Проблема участия (соучастия) интеллигенции в очередном перераспределении благ

Сейчас в стране фактически происходит легитимизация нового перераспределения благ (что-то будет дальше?..).

318

Именно поэтому так называемые «новые русские» только и мечтают, что о стабильности, точнее — о стабилизации, консервации того, что произошло... С одной стороны, возвышение над «непредприимчивой» массой сулит значительные выгоды от перераспределения не только материальных благ, но и от психологического перераспределения престижных составляющих профессионального и жизненного успеха. Но, с другой стороны, лакейство перед господствующим классом может на определенном этапе развития интеллигента привести к раскаянию и мукам совести (в худшем, хотя психологически и более простом, варианте — к потере своей интеллигентности, к превращению в «бывшего интеллигента»)...

При этом можно говорить о прямом участии людей, считающих себя интеллигентами, в перераспределении благ, но можно рассмотреть и более сложные (и более интересные в психологическом плане) формы молчаливого согласия значительной части интеллигенции с таким перераспределением. Именно в этом случае можно было бы говорить о «соучастии» интеллигенции в очередном дележе собственности, когда сама она мало что с этого имеет, если не считать тех радостей, которые достаются «людям публики», сидящим перед телеэкраном и наблюдающим за всем, что происходит в обществе как за очередной увлекательной «кинушкой»... Идиотизм данной ситуации заключается в том, что по своему уровню образования (особенно если это гуманитарное образование!) такие «интеллигенты» могли бы не только «сообразить» наконец, что же на самом деле происходит в стране, но как-то и воспротивиться этому (см. подробнее о «психологическом феномене дурака» в главе 18).

Интересный вариант объяснения пассивности современной интеллигенции предлагает С. Московичи: «...молчание становится доказательством солидарности друг с другом: каждый отказывается от правды, чтобы остаться в сообществе» (Московичи, 1996. — С. 426). Проводя аналогию с тоталитарными эпохами, когда в России свирепствовали сталинские процессы, С. Московичи продолжает: «Все эти процессы...

319

поворачивают заговор, первоначально направленный вовне, против ненавистного режима российских императоров и обращают его внутрь, я это подчеркиваю, на партию и общество, порожденное ею... эти процессы определили некую закрытую сферу, которая включает все то, что должно быть скрыто — но на виду у всех. Уважая эту сферу, каждый входит в сговор и становится сообщником. Находящиеся на посту руководители партии, интеллигенция, призванная это оправдать, — все включены в эту спираль сообщничества» (Московичи, 1996. — С. 429—430).

Быть может, интуитивно понимая некоторую «фальшь» происходящих в обществе преобразований, современный российский интеллигент не только боится мнения своей престижной «тусовки», но он начинает бояться и собственной совести, что в итоге и заставляет его искать спасение (спасение души?) в сообщничестве. Рассматривая ситуации, когда «примат чувств уступает место примату разума», С. Московичи выдвигает следующую интересную гипотезу: «...будучи соучастниками злодеяния, они продолжают быть соучастниками его утаивания. Чтобы осуществить это, они запрещают друг другу и всему клану о нем думать, требуя от всех присоединиться к тотемическому вымыслу, который они отстаивают. Этот отказ от истины и будет, таким образом, причиной перехода от примата духовности к примату веры, от знания к верованию. Готовность пойти на такую жертву ради сохранения единства клана... наполняет людей чувством гордости, которое заставляет их предпочитать страдание отречению» (Московичи, 1996. — С. 432—433).

Не напоминает ли это ситуацию, в которую попали многие российские интеллигенты, молчаливо одобрившие расстрел Верховного Совета в 1993 году? Применительно к нынешней российской ситуации уместно вспомнить слова английского писателя и философа Т. Карлейля: «Любая реформа, кроме моральной, бесполезна» (Энциклопедия афоризмов, 1998. — С. 471). К сожалению, далеко не все российские интеллигенты

320

понимают это и тем более не связывают идею нравственного преображения со своими собственными персонами.

Еще в 1969 году, реагируя на чешские события, В. Кормер писал, что «интеллигенция не желает видеть только того, что Зло не обязательно приходит в грязных лохмотьях анархии», что «оно может явиться и в сверкающем обличье хорошо организованного фашистского рейха» и что «оно не падет само по себе от введения упорядоченности в работу гигантского бюрократического аппарата» (Кормер, 1997. — С. 242—243). И как опять же актуальны эти слова сегодня!

В условиях, когда носители духовного труда превращаются в главного субъекта властных отношений, то они перестают быть интеллигенцией, превращаясь в бюрократию... (см. Барбакова, Мансуров, 1991. — С. 125). И все же «главное, что характеризует интеллигента и отличает его от остальной массы работников умственного труда, — отмечает П. А. Баран, — это кровный интерес ко всему мировому процессу, этот интерес не поверхностен, не мимолетен: он пронизывает всю мысль интеллигента и явно воздействует на ход его труда» (там же. — С. 112).

Проблема интеллигента как носителя и производителя особого (духовного) знания заключается в том, чтобы даже в рамках своей специализации сохранить «интерес к мировому процессу» и всячески содействовать «общечеловеческому благоденствию». При этом элитарность интеллигентного человека определяется не столько «приближенностью» ко властным структурам, когда человек, используя свои знания, превращается в «наемного проводника» идей власти в массы (с соответствующим принятием норм и правил жизни, характерных для властной элиты), сколько внутренней готовностью подлинного интеллигента, также опираясь на свои таланты и знания, производить собственные нормы и ценности, направленные на служение идеалам добра и справедливости.

Вероятно, проблема отношения интеллигенции и власти никогда не будет решена окончательно, и поэтому в каждом конкретном случае человек, претендующий на подлинную

321

интеллигентность, должен решать эту проблему для себя сам. Речь при этом идет не только об отношении к высшей государственной власти (к вождям, кумирам и «харизматикам»), но и к непосредственному руководству на работе или к лидерам своей неформальной группы).

Главное для подлинного интеллигента — сохранить верность лучшим идеалам добра и справедливости, используя для этого свои знания и таланты (особенно в условиях, когда на такие знания и таланты появился спрос на «рынке личностей» и соответствующий соблазн для интеллектуалов «продавать» себя за деньги и признание...). Интеллектуал становится (или, что еще сложнее, остается) интеллигентом лишь тогда, когда собственное достоинство возвышается для него до уровня, который выше благ, получаемых в результате продажи своей души «сильным мира сего».