entia прежней философии даже еще у Вольфа, - читаем мы (в том же параграфе), - представляют собой не что иное как понятия в логическом смысле... Сюда же относится и старое положение: essentiae rerum sunt immutabiles. Оно означает не что иное как то, чтопонятия представляют собой нечто совер­шенно вневременное;это истинно для них во всех их логических отношениях; поэтому также истинны и остаются истинными и составленные из них науч­ные положения и умозаключения; они истинны для древних и для нас, на земле и в небесах. Но понятия в этом смысле, образуя общее значение для всех лю­дей и времен, не являются чем-либо психологиче­ским... В психологическом смысле понятие есть то представление, которое имеет своим представляе­мым понятие в логическом значении или посред­ством которого последнее (имеющее быть представ­ленным) действительно представляется. В этом смысле каждый имеет своипонятия для себя; Архи­мед исследовал свое собственное понятие о круге, Ньютон - тоже свое; это были в психологическом смысле два понятия, между тем, как в логическом смыс­ле для всех математиков существует только одно».

Сходные рассуждения мы находим во 2-м отделе учебника «Введение в философию». Первое же поло­жение гласит: «Все наши мысли могут быть рассмат­риваемы с двух сторон; отчасти как деятельность нашего духа, отчасти в отношении того, что мыслит­ся посредством них. В последнем отношении их на­зывают понятиями, и это слово, означая понятое,велит нам отвлечься от способа, которым мы воспри­нимаем, производим или воспроизводим мысль». Гербарт отрицает, что два понятия могут быть совер­шенно одинаковы; ибо они «не различались бы в от­ношении того, что мыслится посредством них, они, следовательно, вообще не различались бы как поня­тия.Зато мышление одного и того же понятия мо­жет быть много раз повторено, воспроизведено и вызвано при весьма различных случаях без того, что­бы понятие из-за этого стало многократным». В при­мечании он предлагает хорошо запомнить, что по­нятия не представляют собой ни реальные предметы, ни действительные акты мышле­ния.Последнее заблуждение действует еще теперь; поэтому многие считают логику естественной исто­рией рассудка и предполагают, что познают в ней его прирожденные законы и формы мышления, вслед­ствие чего искажается психология».

«Можно, - говорится в «Психологии как на­уке», - если это представляется необходимым, до­казать посредством полной индукции, что ни одно из всех неоспоримо принадлежащих к чистой логике учений, от противопоставления и подчинения понятий до цепей умозаключений, не предполага­ет ничего психологического. Вся чистая логика име­ет дело с отношениями мыслимого,ссодержа­нием наших представлений (хотя и не специально с самим этим содержанием); но нигде с деятельно­стью мышления, нигде с психологической, следова­тельно, метафизической возможностью последне­го. Только прикладная логика, как и прикладная этика, нуждается в психологических знаниях; имен­но поскольку должен быть обсужден со стороны сво­их свойств материал, который хотят формировать согласно данным предписаниям».

В этом направлении мы находим немало поучи­тельных и важных рассуждении, которые современ­ная логика скорее отодвинула в сторону, чем серь­езно обсудила. Но и эта наша близость к Гербарту не должна быть ложно истолкована. Меньше всего под ней подразумевается возврат к идее и способу изло­жения логики, представлявшимся Гербарту и столь выдающимся образом осуществленным его почтен­ным учеником Дробишем.

Конечно, Гербарт имеет большие заслуги, особенно в вышеприведенном пункте - в указании на идеаль­ность понятия. Уже сама выработка им своего понятия о понятии составляет немалую заслугу, все равно, согла­симся ли мы с его терминологией или нет. Однако Гер­барт, как мне кажется, не пошел дальше единичных и не совсем продуманных намеков и некоторыми неверны­ми и, к сожалению, весьма влиятельными своими идея­ми совершенно испортил свои лучшие намерения.

Вредно было уже то, что Гербарт не заметил ос­новных эквивокаций в таких словах, как содержание, представляемое, мыслимое, в силу чего они, с одной стороны, означают идеальное, тождественное содер­жание значения соответствующих выражений, а с другой - представляемый в каждом данном случае предмет. Единственного уясняющего слова в опре­делении понятия о понятии Гербарт, насколько я вижу, не сказал, а именно, что понятие или представ­ление в логическом смысле есть не что иное как тож­дественное значение соответствующих выражений.

Но важнее иное, основное упущение Гербарта. Он видит сущность идеальности логического понятия в егонормативности.Этим у него искажается смысл ис­тинной и настоящей идеальности, единства значения в рассеянном многообразии переживаний. Теряется именно основной смысл идеальности, который созда­ет непреодолимую пропасть между идеальным и реаль­ным, и подставляемый вместо него смысл нормативно­сти запутывает основные логические воззрения. В ближайшей связи с этим стоит вера Гербарта в спаситель­ность установленной им формулы, противопоставля­ющей логикукак мораль мышления-психологии как естественной истории разума⁶⁹. О чистой, теорети­ческой науке, которая кроется за этой моралью (как и за моралью в обычном смысле), он не имеет представ­ления, и еще менее - об объеме и естественных грани­цах этой науки и о тесном единстве ее с чистой матема­тикой. И в этом отношении справедлив упрек, делаемый логике Гербарта, именно, что она бедна совершенно так же, как логика Канта и аристотелевская схоластическая логика, хотя она и превосходит их в другом отношении в силу той привычки к самодеятельному и точному ис­следованию, которую она усвоила себе в своем узком кругу. И, наконец, также в связи с вышеупомянутым ос­новным упущением стоит заблуждение гербартовой теории познания, которая оказывается совершенно не­способной решить столь глубокомысленную с виду про­блему гармонии между субъективным процессом логи­ческого мышления и реальным процессом внешней действительности и увидеть в ней то, что она есть и в качестве чего мы ее покажем позднее, именно - возник­шую из неясности мысли мнимую проблему.

Все это относится также к логикам Гербартовой школы, в частности, и к Лотце, который воспринял некоторые мысли Гербарта, с большой проницатель­ностью продумал и оригинально продолжил их. Мы обязаны ему многим; но, к сожалению, его прекрас­ные намерения уничтожаются гербартовским смеше­нием, так сказать, платоновской и нормативной идеальности. Его крупный логический труд, как ни богат он в высшей степени замечательными идеями, достойными этого глубокого мыслителя, становит­ся в силу этого дисгармонической помесью психо­логистической и чистой логики⁷⁰.