Трагедийность и иные варианты «эстетического оформления» манипуляции

Помимо комического отношения к жизни (как важнейшего способа самоутверждения), элитарно ориентированные «тусовки» нередко используют и другие варианты эмоционально-эстетического «оформления» своей исключительности и превосходства. Важное место в ряду таких вариантов занимает трагедийность. Чтобы проиллюстрировать значимость такого (трагедийного) варианта, достаточно вспомнить, с каким трепетом многие люди наблюдают за «сложными судьбами» героев различных телесериалов, книг, фильмов. Герой часто именно потому оказывается интересным для публики, что его судьба трагедийна, что он познал «несчастье», и когда он достигает уже самого «счастья», то такое достижение воспринимается как «заслуженное».

Как отмечает М. С. Каган, трагическое порождается столкновением «идеального представления о человеческой жизни», которое, сталкиваясь с «пошлой, низменной, уродливой реальностью, терпит поражение», и именно «это поражение идеала становится трагедией» (Каган, 1997. — С. 171). Однако важнейший смысл трагедии заключается не только в этом, но и в том, что она утверждает «веру в возрождение героя после смерти», и является по сути «оптимистической интерпретацией трагизма человеческого бытия» (там же. — С. 173).

«Суть трагедии не в роковой развязке, а в поведении героя», — отмечает Ю. Б. Борев (Борев, 1997. — Т. 1. — С. 142). В трагедии отражается «разлад чувства и долга», когда нужно «жертвовать одной из сторон жизни во имя торжества другой» (там же. — С. 148). «Центральная проблема трагедии — расширение возможностей человека, разрыв исторически сложившихся границ, ставших тесными для пассионарных (наиболее смелых и активных) людей», — пишет Ю. Б. Борев (там же. — С. 161).

Публика, наблюдающая за перипетиями судьбы трагических героев, часто идентифицирует себя с ними. Для большинства это особенно важно потому, что в реальной жизни у

283

них не хватает мужества самим стать реальными (трагическими) героями. В трагедии (в идентификации с трагическим героем) мы вновь сталкиваемся с построением иллюзорного мира, где «зритель» (публика) получает возможность хотя бы в воображении осуществить полноценную личностную самореализацию. Понимая это, лидеры престижно ориентированных групп могут эксплуатировать такое стремление наблюдающих за ними обывателей и использовать элементы трагедийности в эмоционально-эстетическом оформлении взаимоотношений в группе или своих взаимоотношений с окружающим миром (например, постоянно подчеркивать, что их «не признают», «не понимают» и т. п.).

Рассматривая общие корни комедии и трагедии, М. А. Рюмина пишет о том, что «принцип создания видимости, иллюзии и ее разрушения восходит в своей глубине к ритму-схеме жизни как умирания и воскрешения», а роль сюжетной опоры в трагедии и комедии выполняет знание, его потеря, отсутствие и обретение, движение к нему» (Рюмина, 1993. — С. 173). По сути, обретение и потеря знания является своеобразным «психологическим механизмом» преподнесения трагедии публике, а также и восприятия (узнавания) трагедии со стороны публики.

О том, что идея трагедийности занимает важное место в человеческой жизни, хорошо сказано в работах Э. Берна, который даже выделяет «трагические сценарии», которыми некоторые люди руководствуются в течение своей жизни. Например, один из наиболее распространенных таких сценариев — «Золушка» (см. Берн, 1988. — С. 305—313). Как известно, сам Э. Берн призывал «понимать» природу сценариев и стремиться «вырываться из-под их власти» (там же. — С. 316).

Но далеко не все люди хотят расставаться со своими сценариями и сказками о собственной жизни, особенно расставаться с трагичными сказками и сценариями. Именно в трагичном сценарии «слишком велико значение неотвратимой судьбы, воли богов, необходимости, то есть всего того, над чем человек не властен» (Рюмина, 1993. — С. 172). Быть может,

284

именно ощущение зависимости от неких «высших» и «могущественных» сил (зависимость от «воли богов») придает многим людям смысл их существования (раз сами боги как-то влияют на их судьбу) и делает трагичность жизни особенно значимой. Но причиной нежелания расставаться с трагичным жизненным сценарием может быть и обычный страх взять на себя ответственность за противодействие судьбе.

Для людей творческих трагичность является обязательным компонентом планирования своей жизни. Символисты, по описанию Ходасевича, осознанно разрушали свою жизнь, искали несчастий, но не потому, что их вел «магический» скрипт, а потому, что при построении своей судьбы они руководствовались художественными, эстетическими критериями, которые требовали конфликтов, трагедийности, кульминации, требовали вовремя окончить драму, поставить точку» (см. Розин, 1998. — С. 172). Но у большинства людей жизнь проходит достаточно буднично («бесконфликтно» и «бессюжетно»). Как отмечает М. Розин, обычные люди нередко осознают никчемность такого существования и стремятся хотя бы в рассказах о своей жизни как-то приукрасить ее. Но «врать нехорошо», и тогда «выход находится в передаче абсурдности происходящего», когда бывает «достаточно чуть-чуть заинтриговать вначале и тут же оборвать рассказ — ведь и в реальности произошло событие, которое ровным счетом ни к чему не привело...» (там же. — С. 179).

Получается, что, не сумев (или не осмелившись) выстраивать свою жизнь по творческому (в чем-то трагедийному) образцу, обыватели вновь обращаются к теме выделения «абсурдности происходящего», то есть опять обращаются к смеху над окружающим миром. Здесь даже можно перефразировать известное высказывание и сказать: «От трагичного (неудавшегося) до комичного — один шаг»...

Смех и трагедийность являются основными вариантами создания эмоционально-эстетического «фона» элитарно ориентированных групп и «тусовок». Но существует большое множество промежуточных и просто иных вариантов, позволяющих

285

таким группам демонстрировать свою особую ценность. Например, это может быть подчеркнуто грубовато-примитивный стиль общения, характерный для армейских, спортивных, криминальных и т. п. «элит», а также для многочисленных групп их последователей.

Это может быть подчеркнуто безличностно-деловой стиль общения, характерный для некоторых социально-профессиональных групп, умеющих «делать деньги» (или «выполнять план», или «выдавать продукцию»...), когда само человеческое общение превращается в ритуализированное «общение масок».

Это могут быть и подчеркнуто «гуманные отношения», основанные на демонстративной «эмпатии» и «сюсюканье», характерном для членов некоторых «тусовок», начитавшихся «гуманистической литературы» и считающих, что чисто внешней демонстрации своей «доброты» достаточно для того, чтобы оправдать свое равнодушие к действительно болезненным проблемам общества, часто и порождающим настоящее зло.

Так или иначе, но эмоционально-эстетическое оформление значимости своей «тусовки» во многом зависит от общекультурного уровня большинства членов этих групп, а главное — от понимания ими самого смысла своего существования.