Научение через наблюдение

Когда ребенок учится чему-то новому, то наблюдение за тем, как другой производит действия или решает загадку, имеет некоторые преимущества по сравнению с новыми попытками решить задачу самостоятельно. Действия модели подчеркивают и тем самым привлекают внимание ребенка к тем частям загадки, которые нужно использовать для ее решения. Когда речь идет о выборе, скажем, между двумя коробочками, то наблюдение за выбором модели, вне зависимости от того правильный он или нет, предоставляет дополнительную информацию и сберегает время и усилия. В подобных ситуациях важную роль, возможно, играют социальное положение объекта подражания и награда, полученная им прямо или косвенно, так как они направляют на его действия внимание подражающего. Сможет ли ребенок извлечь пользу из наблюдения, зависит от того, насколько он умеет переводить визуальную связь в соответствующие действия. Исходя из исследований по развитию, можно предполагать, что успешные результаты не появляются сразу. Дети младше 5—6 лет не в состоянии научиться чему-то новому для себя, если только смотрят на действия модели, им нужно самим потрогать, повертеть в руках, попробовать сделать самостоятельно (Запорожец А. В., 1961, на англ. яз.). Это отличается от подражательных действий, которые вполне удаются уже детям 9—13 мес. от роду.

Приведем очень интересный факт, связанный с ранними экспериментами с существами, чья способность к подражанию вошла в поговорку, — с обезьянами. Многие исследователи совершенно безуспешно пытались заставить обезьян подражать или научиться что-либо делать, наблюдая за другими в лаборатории. В последующих экспериментах выяснилось, что предварительными условиями для имитации являются знакомство с разнообразными материалами и приспособлениями, а также контакт со многими людьми. Шимпанзе Викки, которая выросла в доме экспериментаторов, не только сумела решить ряд загадок и проблем, наблюдая за экспериментатором, но и продемонстрировала полный набор имитационных игр детей от года до двух, от вытирания пыли с мебели до пользования губной помадой. Шимпанзе, выросшие в клетке и имевшие скудную окружающую обстановку и ограниченный контакт с людьми, не смогли научиться через наблюдение за человеческими образцами поведения (Hayes, K. J., Hayes, C., 1952). Вероятно, «обогащенная» среда человеческого дома познакомила Викки с множеством объектов и материалов, с использованием инструментов, а также с бесчисленными мелкими текущими проблемами, связанными с жизнью в этой среде. Если в качестве моделей должны выступать люди, то предварительным условием для подражания должны быть многочисленные контакты с ними. Это можно объяснить по-разному: возможно, должны сложиться ожидания, что все пригодное для людей будет также пригодно для подражающей людям обезьяны; а возможно, условия должны обеспечивать направление и удерживание внимания животного на действия человека-экспериментатора.

Неявные подсказки и содержание подражательной игры

Никто не учил Викки вытирать пыль или пользоваться губной помадой. Такое научение произошло, скорее, случайно. Подобным образом в экспериментах, где дети должны были выбрать одну из двух коробочек, они, кроме того, широко шагали по комнате и повторяли другие детали необычного для них поведения, подражая манерам взрослых (Bandura, A., Huston, A. C., 1961). Научение в подражательной игре, насколько здесь вообще применимо понятие «научение», скорее всего, похоже на приведенный пример, чем на направленное обучение определенной задаче. Когда у индивидуума есть сильный стимул решить определенную проблему, научиться распознавать объекты, то он отбрасывает в сторону многие вещи, которые помнит или видит, но которые не относятся к конкретной задаче. Животные гораздо лучше учатся правильно реагировать на многие явления, когда реакция подкрепляется через случайные промежутки времени. Показано, что при обучении решению задач тот уровень, до которого происходит научение (например, до выработки автоматизма), зависит от сложности задачи, вызываемого ею интереса, интенсивности и уместности подсказок (см. гл. 4 и 5). Возможно, это же относится и к самостоятельно поставленным задачам, таким, например, как сооружение крепости или собирание картинки-загадки.

Термин «подражательная (имитационная) игра» больше применим к ситуациям с низким эмоциональным уровнем, причем выбранная задача достаточно неопределенна, чтобы допустить возможность использования случайных и маловероятных подсказок. Когда ученый или артист говорит, что «играется» с проблемой, которая не укладывается в принятую классификацию, то это значит, что он занялся тем, на что обычно не обращали внимания, как на что-то „неуместное", или, как на случайное совпадение. Он сознательно добивается состояния равномерного или разнонаправленного внимания, более характерного для детей (см. гл. 4 и 5). Поступая так, взрослые «нарушают правила игры». Дети же еще не обучены этим «правилам». Все, что привлекает внимание сейчас или в недавнем прошлом, все новое, необычное, удивительное или впечатляющее в эмоциональном или социальном отношении, часть уже известного или повторяющегося — все это может быть воспроизведено в подражательной игре.

Подражательные игры в значительной степени отражают мир взрослых, потому что дети не могут не проявлять активность, а собственных идей или целей у них нет или почти нет. Сражения и войны предшествующего поколения становятся играми для следующего. Игрушечные солдатики сделаны по образу последних или самых впечатляющих историй взрослых. Песни, высмеивавшие заклятых врагов, превратились в детские считалки. Исторические корни детского стишка о Шалтай-болтае уходят во времена гражданской войны в Англии. В основе фокусов, суеверий и первоапрельских проказ современных детей лежат традиции 200-летней, а то и большей, давности, принадлежащие миру взрослых (Opie, I., Opie, P., 1961). Знаменитые люди и впечатляющие события остаются запечатленными в игрушках и считалках.

Существует интересное противоречие в огромной тяге детей к игрушкам, изображающим «настоящие вещи». Кукольные домики с «настоящими» электрическими лампочками и выключателями, модели машинок, даже посудомоечные машины, «как у мамы», не залеживаются на полках игрушечных магазинов. Почему детям не разрешить пользоваться настоящей лампой и не помогать маме мыть посуду в настоящей посудомоечной машине? Считается, что все это предметы, опасные для маленьких детей, и поэтому допустимые для них только в виде игрушек. Но это лишь одна из причин. То, что игрушки являются уменьшенной копией настоящих вещей, само по себе имеет значение. Почему? Трудно ответить однозначно. То ли потому, что они не такие пугающие, их легче брать руками, их легче осмотреть, чем настоящие большие объекты; а может быть, детям доставляет удовольствие сам факт обладания такой же вещью, как у обожаемых взрослых. Эти (а, возможно, и другие соображения) могут оказаться полезными при объяснении предпочтений детей в отношении тех или иных игрушек.

Ностальгия взрослых по безмятежному детству не должна заслонять собой тот факт, что статус ребенка в социальном смысле имеет больше минусов, чем плюсов. Желание быть взрослым и делать что-то взрослое и важное, а то, что не получается, сделать как можно лучше — все это легко объяснимо с точки зрения социального научения. Когда мы с мужем говорим по-французски, чтобы скрыть что-то от детей, они тут же переходят на тарабарщину, делая вид, что у них тоже есть секрет, в который мы не посвящены. Если бы они знали язык, которого мы не знаем, они бы им обязательно воспользовались. Моя маленькая дочка начала экспериментировать со словами, чтобы разработать секретный код для себя и своего младшего брата. Большинство школьников знают «секретные» языки, созданные с помощью измененных или выдуманных слов, добавленных букв или слогов. Но социальные стимулы почти наверняка не определяют вербальную игру, хотя, возможно, и стимулируют ее.