Единство чувств

Физиогномическое восприятие, как мы уже отмечали, основано на единстве субъекта и объектов. Но также оно основано на синестезии, синкретическом единстве чувств. Звуки, например, могут быть одновременно связаны с несколькими чувствами. Грустный музыкальный тон может восприниматься как темный и тяжелый. Веселый тон кажется нам ярким, чистым и легким.

Вернер считал, что межсенсорный опыт представляет собой примитивную фазу в сенсорном развитии; он существует до того, как происходит дифференциация чувств. Если это так, то синестезия должна проявляться особенно у детей, и Вернер предлагал несколько примеров для иллюстрации этого явления. Например, 4-летняя девочка говорит: «Папа разговаривает так... Бум, бум, бум! Темно, как ночью. А мы говорим светло, как днем... Бим, бим, бим!» (Werner, 1948, р. 262). Экспериментальные доказательства синестезии, особенно цветового слуха, говорят о том, что это явление более характерно для детей, чем для взрослых (Marks, 1975; Werner, 1948, p. 89-91).

Межсенсорные виды опыта часто хорошо развиты у туземных народов. В западно-африканских языках, например, выражение «высокий уровень» может выражать что-то прекрасное, особенное, живое, свежее, яркое по цвету, острое по вкусу, быстрое, проворное. «Низкий уровень» может выражать что-то большое, толстое, неуклюжее, влажное, тусклое, бесцветное и медленное (Werner, 1948, р. 259-260).

Межсенсорный опыт проявляется также у взрослых людей западного мира, которые регрессируют к примитивному состоянию при психозе или под воздействием галлюциногенных препаратов. Один человек, который принимал мескалин, говорил:

Я думаю, что я слышу шумы и вижу лица, но все-таки все это вместе и одно и то же. Я не могу точно сказать, я вижу или я слышу. Я ощущаю звук, чувствую его вкус и запах. Это все одно целое. Я сам и есть звучание (р. 92).

Межсенсорный опыт особенно характерен для художников. Кандинский, например, писал, что для него даже геометрические формы имеют «внутреннее звучание» и «свой собственный неподражаемый аромат» (Werner, 1956, р. 4). Поэтому цвет на его великих картинах действует на нас как теплый или холодный, острый или мягкий и т. д. Прекрасная музыка тоже вызывает у нас различные ощущения, музыкальные звуки кажутся то золотистыми или бледными, то яркими или тусклыми, то мягкими или грубыми, то резкими или нежными, легкими или тяжелыми.

Вернер считал, что когда мы подвергаемся проявлению истинного межсенсорного опыта, мы не воспринимаем цвета и звуки объективно, «из внешнего мира», а ощущаем их в своем теле. Цвета и краски овладевают нами, или окутывают нас, или наполняют нас. Вернер считал, что это различные ощущения влияют друг на друга через общие чувства тела, потому что они развиваются на общем примитивном уровне... который является телесным, моторным и аффективным (Werner, 1934, р. 164).

Образование символов: организменный подход

Хотя Вернер написал много статей, он опубликовал всего две книги. Первой была «Сравнительная психология умственного развития» (Comparative Psychology of Mental Development, 1948), которую я резюмировал. Вторая книга называется «Образование символов» (Simbol Formation, Werner & Kaplan, 1963) и посвящена языку.

В последние годы появилось много работ, посвященных изучению языка, но если посмотреть на них с точки зрения Вернера, то общий подход в этих работах не связан с организмом. Это значит, что исследователи изучают элементы речи и грамматики так, будто они развиваются в вакууме, без связи с живым, действующим и чувствующим организмом. Вернер, наоборот, считал, что язык первоначально возникает из недифференцированного состояния, в котором происходят процессы тела, рождаются жесты и эмоции. В конце концов язык становится относительно самостоятельным, но он никогда полностью не теряет связи со своим богатым основанием — организмом.

По названию книги «Образование символов» можно представить, что Вернера особенно интересовал этот вопрос. Символ — это слово, образ или действие, которое замещает и выражает собой что-то еще — какой-то другой предмет, понятие или событие. Например, слово «дерево» символизирует дерево. Когда мы пользуемся символами, мы узнаем, что символ отличается от своего референта (например, слово «дерево» отличается от настоящего дерева).

Как образуются символы? Пожалуй, наиболее широко распространенная точка зрения такова, что это явление можно описать в рамках теории ярлыков. Мы просто знаем, какие ярлыки для обозначения предметов используются в нашей культуре. Мы знаем, что слово «дерево» связано с деревьями, «чашка» с чашками и т. д. С этой точки зрения связи между символами и предметами чисто произвольные. Они являются простыми условностями, унаследованными нами из нашей культуры.

Вернер исследовал этот процесс совершенно иначе. Он, конечно, признавал, что дети знакомятся с ярлыками, предлагаемыми культурой, но считал, что первоначально оживление символов возникает в пределах активности тела и всего организма — моторных действий, физических жестов и вокальных проявлений, а также чувств. Процесс отношения к предметам начинается с физического действия — показывания. Ребенок показывает на заинтересовавший его предмет и что-то говорит, например, «да», приглашая мать тоже посмотреть (р. 70-71).

Многие детские первые, «естественные», символы представляют собой моторные имитации. Дети могут открывать и закрывать глаза, изображая мерцание света, колебанием рук передавать волнение воды, вызванное лодкой (р. 89).

Большинство ранних детских символов являются вокализациями — звуками, которые представляют предметы. Вокализация также возникает из телесно-эмоциональных проявлений, таких как крик, зов или выражение удовольствия. При вокализации сохраняется моторный компонент (движение органов рта) даже у взрослых.

Слова раннего «детского языка» также физически экспрессивны и направлены на действия, происходящие в окружающем мире. Ребенок может назвать собаку «гав», молоток «бум», кофемолку «ррр», создавая слова, имитирующие звуки, которые производят предметы (р. 46).

Позднее дети используют экспрессивную интонацию, чтобы уловить другие свойства предметов. Девочка может говорить о крошечных предметах высоким писклявым голосом, а о крупных — низким и грубоватым. Или она может сказать о чем-то быстро или медленно, чтобы показать с какой скоростью предметы движутся. Вернер называл такую речь физиогномической, потому что она отражает активные экспрессивные аспекты предметов.

Конечно, дети не чувствуют, что их естественные символы связаны с предметами произвольно. Символ «гав», например, отражает наиболее характерное свойство собаки. Когда дети переходят на традиционный язык, связь между символами и предметами, которые они обозначают, постепенно исчезает. Какая внутренняя связь между словом «молоток» и молотком? На некоторое время дети могут сохранить подобную связь, используя комбинации своих собственных естественных символов и традиционного языка, когда они говорят «бум-молоток» или «6ее-овечка». Но при полном переходе на традиционный язык любое ощущаемое сходство между символами и соответствующим ему предметом будет исчезать.

Однако Вернер был убежден, что связь полностью не разрывается. В своих исследованиях он обнаружил, что и взрослые могут относиться к словам как к физиогномическим формам, которые прямо выражают динамические, экспрессивные свойства предметов. Один человек сообщал, что когда он произносит английское слово hammer (молоток), ему кажется, что короткая часть слова ha резко опускается на тт, вызывая ощущение приколачивания. Другой человек, глядя на немецкое слово Wolle (шерсть), чувствовал тусклость, волокнистость букв ll (р. 209).

Читатели могут подумать, что эти люди просто дали Вернеру ответы, которые он хотел услышать.

Но писатели и поэты дают нам возможность увидеть, что слова обладают физиогномическими свойствами. Бальзак, например, просил читателей обратить внимание на то, как звучание такого абстрактного французского слова, как vrai (правдивый), выражает звуковое ощущение самой правды. Разве нет, спрашивал он, в слове фантастической силы правды? Разве вы не находите, что краткий звук создает неясный образ скромной обнаженности, присутствия правды во всем? С этим звуком выдыхается не поддающаяся описанию свежесть (Werner, 1948, р. 257-258).

Итак, Вернер утверждал, что мы воспринимаем слова физиогномически гораздо чаще, чем нам кажется. Это может происходить, когда мы впервые пытаемся узнать слова (в ранней фазе микрогенетического восприятия слова). Исследуя названную особенность, Вернер предъявлял слова на очень короткое время, не давая участникам эксперимента возможности полностью узнать их. При этом Вернер обнаружил, что в их восприятиях преобладали ощущения и соматические реакции. Испытуемые говорили, что, хотя не могли разобрать слово, чувствовали его «теплым», «тяжелым», «печальным» и т. д. — качества, которые, как они сообщили позже, соответствовали для них значению слова (Werner & Kaplan, 1963, p. 215).

В результате Вернер пришел к выводу, что даже традиционные слова не являются просто пустыми, произвольными ярлыками. Они кажутся такими, когда мы изучаем их внешнюю структуру чисто объективно. Изнутри мы можем воспринимать слова как экспрессивные формы, которые отражают жизнь и чувства, вызывая те же эмоциональные и соматические реакции, как и предметы, которые они обозначают. Сохраняется внутренняя, основанная на организме, связь между символом и соответствующим ему предметом.