Россия. Воронеж межкультурные и языковые границы как проблемы перевода

Тысячелетняя практика и многолетняя теория перевода художественных текстов (ХТ) постоянно сталкивались и сталкиваются с проблемами не только качества инкультурации и иноязычной интерпретации, обусловленными степенью владения переводчиком родного и иностранного языка, его собственными языковыми способностями, широтой и глубиной ориентации в обеих культурах, – то есть обстоятельствами, по мере профессионализации, преодолимыми.

Но существует, и всегда существовал, значительный набор границ, которые можно квалифицировать (и классифицировать) как непреодолимые, частично преодолимые или решаемые с помощью возрастания мастерства переводчика. Среди большого количества и разнообразия этих границ мы выделим для специального рассмотрения хотя бы три основных, очень значимых вида. Это межкультурные, лингвоэстетические и лингвистические границы, создающие препятствия для адекватной ретрансляции интерпретируемого текста в иное культурно – языковое пространство. В качестве экспериментального материала мы намерены использовать оригинальный текст рассказа Н. Лескова «Леди Макбет Мценского уезда» и его интерпретацию, осуществленную известным английским переводчиком Р. Чандлером. Сразу уточним, что речь идет о достаточно точном, высокопрофессиональном и по достоинству оцененном в обеих культурах художественном переводе.

Межкультурные границы. Прежде, чем рассматривать межкультурные границы как проблему адекватности оригинала и перевода необходимо сделать ряд существенных замечаний, касающихся внутрикультурной интерпретации художественного текста. Уже в национальной культуре мы сталкиваемся с проблемами диахронного и синхронного аспектов коммуникации, не говоря уже о принципиальном несоответствии авторских иллокутивных интенций и полученном читательском перлокутивном эффекте.

Так, если говорить об английской культуре, то историко-культурная, когнитивная и языковая системы шекспировских текстов требуют определенных рецептивных усилий со стороны современных соотечественников великого драматурга. На синхронной горизонтали препятствием во внутрикультурной коммуникации могут служить несовпадения в культурном опыте, ментальных картинах мира и в тезаурусах, особенностях языковой личности автора и читателя. То же самое можно сказать и о проблемах рецепции смысловой целостности произведения Лескова и ее вербально – когнитивной репрезентации современниками писателя и читателями последующих этапов развития русской культуры.

Кроме того, даже во внутрикультурной среде первое издание произведения и последующие – это каждый раз другие, относительно новые коммуникативно-дискурсивные события, с отличными от первого, последовательно усложняющимися или даже просто меняющимися социокультурными и эстетическими целями и задачами.

Все названные обстоятельства мы могли бы отнести к числу преимущественно преодолимых, хотя, разумеется, не без коммуникативных и иллокутивных потерь. Для преодоления внутрикультурных диахронно – синхронных границ необходимо использовать дополнительную информацию пресуппозиционного, специфического социокультурного и лексико-семантического характера.

Проблема интерпретации и ретрансляции ХТ сразу и принципиально усложняется, если речь идет о его переводе на другой язык и о введении в инокультурную среду. Это уже не одна, пусть даже большая проблема, а целый спектр проблем, обусловленных культурными различиями и чаще всего непреодолимыми, малопреодолимыми или труднопреодолимыми границами социокультурной, ментальной, аксиологической, языковой дифференциации культур, особенностями их диалога и/ или конфликта.

Существенная роль в успешности или неуспешности ретрансляции ХТ в инокультурную среду принадлежит «субъективному фактору» - различиям в социокультурном опыте, мировоззрении, креативно - эстетических навыков и умений, а также в содержании языковых личностей автора произведения и переводчика. Переводчику настолько недостаточно владеть только языком той культуры, которая произвела текст, что может возникнуть деформация в восприятии значимости этого оперативного и, безусловно, основополагающего условия профессиональной деятельности инокультурного интерпретатора.

Так, эффективность его деятельности прямо и многосторонне зависит от степени икультурации в иное социокультурное пространство, при этом различные особенности и условия его ориентации в этом пространстве по-разному могут сказаться на характере его языковой компетенции и на качестве перевода. И здесь возможно большое количество взаимосвязанных и модифицирующихся во времени и пространстве, от личности к личности моделей: родился ли автор перевода в соответствующей инокультурной среде или прожил в ней долго/ недолго; хорошо/ поверхностно знаком с ее историческим и культурным прошлым, современными культурными особенностями, принял/ не принял ее ценности, сохранил дистанцию по отношению к иной культуре или ассимилировался в ней; насколько хорошо ориентируется в ее эстетическом поле, и какие имеет предпочтения в этом пространстве.

Лингвоэстетические границы. Среди препятствий лингвоэстетического характера, в частности, в исследуемом материале, прежде всего, необходимо назвать различия между стилеобразующими жанрами речевого самовыражения авторского сознания и языковыми личностями персонажей – рассказчиков. Если речь идет о переводе и оригинале рассказа Лескова, то здесь в переводе утрачивается сказово – стилизованный характер речи рассказчика, сигнализирующий о его принадлежности или иллюзии принадлежности к равноуровневому с персонажами речевому поведению. В переводе позиция рассказчика, сблизившаяся с нейтрально – литера­турной речью неизбежно «поднимается», возвышается над субъектами его по­вествования. Так, в переводе лесковское «Иной раз в наших местах задаются такие характеры…» ( Лесков, с.247) интерпретируется (переходя в другой речевой жанр, объективируясь и приближаясь к языковой норме) следующим образом: « Now and again in these parts you come across people…» (Chandler,p3). Переводчик, осознавая ог­раниченность своих возможностей в создании полного аналога русской на­родно – разговорной стилизации устной речи рассказчика, убирает и дейктик «наших», не совпадающий с его рече-стилевой программой, что дополни­тельно увеличивает дистанцию между рассказчиком и персонажами.

Или: «Походит, походит Катерина Львовна по пустым комнатам, начнет зевать со скуки и полезет по лесенке в свою супружескую опочивальню, устро­енную на высоком небольшом мезонинчике» (Лесков, с.248) - «Katerina Lvovna would walk about empty rooms, start to yawn from boredom and climb the stairs to the conjugal bedroom, which was in a high – celling attic» (Chandler,p.5). В этом поэтическом, близко к тексту и смыслу интонированном и ритмизованном фрагменте пропадают не только простонародные, специфически характерологические обертоны разговорной речи, к тому же соединяющей в одно речевое целое рассказчика и героиню, с тонкой дифференциацией их ментальных позиций и пока еще неопределенной иронией и критической оценкой рассказчика.

Однако сближение разговорной речи подлинника с литературной речью перевода влияет и на восприятие характера персонажа: «чего шла и зачем шла замуж; зачем завязала человеку судьбу, неродица» (Лесков, с.248) – « why did you have to foist yourself on a man? A barren woman should remain a spinster!» (Chandler, p.4) Здесь, как мы видим, происходит, к тому же, высветление, доведение до литературной и логической нормы, с помощью смены знаков препинания, не только речевыражения героини, но и интонационного строя ее высказывания: горестное размышление женщины из народной среды меняется на открытый, нейтрализованный литературной нормой, упрек себе.

Равноуровневый характер взаимодействия рассказчика и персонажей влияет на характер эстетической коммуникации: получатель произведения также оказывается на одном уровне с героями или испытывает иллюзию одноуровневого взаимодействия с ними. Происходят соответственно и изменения иллокутивного и перлокутивного характера: если в оригинале автор вовлекает читателя в активные процессы переживания, понимания, осуждения темных «шекспировских» сторон русской жизни и характера героини с их эмоциональной доминантой, то автор перевода, обращающийся в большей мере к сознанию и моральным чувствам читателей инокультурной среды, скорее информирует, просвещает, образовывает читателей - коммуникантов, ретранслирует моральные уроки и произведения Лескова, и общие моральные ценности для диалогового режима английской и русской культур.

Лингвистические границы. Для упрощения проблем стратификации лингвистического взаимодействующего материала, разделим их на явления непреодолимого или труднопреодолимого характера (фонетика и ее структуры, словообразовательные, структурные и специфические социокультурные коннотативные особенности противостоящих лексических ареалов, грамматические и синтаксические несоответствия языков) и преодолимого или частично преодолимого (денотативные, сигнификативные, референциальные, общезначимые для обеих культур коннотативные параметры лексического состава произве­дения и его перевода). К числу непреодолимых или труднопреодолимых препятствий можно отнести перевод ономастикона ХТ и использование архаического и разговорного, особенно разговорно – диалектного языка, его подвидов и жанров, ввиду их повышенной национальной специфичности по сравнению с литературным.

Если даже не учитывать различия в фонетической и письменной форме вербального материала обоих языков, то препятствия акцентуального, интонационного, ритмообразующего характера обойти гораздо труднее, потому что их смыслоразличительная и генеративно – когнитивная функции заметно влияют на качество и степень адекватности ретрансляции оригинального ХТ в инокультурное лингвоэстетическое поле. Так, по интересному замечанию Л.Успенского [1, с.400 – 401], русские ударения, в отличие от преимущественно фиксированных и подчиняющихся определенным правилам английских, с одной стороны, свободны и не поддаются регламентации, а с другой – строго ограничены в своих вариативных возможностях семантикой слов (мýка – мукá), что, в свою очередь, сказывается на эстетических и когнитивно – коммуникативных результатах языковой, в том числе – вербально - эстетической деятельности.

Названное обстоятельство непреодолимо сковывает и «высветляет» разговорно-диалектный характер сказового стиля повести Лескова в переводе, неизбежно лишая его многих эстетических и характерологических качеств. Переводчику невозможно преодолеть и такие различия в используемых им языках на уровне грамматики, как аналитический строй английского и его менее активное аффиксное словопроизводство, при изобилии базовых для русского форм аффиксного словообразования и синтаксического конструирования. Кроме того, не совпадают и сами нормы синтаксического конструирования в двух языках: английский не выдерживает такого количества осложненных конструкций внутри одного предложения, как русский.

Сравните: «Народ все строгий: наблюдают, как она сядет, да как пройдет, да как встанет; а у Катерины Львовны характер был пылкий, и, живя девушкой в бедности, она привыкла к простоте и свободе: пробежать бы с ведрами на реку да покупаться бы в рубашке под пристанью или обсыпать через калитку прохожего молодца подсолнечною лузгою; а тут все иначе» ( Лесков, с. 248) - «They were all so severe: they would watch how she sat down, how she walked, how she stood. Katerina Lvovna, however, was fiery and exuberant by nature, and, having grown in poverty, had been accustomed to simplicity and freedom: running down with her buckets to the river and bathing in her shift by the pier, or throwing sunflower seed husks over the gate and onto the head of some handsome young fellow who had happened to be passing just then» (Chandler,p 4)

Трудно перевести на другой язык и так называемые «словоиды» [1, с. 411]. Но эти, казалось бы, лишние слова не только придают речи естественность диалогового взаимообмена, но и многосторонне участвуют в создании эстетической и смысловой целостности произведения. В рассказе, стилизованном под устно- сказовую народную речь, безусловно, много фонетических, лексических, синтаксических «словоидов», и переводчик относится к ним по-разному: либо находит близкий англоязычный аналог или устраняет их из своего речепроизводства. Так, в диалоге хозяйки и кухарки можно найти сразу два «словоида» с разным отношением к ним со стороны переводчика: 1. «А ты, Аксинья …, того» (Лесков, с.251) - ‘By the way, Aksinya, er…’ said the young mistress ‘ 2. “И откуда он у тебя? – “И-и! так, гулевой” (Лесков, с.251) -- ‘ And where did he come from? ‘ ‘ How would I know!’ (Chandler, p.9)

Далеко не всем переводчикам удается справиться и с различным характером синонимизации и антонимизации в обоих языках, с очень активными в русском процессами полисемизации. Большого мастерства любого интерпретатора требует ретрансляция онимов, окказионализмов и неологизмов на любой другой язык. Так, трудно представить, как можно перевести на другой язык без потерь словосочетание «душа треанафемская» (Лесков, с.251). В анализируемом переводе использована следующая форма: «a thousand curses of his soul» (Chandler, p.9).

Тем не менее, встретившись со всеми видами таких трудностей, Р. Чандлер передал содержание оригинального произведения на высокостатусном уровне эквивалентного художественного перевода, сумел решить самые значительные коммуникативно – прагматические задачи своей культуры, донести до соотечественников символическое звучание образа главной героини и «темных» сторон национального характера. Несомненным достоинством перевода является полное сохранение смысловой доминанты произведения Лескова, в основе которой, по справедливому замечанию автора перевода, лежит сохранение концептосферы произведения, энергетически – силовое и эстетическое пространство которого последовательно и динамично движется от концепта « скука» (boredom) к концепту «щука», «хищница» (pike).