Привычки

Разочаровавшись в концепции рефлекторной дуги, Дьюи задался целью определить тот элемент, который бы наилучшим образом выразил циклический характер поведения. Через двадцать шесть лет после своих нападок на эту концепцию, он наконец предложил привычку в качестве того элемента, который бы в наибольшей степени отвечал нуждам психологии.

Привычка не была новым понятием в рассуждениях Дьюи. Напротив, она всегда была в почете. Но на ранних этапах работы его вполне устраивало традиционное определение через объединение сукцессивных ассоциаций в симультанный паттерн. Затем появилось выдающаяся и мелодраматичная работа Джеймса, опровергающая это устоявшееся мнение. Хотя Джеймс не меньше, чем Дьюи, верил в открытость универсума и в способность человека постепенно модифицировать собственное поведение, его никогда не беспокоила чрезмерная ригидность, приписываемая им привычке. Но Дьюи, который всегда был более последовательным, чем Джеймс, видел последствия подобной точки зрения и никогда не принимал подобную концепцию.

Своей концепцией привычки он пытался представить запаздывание как характерную особенность человеческого поведения и социального обычая, и в то же время как механизм адаптации поведения. Он также понимал, что привычка должна носить динамический или мотивационный характер. И когда между 1917 и 1922 годом он решил отойти .от концепции инстинктов, потребность в динамическом элементе, которай должен быть «устойчивым, настоятельным и проникающим», стала еще более насущной (15).

В приведенном ниже отрывке Дьюи характеризует привычку и противопоставляет свою позицию традиционной точке зрения, которой придерживался Джеймс и более ранние ассоцианисты:

«Хотя сейчас и распространено мнение о том, что вербальная привычка должна рассматриваться шире, чем было принято, мы должны выступить против имеющей место в психологической литературе тенденции ограничивать ее только простым повторением. Подобное определение гораздо уже, чем фактическое, обыденное понимание этого слова. Оно изначально приравнивает привычку к ригидному шаблону. Тенденция повторять действия — характеристика многих привычек, но не всех. Человек, у которого есть привычка не сдерживать свой гнев, может продемонстрировать ее, напав на своего обидчика. Хотя подобное случилось только раз в его жизни, это, тем не менее, проявление привычки. Сущность привычки заключается в приобретенной предрасположенности к способам или формам поведения, а не к конкретным действиям, за исключением тех случаев, когда они являются выражением образа поведения. При- вычка означает особую чувствительность или восприимчивость к ⁽ определенным классам стимулов, она скорее определяет склонности и антипатии, а не обуславливает повторение конкретных деиствий. Она означает волю» (16).

Привычки, хотя и являются элементами поведения, не могут оставаться независимыми и неизменными; проявление и развитие одной влияет на все остальные. Если бы это было не так, наши действия были бы просто «рассыпающейся вязанкой операций» (17). Было бы невозможным существование характера. Именно последовательность и согласованность привычек, достигнутая благодаря постепенному процессу селекции, определяет характер. Но следует отметить, что селекция может осуществляться только посредством модификации условий окружающей среды, а не усилием воли. Селекция, или выбор, становится эффективной, лишь тогда, когда организм научается координировать свои поступки с внешними обстоятельствам; а такая координация означает не что иное, как «эксперимент по формированию различных комбинаций выбранных элементов привычек и импульсов, цель которого — посмотреть, каким было бы результирующее действие. Координация и воля присущи пробным действиям, осуществляющимся в воображении, а не в действительности» (18).

И здесь концепция привычки Дьюи приводит нас к его философии морали. Действительно, такое понятие привычки попадает в сферу интересов этики. У нее определенно дедуктивная природа. Она не может быть изучена экспериментальным путем, ее невозможно сравнить по какому-то признаку со сходными элементами, особенно с установкамщ которые рассматриваются прочими психологами (19).

В целом, попытка Дьюи предложить новое понимание привычки была недостаточно успешной: не было предложено ни отчетливого определения, ни путей практического использования понятия. Приведем лишь один пример, свидетельствующий о непоследовательности автора. Вначале Дьюи утверждал, что повторение не является необходимой характеристикой привычки, но позднее он говорил, что «сама по себе привычка — просто механическое повторение, воспроизведение прежних деиствий» (20). Усугубляет путаницу утверждение, что привычка определяет «сам характер желаний, намерений, выбора, диспозиций, которые обусдавливают произвольность действий» (21). Поскольку он приписывал механизму привычки такое количество противоречащих друг другу характеристик (изменчивость и стабильность, затормаживание и прогресс, компульсивность и выбор), психологи не могли воспринять эту концепцию Дьюи. Но, тем не менее, она оказала определенное влияние на психологическую мысль.

Мотив

Чтобы воспринять психологию мотивации Дьюи, необходимо согласиться с его исходным положением о том, что первичная потребность организма — жить и расти. Человек хочет не столько удовлетворить отдельные аутохтонные побуждения, сколько определить способ контроля над окружающей действительностью в ее взаимоотношениях с разнообразным и почти неограниченным набором целей, возникающих в процессе жизни. Даже несмотря на то, что наши первые желания обусловлены потребностями нашего организма, мы вскоре начинаем стремиться к обретению инструментов, облегчающих удовлетворение самих желаний. Средства и цели редко бывают столь уж различны между собой, как нас хотят убедить сторонники теории инстинктов. Даже в примитивных сельскохозяйственных культурах человек не считает своей целью удовлетворение голода как такового.

«Сельское хозяйство столь сложно и отягощенно различными техническими видами активности, ассоциациями, совещаниями и социальным разделением труда, что сознательное внимание и интерес вызывают сам процесс и его непосредственное содержание. Даже в самом неразвитом сельском хозяйстве средства разработаны до такой степени, чтобы привлекать непосредственное внимание их пользователя» (22).

Эта мысль, высказанная за двадцать лет до выхода в свет работы «Человеческая природа и поведение», содержит суть более поздней доктрины мотивации Дьюи. Человек, по убеждению Дьюи, очень быстро теряет большое количество своих простых первичных импульсов. Мотивы гораздо более многочисленны, чем инстинкты, «столь же многочисленны, сколь и исходные импульсивные формы активности, помноженные на разнообразные последствия, к которым они приводят, будучи осуществляемы при различных обстоятельствах» (23).

Он не рассматривал такие феномены, как сексуальная потребность, голод, гнев или страх, считая их «слишком общими понятиями, такими, как горение или сила притяжения в традиционной физике» (24).

«Даже когда мы имеем дело с голодом и сексуальной потребностью, каналы активности которых в значительной степени предопределены предыдущими условиями (или «природой»), актуальное содержание и переживание голода и сексуальной потребности бесконечно варьируются в социальном контексте. Только когда человек умирает от недостатка пищи, голод безоговорочно может считаться природным импульсом» (25).

Психоаналитическая трактовка секса наиболее поучительна, поскольку ярко демонстрирует как последствия искусственного упрощения, так и трансформацию социального проявления в физические причины» (26).

Но Дьюи не устраивает и упрощенная интерпретация мотивационных сил некоторыми представителями социальных наук:

«Нам присуща не обобщенная жажда власти, а только внутреннее стремление к адекватному выражению собственной активности» (27).

Критики заслуживает и понятие эгоцентризма:

«Ошибка заключается в том, что мы интерпретируем естественное действие, совершаемое Я, как действие, совершаемое для Я» (28).

Отвергается также и гедонизм; сторонники этого подхода, по мнению Дьюи, столь же далеки от истины, как и все прочие теоретики, придерживающиеся инстинктивной мифологии:

«Из всех явлений будущие удовольствия и переживания боли меньше всего пригодны для какой-либо математической калькуляции» (29).

Наше дело — не будущее, а настоящее. И в настоящем мы обнаруживаем, что наши мотивы — не что иное, как импульсы, рассматриваемые как замещение привычки. Импульсы никогда не существуют сами по себе. Главную роль в детерминации поведения играет привычка. Именно наши привычки дают нам возможность существовать — или привычки кого-то другого (возьмем, к примеру, ребенка, чья жизнь поначалу регулируется привычками его родителей). К тому моменту, когда импульсы подросшего ребенка перестают согласовываться с родительскими принципами регуляции, у него уже возникает привычка к саморегуляции.

Только в том случае, когда импульсы очень сильны и не находят привычных каналов реализации, они действительно начинают детерминировать поведение, реорганизовывать деятельность, придавать новое направление старым привычкам и трансформировать их.

Импульсы, как и стимулы, играют только опосредующую роль. С каждой новой реакцией их сущность изменяется. Такое обратное влияние опыта на импульс — очевидное развитие теории Дьюи о стимульно-реактивной цепи, выдвинутой им в 1896 году в противовес существовавшей концепции рефлекторной дуги. Мотивы, как и все прочие элементы поведения, постоянно изменяются (30).

Критика мотивационной теории Дьюи принимала различные формы. Мак-Даугалл обвинял его в недостатке проницательности. Он утверждал, что невозможно понять, какую динамическую силу Дьюи в действительности намеревается приписать привычке. Некоторые виды привычек Дьюи рассматривает как механические, автоматические, вспомогательные по отношению к другим формам мотивации. Другие привычки «обеспечивают энергией и определяют поступки», «устойчивы, последовательны и постоянны». Они «пропульсивны», у них всегда есть какая-то конечная цель. Но Дьюи не предлагает удовлетворительного критерия для различения мотивационных привычек и привычек, выполняющих исключительно инструментальную функцию. .

Кроме того, некоторые психологи, и среди них Мак-Даугалл, не были согласны с приписыванием импульсу и инстинкту второстепенной роли. Дьюи утверждал, что импульсы возникают только в том случае, когда привычки не могут адекватным образом обеспечивать взаимоотношения со средой. Привычки блокируют возникновение импульсов; но импульсы служат только для переструктурирования привычек. Импульс всегда уникален, его повторение невозможно. Это постоянное эволюционирование и взаимопереплетение, актуализация поочередно то привычки, то импульса крайне затрудняет любую попытку психологической классификации. Традиционно любая мотивационная теория основывалась на гипотезе о существовании одной независимой мотивирующей силы, или же множества отдельных инстинктов, побуждений, желаний или стремлений; поскольку эти силы были определены и обозначены, можно было выделить их элементы, взаимосвязи и иерархии, условия их актуализации и трансформации. Но когда Дьюи намеревался избежать использования фиксированных категорий и фиксированных механизмов, становилась невозможной их концептуальная интерпретация, и появлялось ощущение, что наука о человеческой природе стоит не на устойчивом каменном фундаменте, а на зыбучем песке.

И, тем не менее, может быть, именно путь, выбранный Дьюи, ведет к истине. За желанием классифицировать и стандартизировать мотивиру-s ющие силы иногда кроется необоснованная привязанность к таксономии ческим моделям. Возможно, психологии стоит пересмотреть теоришяа этот счет и прийти к выводу о том, что мотивация уникальна, что у разных людей не может быть идентичных систем привычек, импульсов и представлений о цели (к неудовольствию представителей номотетической ветви нашей науки). Возможно, концепция мотивации Дьюи не столь убедительна, как соответствующие концепции Мак-Даугалла, Фрейда Кемпфа или Мюррея, но, тем не менее, ему удалось гораздо лучше, чем всем им, осознать существование неограниченного разнообразия способов, которыми человек может реализовать свою первоочередную задачу адаптации к окружающему миру и развития в нем.

Хотя представление об эволюционирующих мотивах, изменяющихся в процессе приближения к цели, поставило под сомнение ранние классификации, предложенные динамической психологией, оно в то же время привело к преувеличению масштабов изменения конкретной личности в процессе развития. Акцент, который делал Дьюи на эволюционирующих целях и механизмах функционирования, обусловил недостаток его внимания к стабильности личностной организации. Дьюи предложил нам концепцию, постулирующую принципиальную уникальность мотивов личности, их изменение в результате нового опыта, независимость их актуального состояния от исходного, вызванного определенными привычками, импульсами или мыслями. Эта концепция, безусловно, прогрессивна, но она принесет мало пользы, если мы не будем принимать в расчет устойчивость определенных мотивов личности, их неизменность в течение долгого периода времени. Сам Дьюи, по-видимому, не задавался вопросом о том, насколько долговременным может быть интерес, насколько устойчивой является та или иная привычка. И также он не принимал в расчет то, насколько конкретная идея или импульс значимы для личности и насколько они сохраняют эту значимость в процессе развития. Короче говоря, он предлагал более адекватное представление о прогрессивных изменениях личности, чем о стабильности ее структуры.