Влияние идей Штерна

Штерн стал еще одной невинной жертвой гитлеровской слепой ненависти к евреям. Поспешно написав свой отчет о деятельности Гамбургского института, о котором уже шла речь, он вместе с женой уехал вначале в Голландию, а затем в Америку. Его сын и дочь также эмигрировали в Америку; другая дочь еще некоторое время (пока это представлялось возможным) оставалась в Германии, спасая еврейских детей от фашистского режима, оттуда отправилась в Англию, а впоследствии поселилась в Израиле. Двое самых близких коллег Штерна, Марта Мачоу (Dr. Martha Muchow) и Отто Липман (Dr. Otto Lipmann) совершили политическое самоубийство. Как раз в тот момент, когда он мог бы закрепить свое влияние в Германии (в возрасте 63 лет), все точки опоры вмиг оказались утерянными. Его основная психологическая работа, «Allgemeine Psychologie auf personalistzscher Grundlage» («Общая психология личности» — нем.), в силу обстоятельств была опубликована в Голландии. Все другие, написанные им книги, если и не были сожжены, то потеряли шанс быть опубликованными. Новое поколение студентов выросло, не имея ни малейшего представления о фундаментальных работах Штерна, и после второй мировой войны от его былого влияния не осталось практически ничего. Один из его студентов, профессор Курт Бонди (Curt Bondy), который тоже во время войны спасался от гитлеровского режима в Америке, после войны вернулся в Гамбург и в течение десятка лет занимался восстановлением штерновского Института.

И тем не менее, мы не можем с полной уверенностью сказать, основал ли бы Штерн школу персоналистической психологии, если бы политическая и социальная ситуация в Германии осталась нормальной. Несмотря на свою живость и дружелюбие, он жил в своем собственном интеллектуальном мире. Его логика рассуждений несла на себе отпечаток «величественного мифа» века девятнадцатого. А молодое поколение почитало операционализм, физикализм, математические модели. По крайней мере, такой была ситуация в Америке, где Штерн провел слишком мало времени, чтобы у него появились последователи. В Германии после войны вошла в моду стратификационная теория (Schichtentheorie), достоинство которой заключалось в том, что ее ключевым понятием был личностный пласт (что было большим научным достижением, учитывая ужасающую деградацию, порожденную в психологии гитлеровским режимом).

В действительности, студенты Штерна рассредоточены по всему миру — его Институт заслужил международное признание. Я уже упоминал о Бонди, который, в конечном счете, вернулся в Гамбург. Были также Вучич (Vuиiж) в Югославии, Катценштайн (Katzenstein) в Бразилии, Клювер (Kluver) и я сам в Соединенных Штатах, и многие другие.

Некоторые из них признавали влияние Штерна на их собственную работу. Но никто не может утверждать, что в мире или даже в самой Герш нии существует школа персоналистической психологии. В Америке с ществует персоналистическое направление в философии, центр которого находится в Бостонском университете и Университете Северной Каролины; представители данного направления признают некоторое сходство своих идей с идеями Штерна, но развитие этих двух теорий происходило независимо друг от друга.

Самое большее, что мы можем сказать, это то, что на многих учеников Штерна пролился свет его «звезды». И что их собственные ученики получили малую толику этого света. Влияние Штерна наиболее очевидно, когда речь идет об IQ, психологии свидетельских показаний, раннего детства, о проективном тесте пятен (cloud picture).

Сегодня персоналистическая система в целом потерпела поражение, хотя я смею полагать, что ее лучи все же потихоньку проникают в сознание психологов. И, возможно, придет время, когда психологи будут менше, чем сейчас, бояться вникать в проблемы эмоций личности (чтобы не казаться эмоциональными), или анализировать чувства (чтобы не создавать впечатление чувствительных), или искать ответ на загадки личности (чтобы не переходить на личности). И когда это время наступит, идеи Штерна, видимо, будут востребованы.

Примечания

1. При подготовке этой статьи я использовал две свои предыдущие работы: «William Stern: 1871-1938», American Journal of Psychology, 1938, 51, 770 774; и «The personalistic psychology of William Stern», Character and Persona^t 1937,5,231—246.

2. В 1926 году, когда он устроил себе «временную передышку» (после появления третьего и последнего тома «Person und Sache», в котором описывалась его система критического персонализма), Штерн написал интеллектуальную автобиографию, опубликованную впоследствии как на немецком, так и на английском языках. (Die Philosophic der Gegenwart in Selbstdarstellung, p Raymond Schmidt, 1927, 129—184; A History of Psychology in Autobiography. ed. By C. C. Murchinson, 1930, 335—388). Эта работа, хотя и подчеркивает философскую деятельность Штерна, уделяя несоизмеримо меньше внимания его психологическим работам, дает наилучшее представление о Штерне как о человеке и о мыслителе. В то же время, библиографический список, приведенный в этой работе, отнюдь не полон, он содержит только 36 избранных публикаций, осуществленных до 1926 года (за двадцать лет до его смерти). В библиографическом обзоре, предложенном Psychological Register, III, 1932, упоминаются 95 публикаций за тот же период времени, и еще 29 за последующие пять лет (1927—1931). Psychological Abstracts приводят список из 15 paбот, увидевших свет в период с 1931 по 1937 гг.. Таким образом, общее число публикаций составляет 139 статей и книг, включая несколько переводов переработанных изданий более ранних томов.

3. «Das Psychologische Laboratorium der Hamburgischen Universitat», Zsch f. Pдd. Psychol., 23, 1922, 161—196; «Aus dreijahriger Arbeit des Hamburgei psychologischen Laboratoriums», там же, 26,1925, 289—307; «Das Psychologische Institut der Hamburgischen Universitat in seiner gegenwnrtigen Gestalt», Zsch. f. ang. Psychol., 39,1931,181—227; «Aus den letzten Arbeiten des psychologischen Instituts der Hamburgischen Universitat, там же, 45, 1933, 397—418.

4. Можно отметить удивительное сходство между этим определением психологии и определением Титченера, который писал так: «.Психология — это изучение опыта, рассматриваемого в зависимости от личности его носителя». Как могли столь схожие определения привести их авторов к диаметрально противоположным выводам? Единственно вероятное объяснение этого факта кроется в том, что Титченер перестал обращать внимание на вторую часть собственного определения, как только написал его. Для него эта зависимость мыслилась риторически; для Штерна — это самый принципиальный момент всей психологической науки в целом.

5. Calkins, Mary, W., Psychological Review, 1917, 24, 279—300.

6. G. W. Allport, «The general and the unique in psychological science», Journal of Psychology, 1962, 30, 405—422.

7. Knudson, А. С., The philosophy of personalism, Cincinnati: Abingdon Press, 1927, со стр. 25.

ПРОДУКТИВНЫЕ ПАРАДОКСЫ УИЛЬЯМА ДЖЕЙМСА

Только посвятив себя этому целиком,

мы сможем до конца осознать смысл явлений..

У. Джеймс.

Несомненно, Уильям Джеймс — наиболее уважаемый и любимый из всех психологов. Уважение, которое он вызывает, обусловлено не серьезным обоснованием его философско-психологической теории (поскольку его позиция довольно неопределенна и, как вы увидите из данного раздела, полна парадоксальных утверждений). Он заслуживает уважения за свое глубинное понимание психических процессов и свою беспристрастность и честность при описании тех противоречий, которые характеризуют функционирование нашей психики. К счастью для себя, Джеймсу удалось справиться с этими противоречиями, найдя всем им должное место в гостеприимных рамках своей теории прагматизма и плюрализма.

Несколько лет назад жарким августовским днем иностранный cтудент медленно шел по тропинке, ведущей к Эмерсон Холлу, и, дойдя до здания, сказал человеку, стоявшему на пороге: «Я только что приехал из Сирии. И я хочу учиться там, где преподавал Уильям Джеймс. Скажите мне, пожалуйста, это то самое место? И не могли бы вы показать мне дорогу к его могиле, я хочу ей поклониться». Я рассказываю об этом случае именно сейчас, когда мы отмечаем столетнюю годовщину со дня рождения Уильяма Джеймса, поскольку мне кажется, что эта простая сценка иллюстрирует, сколь почитаем его авторитет и сколь сильно то влияние, которое его дух и его гений до сих пор оказывают на пытливые умы всего мира.

И, тем не менее, отдавая должное широте его личности и его достижениям, мы должны признать, что Джеймс, как и другие исторические персонажи такого же уровня, с течением времени превратился в легенду. Рискну предположить, что немногие психологи моложе сорока пяти лет прочли от корки до корки его «Принципы», или «Многообразие», или даже «Разговоры с учителями». И еще меньше наши коллеги знакомы с его философскими работами. Все они, конечно, могут процитировать что- нибудь «из Джеймса» — а кто не может? — но лишь немногие пускались вместе с ним в путешествие по неизведанным просторам его мысли столь же увлеченно, сколь он сам путешествовал однажды с Луи Агассисом по дебрям Амазонки.

Одна из причин этого, несомненно, кроется в том, что от эпохи Джеймса нас отделяют две разрушительных мировых войны. Трудно предполагать, что социальные и интеллектуальные идеи полувековой давности могут быть полностью адекватны нашему ненадежному настоящему.

Но я думаю, что есть и более важная причина того, что современные психологи склонны выражать почтение к имени Джеймса и при этом избегать углубления в детали его рассуждении. Причина кроется в том, что сегодняшний читатель искренне сбит с толку. Поначалу его восхищает и увлекает ясность множества частных дискретных наблюдений над человеческой природой, он воспринимает их как самые выдающиеся из всех, которые он когда-либо встречал. Однако вскоре он наталкивается на утверждения, которые противоречат друг другу и насилуют логичность его мышления. Чем больше он читает, тем больше противоречий обнаруживает, и его дискомфорт все возрастает. Читая «Принципы», он, вероятно, чувствует то же самое, что чувствовал Бертран Рассел, читая «Прагматизм», — как будто он принимает ванну, а вода при этом нагревается столь незаметно, что он не знает, в какой момент ему придется вскрикнуть.

После ознакомления со спорадическим и эпизодическим ходом мысли Джеймса, Сантаяна сделал вывод о том, что Джеймс просто-напросто «совершает набеги» на философию. А многие другие говорят о том, что и на психологию он только совершает набеги, и добавляют, что, несмотря на то, что он опирался на некоторые научные стандарты, большинство его работ сейчас воспринимаются как примитивные и устаревшие. В то же время, «Принципы», опубликованные пятьдесят два года назад, тем не менее, глубже проникают в сущность человеческого поведения и кажутся более ясными, чем большинство учебников, вышедших за последние годы. Эта книга, посвященная непреходящим проблемам человеческой психики, подходит к их изучению столь искренне, столь сдержанно и столь верно, что с течением лет по праву заслужила называться классическим психологическим произведением.

Но сейчас речь пойдет не об интуиции Джеймса и не о его выдающихся личностных качествах. Мы обратим свое внимание преимущественно на те основные противоречия, которыми отмечены его психологические рассуждения.