Некоторые сравнительные исследования Картинное воображение

Вернер говорил, что дети в отличие от взрослых людей западной культуры часто мыслят картинными образами. В этом мы убеждаемся, когда просим детей дать определение словам. Если-5-летнего мальчика спросить о значении слова «девочка», он может сказать так: «У нее длинные волосы и платье, она хорошенькая». Определение мальчика основано на точном картинном образе. Мальчик еще не определяет термин в широких, концептуальных категориях (молодая представительница человеческого рода).

Вернер отмечал, что картинное воображение настолько преобладает в детском возрасте, что многие дети наделены эйдетическим воображением, которое обычно называют фотографической памятью. Дети могут описать сцену с такими яркими подробностями, что приходится удивляться, что эта сцена у них сейчас не перед глазами. Сильно выраженные формы эйдетического воображения свойственны небольшому количеству детей; интересно, однако, что если часть детей все же обладает некоторыми формами такого воображения, то у взрослых оно встречается крайне редко (Haber, 1969; Werner, 1948, p. 143).

Вернер был уверен, что примитивные народы обладали эйдетическим воображением, но это трудно доказать. В любом случае их язык указывает на предпочтительное использование картинных образов вместо обобщенных категорий. В этих языках существует мало общих терминов, но много слов, которые вызывают определенные образы. В одном из языков группы банту нет общего термина для обозначения понятия «идти», но зато есть много специальных слов для обозначения различных видов ходьбы. Например, одно из них означает: «идти медленно и внимательно рядом с выздоравливающим человеком», другое слово означает «перепрыгивать через землю, иссушенную большой жарой» (Werner, 1948, р. 267). Один антрополог отмечал, что жители Соломоновых островов никогда не скажут обобщенно и абстрактно, как, например: «Прибыли 5 человек». Они могут сказать так: «Человек с большим носом, старик, ребенок, человек с больной кожей и маленький паренек ждут на улице» (р. 288).

Социологи давно обсуждают, могут ли туземцы мыслить абстрактно. Я уверен, что если серьезно заняться этой проблемой, то можно обнаружить, что племя или общество способно пользоваться абстрактными категориями мышления, но не видит в нем преимуществ. Часто для туземцев бывает более важно описать предметы и события в точных деталях. Они используют слова для того же, что и многие западные поэты и писатели: описать мир в живых, похожих на картины образах.

Физиогномическое восприятие

Единственной темой, на которую Вернер писал с глубочайшим чувством, была тема физиогномического восприятия. Мы воспринимаем стимулы физиогномически, когда реагируем на их динамические, эмоциональные, экспрессивные проявления.

Например, мы можем воспринимать человека счастливым и энергичным или грустным и усталым. Вернер называл подобный тип восприятия физиогномическим, потому что физиономия (лицо) наиболее непосредственно передает нам эмоции, хотя мы можем распознавать эмоции и другим путем, например по позе человека.

Физиогномическое восприятие противоположно геометрически-техническому восприятию. Для последнего характерно восприятие предметов по форме, цвету, ширине и другим объективным, поддающимся измерению свойствам. Геометрически-техническое восприятие более реалистично и прозаично. Это способ восприятия для ученых и техников.

Как рациональные взрослые, мы убеждены, что физиогномическое восприятие подходит только в тех случаях, когда воспринимаемые стимулы одушевленны. Нам кажется глупым воспринимать эмоции от камней, палок, чашек и других неодушевленных предметов. Конечно, иногда мы становимся поэтичными, когда говорим, например, что какой-то ландшафт — величественный и покоряющий. Обычно мы воспринимаем физическое окружение в более безликой, сухой манере (Werner, 1956).

У детей все обстоит иначе. У детей отсутствует четкое разграничение между восприятием себя и окружающего мира, поэтому они воспринимают весь мир полным жизни и эмоций. Ребенок, видя лежащую на боку чашку, может сказать, что чашка устала Наблюдая за тем, как палку ломают пополам, ребенок может почувствовать что палке делают больно. Или, глядя на цифру «5», ребенок может сказать, что она сердитая или плохая, находя в ней выражение лица. Дети, как утверждал Вернер, воспринимают в мире те же силы и те же эмоции, какие испытывают сами (р. 67-86, см. рис. 5.3).

Подобно детям, туземцы чувствуют сильную связь с остальным миром, и они в большей степени проявляют физиогномическое восприятие, чем взрослые в современном цивилизованном обществе. Например, индейцы, становясь взрослыми, обычно сохраняют ощущение того, что они одно целое с Природой, и все, что их окружает — ветер, деревья, даже камни, — тоже живые и имеют чувства (Lee, 1959, р. 61). Поэтому они часто поражаются тому, насколько безразлично белые люди относятся к окружающему миру. Одна пожилая женщина из индейского племени винтун сказала так:

Мы не рубим деревья. Мы используем только мертвую древесину. А белые люди распахивают землю, выкорчевывают деревья, убивают все. Дерево говорит: «Не делайте этого, я чувствую, не делайте мне больно». Но они срубают его и разрубают на части. Дух земли ненавидит их... Белые люди все разрушают. Они взрывают горы и разбрасывают их по земле. Гора говорит: «Не делайте этого. Вы причиняете мне боль», но белые люди не обращают внимания. Везде, где белый человек касается земли, земля чувствует боль (Lee, 1959, р.163-164).

Отношение этой отарой женщины к окружающей среде полностью отличается от геометрически-технического подхода инженера или топографа. Она физиогномически воспринимает среду, как если бы та была наполнена жизнью и эмоциями.

В развитых культурах драматические примеры физиогномического восприятия можно найти в отчетах о больных шизофренией, которые регрессируют к примитивному умственному состоянию.

Подобные больные могут утратить чувство своей отделенности от физических объектов и воспринимают эти объекты как живые и опасные. Один больной, например, глядя на раздвигающиеся двери, воскликнул: «Эта дверь меня проглотит» (Werner, 1948, р. 81).

Возможно, из сказанного выше создается впечатление, что физиогномическое восприятие представляет собой что-то очень странное и необычное — то, что мы уже давно преодолели. В какой-то степени это верно.

По мере того как происходит наше развитие, физиогномическое восприятие сменяется геометрически-техническим подходом. Мы все больше смотрим на мир глазами инженера или техника. Мы оцениваем вещи по их измеряемым свойствам и практическому применению. Даже люди воспринимаются и оцениваются исходя из личных – качественных – измерений. Мы определяем людей по их IQ, возрасту, доходу, владению землей, количеству подчиненных и т. п.

Но мы никогда не теряем своей способности к физиогномическому восприятию, и оно развивается в нас, хотя более медленно, чем геометрически-техническое восприятие. Вернер и другие исследователи придумали несколько простых примеров, чтобы показать, что мы можем воспринимать физиогномические свойства в безличных формах. На рис. 5.4 изображены две линии: какая линия счастливая, а какая грустная? Большинство взрослых сразу скажут, что линия, показывающая движение вверх, выражает радость, а линия, склоняющаяся вниз, выражает грусть. Мы видим, что простые линии, которые, безусловно, являются неодушевленными фигурами, выражают чувство через свое динамическое проявление.

Больше всего мы осознаем физиогномические свойства, когда воспринимаем объекты эстетически, глазами художника. В современном индустриальном обществе прежде всего художники, поэты, музыканты и другие представители искусства дают нам возможность почувствовать выразительные свойства формы и движения. Они помогают нам ощутить грусть плакучей ивы, гнев грома, нежность музыкальной фразы, увидеть улыбку солнечного дня и устремленность вверх колонны геометрической формы (Arnheim, 1954; Werner, 1956).

Насколько у художников развивается физиогномическое восприятие, можно судить по высказыванию Кандинского:

На моей палитре сидят крупные дождевые капли, озорно толкая друг друга, качаясь и дрожа. Вдруг они соединяются и неожиданно превращаются в лукавые тонкие нити, которые исчезают среди красок и проказливо скользят и крадутся по рукавам моего плаща... Не только звезды показывают мне свое лицо. Окурок сигареты в пе пельнице, терпеливая, с широко открытыми глазами белая пуговица, лежащая среди уличного беспорядка, мягкий, готовый помочь кусочек коры — у всех мне видятся лица (Werner, 1948, р. 71).

От того, что художники, подобно Кандинскому, развили свои физиогномические способности, наш мир стал богаче.