§ 4. Лев Шестов.

4.1. Взаимоотношения Шестова и Бердяева. Соратник Бердяева по экзистенциализму Лев Шестов значительно опередил его как в творческой эволюции, так и в жизненном шествии, вследствие чего Бердяеву пришлось возглавлять Комитет памяти Шестова. Они были большими друзьями, хотя по многим вопросам принципиально расходились.

4.2. Сторонники Шестова. Шестов имел много сторонников среди западных европейских мыслителей. Достаточно назвать имена Гуссерля и Хайдеггера.

4.3. Юность Шестова. Шестов был сыном крупного киевского коммерсанта. Его настоящее имя и фамилия Лев (Иегуда Лейб) Исаакович Шварцман. Он учился в Киевском, Московском и Берлинском университетах. Будучи студентом в Киеве, он примкнул к легальному марксизму и под влиянием идей Маркса непосредственно занялся рабочим вопросом. Им даже была написана диссертация «О положении рабочего класса в России». Однако ее запретили публиковать и не допустили к защите, так что она осталась «навеки погребенной» в Большом архиве университета Сорбонны.

4.4. Первые работы Шестова. В начальный период своей деятельности Шестов занимался литературной критикой. Уже в первых своих работах, например, в статье «Шекспир и его критик Брантес» обнаруживается, хотя и в слабом, зачаточном виде, идея экзистенциализма - «философии жизни», предполагающей пристальное внимание к чувственной стороне человеческой жизни, к личности в ее существовании. В 1900 году пристальное внимание философского сообщества привлекла работа «Добро в учении гр. Толстого и Ницше». Подобно Соловьеву и Бердяеву, Шестов отрицательно относился к Ницше, но не так резко, как они. Он пытался понять Ницше и поднимаемые им проблемы, которые непосредственно задевали русскую интеллигенцию. К Ницше он снова вернулся через 3 года - в монографии «Достоевский и Ницше»(1903), которая вплоть до наших дней считается одной из лучших работ по ницшеанству.

4.5. Шестов и декаденты. В это же время Шестов сближается с декадентами-символистами, которых он называл «протестантами от литературы». Себя он также относил к протестантам, и даже пытался дать этимологию «протестантизма» через слово «протест».

4.6. Оценка творчества Толстого. Во всех своих ранних литературоведческих работах Шестов стремился выделить в творчестве писателей иррациональные мотивы. Именно поэтому у него имеется своеобразная интерпретация Толстого, не только как литератора, но и как религиозного философа. Показательна резкая критика Шестова в адрес «евнухов рационализма» - позитивистов, которые, по его мнению, пытаются формальнологически (антифилософски) толковать «смысл жизни», абсолютно не понимая его. «Они разъемлют дух как труп, - писал Шестов. - Живая душа им неподвластна». Им недоступна шекспировская полнота чувств, потому что она остается по ту сторону анализа. Они умертвили жизнь - трагедию чувств, а трагедия - это реальность человеческой жизни.

4.7. Тема трагизма в философии Шестова. В этом, раннем Шестове, впервые зазвучала мелодия трагизма, которая позже станет основным мотивом его творчества. Комментаторы русской философии пишут, оценивая творчество Шестова того периода: «Л. Шестов и сегодня во многом загадочный мыслитель. Приобщиться к тревогам и метафизическим страстям этого философа можно лишь при особом, симпатическом чтении его работ, сопереживая и сочувствуя ему в его весьма необычном для нас деле... Своей философией трагедии, философией абсурда, философией как «наукой» о ни для чего не обязательных истинах», призванной «научить человека жить в неизвестности», Шестов учил свободе от всякого догматизма и косности, в чем бы они не выражались, учил человека оставаться человеком в пограничных ситуациях трагедии и стояния перед лицом смерти»¹²⁴.

4.8. «Апофеоз беспочвенности». Заявил же Шестов о себе как о философе в 1905 году, работой «Апофеоз беспочвенности». Почва - смысл - славянофильство или, как разъясняет сам Шестов, - идея - требует некоторой последовательности: он тоже пытался быть последовательным, но понял, что надо писать по-другому, чтобы быть ближе к реалиям русской жизни. Да и последовательность ли наполняет смыслом наше существование? Ведь еще Гете говорил, что фрагментарность это основное в жизни. Отсюда вывод: не всегда надо быть последовательным. «Для обыкновенной житейской практики законченность по-прежнему остаётся неизменным догматом. Дом без крыши точно никуда не годится... Но незаконченные, беспорядочные, хаотичные, не ведущие к заранее поставленной разумом цели, противоречивые, как сама жизнь, размышления - разве они не ближе нашей душе, нежели системы, хотя бы и великие системы...»

«Апофеоз беспочвенности» был переведен на большую часть языков мира; книга стала классической. По этой причине необходимо сказать еще несколько слов об этой книге, о ее названии. «Почвенность» или «беспочвенность» - это характеристики онтологической природы русской интеллигенции, спор об укоренении которой в России активно шел в предреволюционное время (см. «Вехи»). Русский философ Г.П. Федотов в статье «Трагедия интеллигенции»(1936) писал по этому поводу: «По-настоящему, как широкое общественное течение, интеллигенция рождается с Петра... Интеллигенция - детище Петрово... ХУШ век раскрывает нам загадку происхождения интеллигенции в России. Это импорт западной культуры в стране, лишенной культуры мысли, но изголодавшейся по ней, беспочвенность рождается из пересечения несовместимых культурных миров, идейность - из повелительной необходимости просвещения, ассимиляции готовых, чужим трудом созданных благ - ради спасения, сохранения своей страны»¹²⁵.

4.9. Два вида духовности. Основные работы философа: «Великие кануны», «Мементо мори» (лат. «помни о смерти») - посвящена Э. Гуссерлю, «Ночь в Гефсиманском саду», «На весах Иова», «Афины и Иерусалим»(1938). В последней своей работе Шестов пишет о двух видах духовности: он противопоставляет рациональное мышление, восходящее к греческой философии (Афины), сверхъестественному ветхозаветному представлению о Вселенной (Иерусалим). Афинское мышление дало многое - и расцвет науки, и условия комфорта, но оно отдалилось от понимания внутреннего мира, субъективности человека, индивидуальной человеческой души. Психология, если, конечно, она не позитивистская, в чем-то способствует подобному пониманию. Только религия, по мнению Шестова, открывает путём откровения, возможность личного спасения, подлинную истину и свободу.

4.10. Деятельность Шестова в эмиграции. Перед революцией Шестов встал в один ряд с религиозными мыслителями - Бердяевым и Булгаковым. В 20-м году, после прихода к власти большевиков, Шестов эмигрировал во Францию и поселился в Париже. Он был профессором Сорбонны и преподавал в парижском Институте славянских исследований. В этот период своей жизни Шестов много выступает с докладами, активно переписывается с видными еврейскими мыслителями М. Бубером, проживавшим в Иерусалиме, и Э. Гуссерлем, проживавшим в Германии; последний называл его «другом-антиподом».

4.11. Бессмысленность жизни по Шестову. Каковы же основные философские идеи Л. Шестова, признанного классика экзистенциализма? Доминирующий лейтмотив его философии - это утверждение об отсутствии какого бы то ни было смысла в человеческой жизни. Позитивного ответа на вопрос «зачем живу?» не существует. В свое время Плеханов говорил, что Шестов борется со случайностью, т.к. случай лишает жизнь всякого смысла. Однако, борясь со случайностью, он водружает знамя безнадежности, утверждая, что жизнь смысла не имеет, но ее надо любить¹²⁶. Нам кажется, что дело не столь просто: Шестов выразил своей концепцией о бессмысленности жизни вовсе не то, что жизнь действительно лишена всякого смысла; скорее всего, он пытался таким образом показать, что рациональный способ жизнедеятельности и соответствующий ему рациональный способ постижения смысла жизни, столь прочно укоренившиеся в западноевропейской цивилизации, далеко не абсолютны. В частности, они не способны обеспечить, во-первых, наполнение жизни человека ему (человеку) соответствующим смыслом, и, во-вторых, понимание этого смысла. Тут явственно обозначается антагонизм рациональности и смыслосуществования (смыслоосуществления), не вмещающегося в достаточно узкие ее рамки. Последнее еще раз подтверждает мысль о том, что именно в русской философии западноевропейский рационализм приходит к наиболее полному осознанию своей ограниченности, а также к пониманию необходимости выхода за рамки рационального отношения к миру, чем, в частности, объясняется близость Л. Шестова с Гуссерлем, который путем логической реконструкции сознания и его истории обосновывает тезис, аналогичный шестовскому утверждению о бессмысленности жизни.

4.12. Понимание Бога у Шестова. Шестов утверждал, что только его, шестовская, философия истинна, а все остальные неистинны, поскольку они убивают Бога, отвергают религию и затем пытаются навязать сухую гносеологию в отношении с миром. По Шестову, Бог был умерщвлен философами, конечно, не буквально, а символически, посредством убого-рационального философского мышления. Но дело в том, что равную ответственность за «смерть» Бога несут далеко не все философы, поскольку умертвили Его, главным образом, гносеологи-теоретики, за что с них потом и спросится. На практике же религия вновь и вновь оживает, несмотря на непрерывные гонения и перманентную ее дискредитацию так называемым «образованным обществом». Тем самым Шестов обнаруживает совершенно новое для рационального философствования представление, согласно которому теоретическое мышление - это еще не все сознание; иногда оно идет вразрез с сознанием, глубинные пласты которого гораздо более богаты и обширны, нежели их выраженность в умозрительных конструкциях. Узнать о существовании глубинных пластов действительности невозможно, принимая правила логического мышления (логоцентристского мировоззрения). О этой - иной действительности - говорит людям Библия, которая ставит истину в зависимости от воли Божьей. Для её постижения требуется вера, такое «измерение мышления, при котором истина радостно и безболезненно отдаётся в вечное и бесконтрольное распоряжение Творца: да будет воля Твоя. Воля того, кто в свой черёд возвращает верующему утраченную им силу...».

4.13. Критика Бердяевым шестовского понимания Бога. По Шестову, Бог старых религий несовершенен; в его образе много несоответствий и досадных пробелов. Но что, однако, из этого следует? Лишь то, говорит Шестов, что мы несовершенны, ибо поверили в нелепые теории, доказывающие нам, что Бог умер. На самом деле интенсивно идут поиски нового Бога, и только на этом пути можно преодолеть ледяной ужас существования, человеческой гибели в ужасе. Все теории, по Шестову, оправдывают материальный плен человека, видя в этом какой-то смысл и не отвечая на основной вопрос: «зачем, для чего наше существование?». Подобные идеи Шестова вызвали возражения у многих его противников. Против выступил и Бердяев, который, в силу своей философской оригинальности, отверг Шестова именно в том, в чем его самого отверг Трубецкой. По мнению Бердяева, «ахиллесова пята» персонализма Шестова состоит в том, что он с обреченностью говорит о долге. Кроме того, Шестов не приводит достаточных оснований для отрицания всякого смысла человеческого бытия в рамках своей философии. Здесь следует отметить, что философия Л. Шестова - это философия экзистенциального толка, поэтому начала, несмотря на все бердяевские обвинения, у нее безусловно есть; просто они субъективны, идеальны. Шестова обвиняют в том, что им непродуманно поносится рационализм. Но как любой иррационалист Шестов внутренне противоречив; отказывая рационализму в объективной значимости, он сам продолжает работать по канонам рационального мышления, диктуемым отрицаемыми им законами формальной логики. Это, действительно, «ахиллесова пята» любого иррационализма, преодоление которой возможно лишь в результате осознания сверхрациональной природы рефлексии, ее синтетического характера и целостной, по отношению к разуму, природе.

4.14. Философия как искусство. Как Шестов понимал философию? Он был сторонником европейской традиции, обосновываемой Шопенгауэром и Ницше, которые, в отличие от Вл. Соловьева, подобно Шпенглеру и Гегелю считавшего философию наукой, отстаивали тезис о том, что философия - это искусство. Согласно Шестову, истинной может быть только та философия, которая не верит, что наука объясняет все и вся. «Философия, - говорил он, - это искусство мышления». Шестов спорит с Гуссерлем, который был не согласен с другой его идеей, согласно которой философия - это борьба, и утверждал, что философия - это рефлексия.

4.15. Противоречивость философии как отражение противоречивости жизни. Согласно Шестову, философия связана с жизнью самым тесным образом. Именно противоречивость Бытия определяет противоречивость философских концепций; философы поэтому и расходятся друг с другом, так что, например, Гераклит и Парменид даже на том свете не сговорятся. Многие философы, по Шестову, принимают видимое бытие за реальное, а это не одно и то же. Противоречия Бытия оборачиваются для них отсутствием всякого Бытия, а их представления о метафизической реальности Бытия противоречат онтологическим основаниям их философских систем. Отсюда можно сделать вывод, что Шестов - принципиальный антирационалист и антиметафизик; но добавим, что он выступает только против одностороннего (тотального) рационализма и порождаемой им тоталитарной метафизики, не имея ничего против разума в отведенных ему границах.

4.16. Индетерминизм Шестова. Своеобразно отношение Шестова к причинности: последняя, по его мнению, действительно имеет место, но она относится только к научному познанию, а к повседневному человеческому существованию никакого отношения не имеет. Это еще одно подтверждение того, что определение Шестова как иррационалиста - большое упрощение, ибо вовсе не отрицание науки и рациональности, а полагание устойчивого предела их - вот специфическая позиция философа. Шестов против навязывания человеку всякой системы, поскольку человек абсолютно свободен и во всякий момент своей жизни может делать практически все, что ему вздумается. Кроме того, последовательный детерминизм построен на осознании конечности мира, а человек всегда стремился к бесконечному, к тому, что науке принципиально не дано. Что же касается церкви, то она только на словах призывает к отказу от конечности во имя признания бесконечности, тогда как в действительности всячески способствует примирению мирян с осознанной необходимостью в рамках земной жизни. Поэтому, утверждает Шестов, основная задача философии заключается в том, чтобы довести до каждого человека мысль, что его существование раскрывается в свободном стремлении к Богу даже через смерть.

4.17. Тема смерти у Шестова. Вообще, смерть - это своеобразная тема тем для Шестова. По его мнению, у человека есть одна великая тайна: надо постоянно готовиться к смерти, готовиться умереть. Мы боимся смерти и маскируем эту боязнь различными способами; например, много говорим, «заговаривая» смерть или, точнее, свой страх перед ней. Даже Сократ перед смертью очень много говорил, преимущественно о том, что он не боится смерти. На самом деле он таким образом пытался убежать от смерти, что невозможно. По мнению Шестова, смерть - это ситуация пограничная, открывающая смысл человеческого бытия в его последний момент; умирание поэтому - важнейший узловой пункт человеческого бытия. Жизнь, превратившаяся в нелепое нагромождение случайностей, - это трагедия. Но в этой трагедии для человека имеется достойная роль: понять и принять предельность своего существования.

4.18. Жизненное кредо Шестова. Из мысли о предельности жизни Шестов выводит достаточно пассивную мировоззренческую позицию, единственно достойную, по его мнению, человека: в жизни надо быть наблюдателем. Стремиться как-то исправить мир бесполезно, говорит Шестов; во имя высших целей ты только впустую растратишь все свои человеческие качества. Это наиболее тоскливая нота в партитуре шестовской философии, нота отчаяния человеческого существования.

4.19. Еврейская тема в философии Шестова. Мировоззренческая пассивность Шестова существенно отличает его от Соловьева и в какой-то степени от Бердяева. Последние настаивали на том, что смысл жизни заключен в соборности человеческого существования, т.е. в неком коллективном действовании на манер «Мистерии-буфф» Маяковского. Конечно, подобное толкование философии Соловьева и Бердяева, несмотря на свою распространенность, может вызвать существенные возражения. Скорее и тот, и другой - сторонники не «массовой Соборности» как некой формы коллективного «слияния» людей, а Соборности духовной как синтеза всех наличных форм духовной жизни, в котором есть место всякому духовному свершению. У Соловьева и Бердяева ощущаются мотивы полноты сознания, что позволяло строить им свои рассуждения в духе своеобразного неохристианства, т.е. некого улучшенного варианта традиционного церковного учения. Например, Соловьев считал, что лучшее в христианстве - это Нагорная Проповедь. У Шестова религиозная ориентация принципиально иная; отсюда его неискоренимое одиночество. Аналогичным образом, экзистенциализм Бердяева основан на том, что существование человека раскрывается через приближение к христианству, тогда как у Шестова человек постоянно один, что объясняется ориентацией философа не на Афины, а на Иерусалим, т.е. на иудаизм. В этом проявляется национальная заданность Шестова, его еврейское чувство заброшенности в мире и изгойское ощущение отчужденности от цивилизованного сообщества организованных человеческих существ.

4.20. Шестов о высоком назначении философии. Лев Шестов, как и любой значительный философ, думал о высоком назначении философии и в начале, и в конце своего творчества. Философии посвящены его самые трепетные слова в «Апофеозе беспочвенности»; только для не боящихся «головокружений» существует философия: «...В Альпах есть узкие, труднопроходимые, лежащие над пропастями тропинки. Ходить по ним отваживаются только привычные, не боящиеся головокружений горцы. Кто же подвержен головокружению, - выбирает большие, торные дороги или попросту сидит в долинах и оттуда любуется снежными вершинами. Разве непременно нужно лазить? За линией вечного снега нет ни тучных пастбищ, ни золота. Говорят, что там можно найти разгадку вечной тайны, но мало ли что говорят! Не всякому слуху верить можно. Кому надоели долины, кто любит карабкаться, кто не боится глядеть в пропасть и главное - у кого ничего не осталось в жизни, кроме «метафизической потребности», тот, разумеется, полезет на вершины, даже не справляясь о том, что ждет его там»¹²⁷.

В своей последней работе «Афины и Иерусалим» Л. Шестов пишет: «Философия есть... борьба. И борьбе этой нет и не будет конца. Царство Божие, как сказано, берется силой»¹²⁸.