Добавил:
Upload Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:
Bogin_Hermeneutics.doc
Скачиваний:
91
Добавлен:
19.12.2018
Размер:
5.38 Mб
Скачать

Раздел I. Экспектация и индивидуация - взаимосвязанные техники понимания текста.

 

Одна из важных проблем филологической герменевтики - индивидуация читаемого, т.е. усмотрение существенных признаков материала, осваиваемого при слушании или чтении. Несомненно, признаки текста - важнейшее основание индивидуации, но столь же несомненно и то, что в герменевтическую ситуацию входят отнюдь не только признаки текста. Это делает проблему индивидуации достаточно сложной, отсюда - множество неправильных (социально неадекватных) решений в отношении способа чтения, иначе - неправильных жанроопределений. Неправильности и непонимания в данной области приводят к тому, что текст, удачно построенный для одного способа мыследеятельности, пытаются использовать для того, к чему текст просто не приспособлен. Отсюда - значительные потери как в смыслах, так и в содержаниях читаемого или слушаемого. Отчасти эти потери можно трактовать как недоиспользование ценностей текста, отчасти - как недостаточную реализацию установок самого реципиента. В рамках герменевтической ситуации эти установки перевыражаются в экспектациях, то есть ожиданиях, читателя или слушателя. В экспектациях своеобразно соединены объективные характеристики текстового материала и субъективные характеристики реципиента, и учет всех этих характеристик - важнейшее умение читателя.

 

Начнем рассмотрение проблемы определения способа чтения в конкретных герменевтических ситуациях с описания средне-оптимальных экспектаций.

 

Глава I.

ЭКСПЕКТАЦИЯ КАК ОДНА ИЗ ТЕХНИК ПОНИМАНИЯ

 

1. Общие характеристики экспектации при чтении

 

В ходе динамического схемообразования, при построении схем действования для понимания смыслов и во многих других процессах понимание выступает как анализ через синтез: идентификация любых данных, не говоря уже об индивидуации целых текстов и целых произведений, требует привлечения каких-то добавочных данных. Собственно говоря, даже идентификация тех или иных фонем требует синтаксических и семантических данных. Синтезирование всех данных о тексте происходит непрерывно по ходу его развертывания, точнее - по ходу развертывания схем действования при понимании текста. "Схватывание" данных сочетается, конечно, и с "проскакиванием мимо", но первое все же в норме преобладает, причем это зависит от экспектаций - ожиданий того, что содержание будет соответствовать уже прошедшей рефлексии над знаниями, мировоззрению реципиента, его мотивации и пр. [Hoеrmann 1981]. Схемы действования выступают как структуры мыследействования, представляющие "абстрактное знание о прототипических свойствах переживаний индивида.... Схема функционирует путем руководства над понимающим человеком в деле конструирования экспектаций в отношении того, с какими данными предстоит встретиться" [Anderson, Lorch 1983:6].

 

Разумеется, весь этот процесс можно описать как процесс предположений и подтверждения или неподтверждения этих предположений: "Тот, кто хочет понять текст, постоянно осуществляет небрасывание смысла. Как только в тексте начинает проясняться какой-то смысл, он делает набросок смысла всего текста в целом. Но этот первый смысл проясняется в свою очередь лишь потому, что мы с самого начала читаем текст, ожидая найти в нем тот или иной определенный смысл. Понимание того, что содержится в тексте, и заключается в разработке такого предварительного наброска, который, разумеется, подвергается постоянному пересмотру при дальнейшем углублении в смысл текста" [Гадамер 1988:318]. Если реципиент не замечает собственного предварительного мнения, не рефлектирует над своим предварительным переживанием, это "предмнение" застывает и затормаживает весь процесс понимания. "Тот, кто хочет понять, не должен отдаваться на волю своих собственных предмнений во всей их случайности, с тем чтобы как можно упорнее и последовательнее пропускать мимо ушей мнения, высказанные в тексте". Очевидно, нужна "восприимчивость к инаковости" текста [там же: 321]. Очевидно и то, что если в понимании не взаимодействуют экспектации (установки) читателя и позиции (установки) автора, то нет никакого взаимодействия читателя и автора, нет изменения материала, а потому нет и такого действия, как понимание.

 

При этом существенно, чтобы экспектация не "сохранялась" и не "возникала": она должна строиться по ходу развертывания схем действования при понимании [Gowie, Powers 1979]. При этом экспектация обоснованна, коль скоро она обусловлена одновременно

a) самой структурой текста;

b)исторической ситуацией чтения;

c) субъективностью коллективного реципиента;

d)идиосинкразиями и предпочтениями реципиента индивидуального.

 

Очевидно, "горизонт ожидания" принадлежит публике [Jauss 1970], хотя и зависит от характера текста. То, что ожидается, есть некоторый набор метаединиц, возникающих в ходе развертывания динамических схем действования при понимании, и хорошо подготовленный автор вполне может предвидеть (на какой-то отрезок времени от момента написания текста), каковы будут экспектации и предпочтения, предмнения, пресуппозиции, предпонимания со стороны потенциального читателя.

 

Как мы видим, экспектация - одна из разновидностей установки (в смысле Д.Н. Узнадзе), причем установки не только индивидуальной, но и коллективной. Поэтому именно метаединицы и организуют мою экспектацию - мое приобщение к общему в понимании. Если на основе элементарных единиц мы усматриваем смыслы, то на основе метаединиц мы усматриваем еще и жанр текста - определяем способ дальнейшего действования при чтении, способ чтения дальнейшего. Мы усматриваем это в индивидуальном порядке, но в целом способы чтения надындивидуальны, социальны, и установление этих способов может обладать или не обладать признаком социальной адекватности. Определить способ чтения - это определить способ обращения с художественной реальностью, равно как и с реальностью внехудожественной, коль скоро и она представлена в тексте. В художественной реальности каждый раз есть свое своеобразие. Это своеобразие может быть связано также и с тем, что ситуации, представленные в тексте, в его художественной реальности, имеют особенности, обусловленные как способом представления внехудожественной реальности в реальности художественной, так и способом устройства самой художественной реальности. Способ усмотрения художественной реальности определяется в ходе развертывания динамических схем действования при понимании текста. Чем богаче схема действования, тем больше она помогает пониманию, но богатство схемы включает в себя в первую очередь потенциальное жанроуказание, оценочное отношение, указание на связь художественной реальности с внехудожественной и т.п. Экспектацией называют побуждение к развитию схемы действования.

 

Чтение художественной литературы - не единственная деятельность, предполагающая организованность экспектаций. Такие организованности появляются уже в рамках когнитивного понимания и иных видов когнитивной работы. Так, например, организация экспектации - одна из сторон той ситуации, которая возникает при решении задачи. При этом, как и вообще в решении задач, "в жизни никто не развешивает для нас этикеток с указаниями типа задач" [Славская 1968:140]. Очевидно, нахождение типа задачи - важный творческий акт, глубоко родственный акту жанроустановления - акту подтверждения или опровержения собственных экспектаций субъекта. В сущности, и в случае с идентификацией типа задачи, и в случае жанровой индивидуации мы начинаем с определения типа содержания. Этот тип содержания является предсказуемым. Так, предсказуемы события, представленные в тексте. Эта предсказуемость базируется как на известных фактах, касающихся известных реальностей, так и на закономерностях и нормах, управляющих построением текстов определенного типа [Oim 1981].

 

Если предвидимо содержание, то, соответственно, предвидимы и дальнейшие переживания, связанные с данным объектом Д. Смит и Р. Макинтайр [D.W. Smith, McIntyre 1982:XVI], развивая идеи Э. Гуссерля, отмечают, что круг возможных дальнейших переживаний данного предмета образует горизонт. Эти дальнейшие переживания могут представить тот же предмет с разных точек зрения, из разных позиций, но способами, так или иначе совместимыми с данным переживанием. Другое определение горизонта - [там же: XVII]: "круг возможностей, оставленных открытыми при данном переживании, возможные обстоятельства, при которых предмет, представленный в переживании, обретает дальнейшие свойства и отношения к другим предметам способами, которые совместимы с тем, что предписывает содержание данного переживания". Иначе говоря, экспектация может быть как экспектацией сходного, экспектацией отхождений от исходного с сохранением сходности, экспектацией родственного и экспектацией родственного, развивающегося в сторону принципиального обновления. Все экспектации при всех различиях имеют ту общность, что они совмещаются со схемами дальнейшего действования, обеспечивают предвидение и реализуют установку, подсказанную комплексом, включающим предвидение на основе текста, предвидение на основе коммуникативной ситуации и предвидение на основе личностного состояния. Этот комплекс предвидений, установок, ожиданий приводит читателя к возможным мирам бытования смысла, причем иногда эти миры более интерсубъективны, чем индивидуально-субъективны, иногда же субъективное преобладает над интерсубъективным.

 

Горизонт также определяется как "система типичных ожиданий и вероятностей" [Husserl 1968:26-36]. Э. Гирш [Hirsch 1973:123] в свою очередь считает, что цель всякой интерпретации - установить горизонт автора и исключить случайные собственные ассоциации интерпретатора. Поскольку экспектации могут носить как содержательный, так и смысловой характер, следует учитывать способность экспектаций иметь структуру. Эта структура есть упорядочивание ноэм на границе онтологической конструкции перед актом интендирования (см. выше). Ожидаемые способы упорядочения ноэм как раз и определяют структуру экспектации, например, экспектации заказчика портрета структурируются в соответствии с нравственно-эстетическими позициями заказчика, художник понимает ноэматику заказчика [Плетнева 1979:58], а зритель - ноэматику как художника, так и заказчика. Вообще состав ноэм и бывает образован ожиданиями. Д. Фоллесдаль [Follesdal 1972] отмечает, что феноменология анализирует ноэмы для того, чтобы понять, как мир манифестирует себя в структурах сознания, т.е. "как мир приобретает смысл" для данного сознания. С противоположной стороны к той же проблематике подошла аналитическая философия, анализирующая не ноэмы, а опредмечивающие их языковые выражения. Так или иначе, вопрос о составе и способах упорядочения ноэм является главным при решении вопроса о том, к чему приводят экспектации при изменении человеческой онтологической конструкции.

 

Вопрос о ноэмах, об интендировании - вопрос о следствиях экспектации. По-другому решается вопрос об их причинах. Эти причины следует искать в планах деятельности реципиента, в планируемой схеме использования получаемых данных [Суховская 1975]. Экспектация - форма антиципации [Adams 1982]. Экспектация строится в соответствии с ситуацией действования и коммуницирования, хотя несомненно и обратное: уже в устном общении 11-12-летнего подростка возникает тенденция коммуницировать в соответствии с экспектацией [Надирашвили 1973:269].

 

Действия в условиях экспектаций различны, как различны и сами экспектации (установки). Так, среди них могут быть и социально характеризованные экспектации (типа "Дубровский должен отомстить"), и ожидание повторов средств выражения, причем эти средства переживаются оценочно, а опредмеченные в них смыслы переживаются как относящиеся к жизни самого реципиента. Наконец, установка может вести экспектации в направлении поисков высших ценностей, в направлении возможных ответов на вопрос "Как мне следует жить?" и т.п. Диапазон разнообразия поразителен: человек ждет повтора или модификации красивого ритма, например: Galsworthy. The Mаn of Property, ch. 5 "A Forsyte Menage": The light from the rose-shaded lamp fell on her neck and arms. Ожидается продолжение чарующего ритма и красивого предметного представления, вместо этого - обрыв, заполнение текста напоминаниями о зависти, самомнении, бравировании богатством. Однако через минуту чтения ожидаемое все же дается читателю: Under that rosy light her amber-coloured skin made strange contrast with her dark brown eyes.

 

После этого могут начинаться экспектации совершенно другого рода - экспектация ответа на социально значимый вопрос: как может человек, так сильно любящий красоту, одновременно вытеснять эту красоту отношениями универсализируемого собственничества? Читатель получает разрешение этой экспектации очень сложным образом, с повторами, возвратами, обрывами, введением новых схемообразующих нитей и пр. Все это построение средств провоцирования экспектаций, средств их нарушения и средств их разрешения - сложнейшая конструкция средств пробуждения рефлексии, конструкция художественности, но этой конструкции просто не могло бы быть, если бы не организовывались экспектации. Типологическое разнообразие экспектаций - существенное подспорье для их организатора: экспектации бывают активные и пассивные, обращенные на форму и обращенные на смысл, обращенные на смысл и обращенные на содержания, рассчитанные на "попадание в тональность" при общении читателя с автором и рассчитанные на заведомое "непопадание" связанные с эмоциями [например, при рецепции текста со сцены в театре - Staiger 1946] и связанные с интеллектуальным отношением, "знанием об эмоциях, которые можно бы и пережить", представляющие собой экспектации нормативного [Fix 1986] или экспектации ненормативного.

 

Возможность того, что предметом экспектации будет образ стандартизованной структуры, стандартизованной ситуации или стандартизованного отношения, безусловно, существует. Однако приходится признать ошибочным положение, согласно которому экспектация - это всегда лишь "фреймовая экспектация" и не более того [напр., D'Haen 1983]. Менее примитивно, с внесением некоторой вариативности, представляют фреймовую экспектацию последователи М. Минского. Этот автор исходит из того, что из ситуации извлекаются прецеденты для дальнейших процедур - "фреймы" [Minsky 1980:I]. Далее субъект познавательных процедур приспосабливает фрейм к реальности, заменяя детали по мере надобности. Все ситуации представляются в этой теории как стереотипные и предполагают готовность ответить на три стандартных вопроса:

1) как пользоваться фреймом;

2) чего можно ожидать - что случится дальше;

3) что делать, если ожидания не подтвердятся.

 

Весь мир якобы состоит из фреймов, которые образуют системы, где между фреймами происходят трансформации. Внизу фрейма находится терминал - прорезь для наполнения примерами и данными. Различные фреймы в системе имеют общие терминалы, благодаря чему становится "возможным координировать информацию, собранную с разных точек зрения".

 

Рационально в теории фреймов только то, что она напоминает о рефлективности - возврате к ранее полученным образам, которые реактивируются при встрече с чем-то, что оказывается сходным с уже известным. В остальном теория фреймов очень сходна с "теорией отражения": и та и эта предполагают, что человек не может ни подумать о чем-то новом, ни придумать что-то новое. Предполагается, что все инновации - перестановки старых предметных представлений. Экспектации могут быть "фреймовыми" и строиться на Р/М-К. Суть недостатков этих экспектаций - только в одном - в их универсализированности. Реализация стилистических экспектаций не выводит к метасмыслам литературного произведения, а лишь подсказывает вероятный способ высказывания. Для выхода к метасмыслам, к художественной идее нужна Р/М, а этот тип рефлексии либо абсолютно противоположен всякой "фреймовости", либо должен фальсифицироваться в духе "теории отражения", предполагающей, что заявления типа "Я за материализм" и "Передо мной реализм" действительно "отражают" некие состояния субъективности, тогда как все это обычно оказывается пустыми декларациями на темы парадигм и закономерностей. Для того чтобы экспектации на основе Р/М действительно имели какие-то ценные и значимые последствия, необходимо, чтобы реципиент разделил с автором экспектации получаемого смысла [Lerchner 1982:13]. Смыслы и метасмыслы организуются экспектациями и организуют их. Они также могут участвовать и в дезорганизации смыслов, они могут реализоваться и нарушаться, они могут еще и так строиться, чтобы их нельзя было нарушить. Автор строит текст из расчета на тенденцию либо к реализации экспектации, либо к ее нарушению.

 

Особенно важны жанровые экспектации - первые наметки способа чтения и понимания, своеобразные поиски конкретных применений методологии чтения. Связь вопроса об экспектации и проблемы жанроопределения общеизвестна. Так, Ст. Гайда [1986:24] пишет: "Жанр функционирует как горизонт ожиданий для слушающих и модель создания для говорящих, как существующий интерсубъективно комплекс указаний, регулирующих определенную сферу языковых поведений (текстов) и имеющих разную степень категоричности". Последнее означает, что есть "жанры, в которых игра необходимости и возможности допускает множество реализаций".

 

Проблема жанровых экспектаций возникает тогда, когда имеет место непонимание. Впрочем, Э. Гирш [E.D. Hirsch 1967:75] полагает, что причина и следствие здесь могут обменяться местами: без жанровой ориентации в начале текста может получиться социальная и эстетическая неадекватность дальнейшего чтения данного произведения. Жанр - это форма плюс "место", т.е. место, где ожидается та топология, топография, где надо ждать, например, появления сонета [Kibedi-Varga 1984:37]. Жанровое ожидание - условие индивидуации текста, а это в свою очередь условие адекватной оценки [Чернец 1981:202].

 

В лингвистике экспектация обычно изучалась как антиципация окончания предложения [Сабурова 1973:40-42] или другого отрезка речи, и надо признать значимость подобных научных интересов. В этой книге, однако, построение экспектации не связано с "содержанием конца сообщения", вообще с "содержанием" в такой трактовке. Для нас здесь более интересно то, что экспектация развертывается и развивается по мере развертывания динамической схемы действования при понимании текста. Сам выбор направления и вообще всей топографии растягивания в значительной мере регулируется силами экспектации как движущей силы схемы действования. Схема действования и есть в сущности схема развития экспектаций - указание на то, что и как воспринимать дальше. Одновременно экспектация может выступать и как одна их техник понимания. Особенность схемы действования как экспектации сравнительно со схемой действования при понимании заключается в том, что при экспектации роль прецедентов увеличивается [Busse 1986], хотя это и не делает понимание "фреймовым процессом". При этом различна и роль выбора конфигурации - будет ли это конфигурация переменных обязательных и необязательных [Schallert 1983]. Обязательные переменные являются более ожидаемыми, тогда как при схемообразовании разница между закономерным и случайным не столь важна. Но так или иначе, экспектация - всего лишь ипостась схем действования при понимании, "снежный ком, подминающий все частности", особый способ категоризаций. Эта ипостась динамического схемообразования есть, по Гуссерлю, реализация горизонта возможных ноэматических актов.

 

Как указывает Дж. Каллер: [Culler 1981], "горизонт ожиданий" определяется (1) предшествующим пониманием текстов такого рода; (2) формой и темой предшествующих текстов; (3) различием между поэтическим и обыденным языком. Все эти источники "горизонта ожиданий" имеют подчеркнуто рефлективный характер. Они могут восходить к совершенно различным упорядоченностям онтологических картин, и способ упорядочения рефлективной реальности есть способ экспектации. Такая рефлексия дает "ритм образа" [Чичерин 1973:205-109], причем этот ритм чрезвычайно различен: "Тургенев строит свои произведения на основе ясных линий, Достоевский - на крупных зигзагах, эффектах закрученного сюжета и неожиданных срывах".

 

Известно [Crothers 1979; Clark 1977; Warren 1979], что динамические схемы действования разворачиваются и вперед, и назад по тексту, смыслообразование происходит в обе стороны. Движение назад увеличивает когерентность (благодаря ретроспективной внутритекстовой рефлексии); движение вперед модифицирует экспектации реципиента в отношении предстоящей когерентности [Schank, Lebowits 1980]. Растягиваться могут любые метасмыслы - от категоризованных родственных до переживания социально ролевого статуса автора.

 

Экспектации необходимым образом пронизывают и организуют весь процесс чтения целого произведения. Однако не менее существенны они и для чтения весьма малого текста, даже для слушания какого-то одного речения. Если сказано: "Стучат", - то экспектация включает в себя представление о том, что кто-то стоит у входной двери [М. Black 1962:120]. Текстовая дробь понятна лишь при наличии подобных экспектаций, которые выступают уже здесь как антиципации, момент опережающего усвоения. Как пишет Касевич [1988:248], "процесс восприятия в принципе начинается с гипотезы о семантической характеристике воспринимаемого высказывания, затем эта гипотеза верифицируется и одновременно конкретизируется путем обращения к информации, относящейся к свойствам, признакам нижележащих уровней". Гипотеза "выдвигается" в силу втянутости реципиента в схему действования при понимании текста.

 

В малом тексте, в текстовой дроби любая простая единица несет способность пробуждать экспектацию или, по крайней мере, какой-то приступ к ней. Любая импликация или любое место, могущее быть воспринятым так, как бы говорит реципиенту: "Жди подробностей", - и эти "подробности" приходят к реципиенту по мере развертывания схемы действования. Развертывание схем действования при понимании освобождает реципиента от значительной части дискурсивной работы, усиливая надежные экспектационные схемы и позволяя много предвидеть и о многом догадываться, не дожидаясь конца абзаца. Это относится и к материалу, соотносительному с Р/М-К и задействованному в схемах, а потому способствующему усмотрению способа чтения, жанра малого текста. В рамках одного жанра, коль скоро это жанр дроби, а не книги, догадка обращена и на содержания, и на смыслы, и на метасмыслы (например, в связи с представлением об отнесенности текста к некоторой национальной культуре) [R.O. Freedle 1979; Chafe 1979; Sanchez, Blaunt 1975].

 

Дробь текста строится таким образом, чтобы, во-первых, было то, что "понятно и без понимания", во-вторых, то, ради чего надо преодолевать непонимание. Отсюда - средства затруднения понимания, например, задержка ожидаемого [Rimmon-Kenan 1983:122-123]. При этом средства текстопостроения позволяют усмотреть смысл как нечто такое, что не дано прямо [Lefebvre 1965:267]. "Ожидание соседствует с неизвестностью, с наличием выбора" [Медушевский 1975:25]. Преодоление этой неизвестности есть преодоление рефлективной задержки (термин В.П. Литвинова). Экспектация с этой точки зрения бывает логической, т.е. в рефлективной реальности пробуждается опыт действий с некоторым знанием, и непосредственной, основанной на собственно человеческих чувствах [Carlsen 1982:4-14]. Экспектация затрудняется прямо пропорционально мере отчужденности текста от реципиента [Link, Link-Heer 1980:180], отсюда - переживание дистантности/ контактности текста. Примером контактности в связи с экспектациями можно считать средства, обеспечивающие "ритмическое ожидание" [Зарецкий 1965:65].

 

Характерно протекание индивидуационных действий при повторном чтении того же текста. Первое чтение задействует схемы действования с экспектацией, второе - уже меньше нуждающееся в экспектации как разновидности прогностической рефлексии - задействует и рефлексию ретроспективную и рефлексию внутритекстовую, что открывает возможность интеграции функций схем действования и тем самым оптимизирует рефлексию как начало художественности, как эстетическое начало понимания. При повторном чтении происходит модификация смыслов, частичное освобождение их от давления последовательных пропозиций как носителей содержаний. Позиция элемента в тексте как последовательности становится рефлективной реальностью, помогающей установить позицию элемента в системе смыслов и в системе средств, что помогает и технике распредмечивания, и эстетизации всего процесса [Meyer 1975; Kintsch, Vipond 1979]. Существенно, что вся эта работа - типичное и обыденное перечитывание понравившегося читателю эпизода, дроби текста (или прослушивание магнитофонной пленки).

 

И антипация, и ретроспекция - виды рефлексии, неизбежные в действовании реципиента. Схемы действования, стимулирующие экспектацию, протекают либо под контролем Р/мД, Р/М-К, Р/М либо под контролем разных комбинаций этих видов рефлексии. Э.А Чамокова [1984:16] отмечает, что экспектации - явление, бинарное по отношению к обычной рефлексии: рефлексия возвращает к сказанному, экспектация дает проспективность, прогностичность, стремление вперед. При этом возврат к тому в рефлективной реальности, что предметно родственно экспектации, переживается как нечто знакомое. При этом есть связь:

 

**** (недавно непосредственно только что прошедшее будущее)

 

Так происходит рефлективное перевыражение наличного опыта и экспектации. Характерно, что рефлективная реальность включает не только опыт прошлого, но и опыт нарисованных на этой схеме связей. Это обстоятельство делает процесс с антиципацией и экспектацией не только "получением", но и "формированием" материала, что уже предлагалось как трактовка рецепции музыкальной мелодии [Moog 1982].

 

Рефлексия как основа экспектаций чаще всего бывает неосознанной, обыденной. Первейшее переживание при стремлении к индивидуации есть переживание метасвязи "доступность", что и позволяет свободно переживать схемы действий с экспектациями, а затем переходить и к сотворчеству, и конфигурированию, и оценке произведения как целостности. По Гуссерлю, схемы с экспектациями развертываются во времени как первичные временные фазы:

1) Осознание вот-сейчас-данной точки во времени;

2) Удержание этой точки, первичная память о ней - ретенция;

3) Первичное предвосхищение - протенция.

 

Ретенция удерживает первичную точку, протенция "подхватывает приходящее". Протенция - главная форма оживления и пробуждения рефлективной реальности.

 

Сходным образом описывает течение схем с экспектацией Р. де Богранд [Beaugrande 1983:94]:

1. Сначала делаются универсальные предварительные суждения авансом.

2. Путем вывода получают глобальные парадигмы (например, художественную идею).

3. Таким образом порождают беспрерывные предсказания относительно того, что должно случиться на своем месте в каждый момент.

 

Без экспектации же порядок осмыслений будет такой (3)-(2)-(1). Когда схема развертывания экспектаций совмещается со схемой действования как таковой, происходит совмещение тенденций к последовательности (1)-(2)-(3) с тенденцией к последовательности (3)-(2)-(1). Добавим к этому, что (3) знаменует Р/мД, (2) - Р/М, в (1) совмещается Р/М и Р/М-К. Соединение техники растягивания смыслов с техникой экспектации дает и одновременность Р/М и Р/мД, и их последовательность [Das e.a. 1979].

 

Оценивая рефлективный характер экспектаций, следует разделить близость/ отдаленность извлечений материала для рефлектирования из рефлективной реальности. Ф. Гербер [Gerber 1964:189] дает представление об отдельных экспектациях. Так, в "Американской трагедии" Т. Драйзера рефлексия над прежними текстуально отдаленными эпизодами есть состав таких схем с экспектацией: "Бедственное положение Роберты видно в ясной перспективе, когда мы припоминаем (рефлективно проходим повторно) ту старательность, с которой позор Эсты - ее бегство, беременность и последующее безразличие к бытию - описан в Книге Первой. А Sontra-Roberta chapters пробуждают рефлексию над увлечением Клайда Гортензией Бриггс - над его наивной чувствительностью и влюбчивостью, обращенной на хорошенькое личико и над его жаждой жертвовать всем для того, чтобы сделать это личико своей собственностью".

 

Такие же отдаленные экспектации могут иметь место и при восприятии человека человеком. Здесь экспектации могут иметь ролевой характер. И в этих случаях, и в случаях чтения и слушания текста экспектация реализуется в трех ипостасях:

 

1. Минимальное пробуждение рефлексии: экспектация оправдалась. Например, узнав, что Джим хочет стать свободным, Гекльберри Финн возмущен, чего и следовало ожидать.

2. Средняя мера: экспектация не оправдалась, что приводит к актуализации: Ожидалось, что Гекльберри будет жалеть раба, а он не жалеет.

3. Полная мера: Экспектация оправдалась, но ее продукт дает эффект "остранения" (Я получил-таки ожидаемое, но оно уже не совсем похоже на самого себя): Как и ожидалось, Гекльберри Финн возмущен свободолюбием раба Джима, но то, что возмущает Гека - этот не столько то, что Джим намерен выкупить или в крайнем случае украсть своих детей у владельца, сколько то, что он посмел вообразить себя неким "Я", имеющим независимую и автономную волю.

 

Здесь, возможно, следует говорить о варианте экспектации, а именно о предпонимании. Предпонимание - дотекстовая и менее культурная экспектация, чем экспектация, получаемая из текста на основе внутритекстовой рефлексии. Более культурно работает экспектация, построенная на рефлективных возвратах к тому, что только что прозвучало в тексте. Во всяком случае, комическое возникает благодаря невыполнению именно такой экспектации, поскольку здесь имеет место нарушение не предпонимания, а ожидаемой мозаики фиксаций рефлексии. Конферансье (серьезно): "Сейчас выступит ученик десятого класса номер со стихотворением "Зима"", - и когда на сцене после этого появляется маленький семилетний мальчик, все участники школьного вечера смеются. Ожидалось:

 

****

 

Продуцент Реципиент

-    Р/М Знаю про "хотение устроителей вывести Усматриваю "взрослость"" Взрослого

-    Р/М-К Устроитель говорит о таком именно Слышу сообщение о большом намерении мальчике

-    Р/мД Они имеют в виду большого мальчика "Сейчас я увижу кого-то из больших мальчиков, чьей фамилии не знаю."

 

При нарушении ожидания получилось так:

 

Продуцент Реципиент

-    М Шутка построена на различии: Парадигматическое различение: "правда/ ложь" "взрослость/ детскость", "большой/ малый"

-    М-К Индивидуация: Слышу сообщение о большом "Это - шутка" начало мальчике

-    мД У конферансье и было Нарушено ожидание, представление поскольку вижу о маленьком предметно: мальчик - маленький

 

Смешно не потому, что вместо большого мальчика пришел маленький, а потому, что круг должен быть идти в одну сторону, соединяя фиксации рефлексии, а круг пошел в противоположную сторону. А это и есть переживание смешного. Нарушен алгоритм:

 

1. "Читай, строя экспектацию, ориентирующую на тему или вывод.

2. Прочитав, сличи результат с целью - экспектацией, проверь, сходятся ли установка и реальность.

3. Определи эффективность избранной процедуры"

[Lane 1984].

 

Смешно не то, что вместо большого пришел маленький, а то, что вообще нельзя было сразу выйти на фиксацию Р/М, а пришлось сразу сличить результат с экспектацией.

 

При исследовании экспектации как одного из средств индивидуации несомненный интерес представляет вопрос об источниках экспектации, мере ее устойчивости и сменности. Вне литературы в качестве экспектаций могут выступать текстообразующие метасредства. В таком случае экспектации - это ожидания-требования к определенной роли. Эти экспектации восходят к экспектациям, обращенным на социальные роли людей в обществе (раз в белом халате - значит, врач).

 

Контрбалансом по отношению к экспектациям является творчество продуцента. Продуцент одновременно программирует экспектации и строит программы их отмены. Экспектации подсказываются:

a) декларацией в заголовке, в предисловии, в аннотации, в предшествующем тексте;

b)условиями прихода текста к реципиенту;

c) сюжетными ситуациями в уже воспринятых пассажах произведения;

d)сведениями и предположениями о личности продуцента.

 

Сохранение или смена экспектаций по ходу текста дает особый экспектационный узор (творческое комплектование метасредств текста). Однако было бы неверно считать это чередование реализованных и нарушенных экспектаций совершенно беспорядочным: существуют объективированные нормы ожиданий, и из системы этих норм, как показал Г. Яусс [Jauss 1977:177], образуется горизонт экспектаций. Состав горизонта:

1) Известные нормы или имманентная поэтика жанра;

2) Имплицитные отношения к известным произведениям литературно-исторического окружения;

3) Предполагаемая противоположность литературы и действительности.

 

К этому добавим: предсказуемость/ непредсказуемость событий, представленных в тексте. Ведь экспектации - момент переживания процесса действования по схемам действования для понимания. Процесс в схемообразовании протекает по принципу обратной связи, то есть зависит от взаимодействия ожидания и коррекции ожидания [Piaget 1970:15]. Экспектация либо выполняется (и тогда развертывание схемы действования получает "поправку", "выпрямление") [Buck 1978:36]. Схема действования выступает и в роли плана, равно как и в роли контекста, в пределах которого преодолевается непонимание. У. Найсслер [1981] показал диалектичность схемообразования: схема и используется, и преодолевается (и видоизменяется), что и создает перцептивный цикл.

 

Статус экспектации бывает разный [Jauss 1975:393-394]:

 

1. Преформативный, нормонаделяющий и нормообразующий.

2. Мотивирующий (ожидаются пояснения по поводу того, почему, скажем, Базаров ведет себя так-то и так-то).

3. Трансформативный (нормонарушающий).

 

Последний тип лежит в основе приема "смена ожиданий", актуального одновременно и для области средств, и для области смыслов - в качестве "риторической черты" [Nida 1984]. Эту "риторическую черту" более всего следует относить к схеме действования при понимании, поскольку схематизм действования при понимании и система экспектаций в процессе понимания - два фактора взаимодействующих. Так, схема как источник экспектаций сводит материал текста в парадигму, но схема как источник нарушений экспектации не позволяет парадигме быть слишком (аномально) большой, мешающей свободному разнообразию материала. Соотношение этих двух функций схем действования - одно из оснований гармонии текста - источника феноменологической редукции как важной техники понимания. Добавим к этому, что нарушение экспектации всегда обращено на конкретную экспектацию, оно не разрушает схематизма в целом [Вuсk 1978:37]. Если подтверждение экспектации есть удовлетворение потребности в Р/М-К, то функция нарушения другая. В. Медушевский [1975:25] считает, что нарушение экспектаций - это не удовлетворение потребностей, а их развитие. Смена экспектаций открывает новые пути интерпретации, интерпретации на основе "пересмотренной экспектации" или даже "дважды пересмотренной экспектации" [Danneberg, Mueller 1981:135]. Смена экспектации позволяет появиться новым схемообразующим нитям, знаменующим уже изменение не только развертывания, но и переживания смысла. В этих случаях иногда говорят о "смене горизонта переживаний" [Buck 1978:38]. При этом, как говорит Х.-Г. Гадамер [1988:537], реципиент должен "освободиться... от связанных с его собственными предрассудками смыслоожиданий, как только они будут опровергнуты смыслом самого текста". Примером смены горизонта переживаний может служить драматическая ирония, воплощаемая в перипатетии - неожиданности, дающей пьесе движение и вмещающей все локальные варианты иронии [Dunn 1984]. Существенно, что внимание реципиента удерживается как после подтверждения, так и после неподтверждения ожиданий.

 

Социокультурная значимость нарушений экспектации столь же велика, как и значимость сохранения некоторой нерушимой целостности в схемах действования. При ломке экспектаций возникает целая система преобразований, ведущая, в конечном счете, к тому, что было до ломки - к новой саморегулирующейся целостности. Возникающие при нарушении экспектации "отсутствия и непонятности" иногда считаются злом [Hamon 1973:422; Hamon 1974:118 сл.], но более основательной представляется точка зрения В. Изера [Iser 1976:284 сл.], считающего, вслед за Ингарденом, что "пустые места" очень полезны. Действительно, незаполненности, возникающие при нарушении экспектации - пробудители рефлексии, пробудители также и действия как условия изменения материала. Отмечают [напр., Daеllenbach 1980:438], что заполнение ингарденовских "пустых мест" происходит автоматически, в рамках обыденной рефлексии, так что реципиент при этом наслаждается игрой своих умственных сил и отнюдь не страдает.

 

Как отмечает В. Кинч [Kintsch 1980:95], удовлетворение всех экспектаций привело бы к скуке, неудовлетворение всех экспектаций - к скуке и претенциозности, тогда как модификация и коррекция многих экспектаций способствует интересу людей к чтению, к тексту. Часто модификации и коррекции возникают в форме метафоризаций как источников нарушения экспектаций и утверждения творческого начала в текстопроизводстве и текстовосприятии. Как пишет П. Рикер [Ricoeur 1978:131], "сила метафоры - в прорыве через прежние категоризации и в построении новых логических границ на развалинах прежних". Это можно отнести и к экспектации. Вообще же нарушение экспектаций - такая же универсалия повествования, как и их соблюдение [Barthes 1981:29]. Единство ожидаемого и неожиданного, единство схематизма и актуализации начинается с семантизирующего понимания - например, с дистаксии, когда ne jamais + a pardonne дают предложение Elle ne nous a jamais pardonne.

 

Нарушения экспектаций родственны эффекту обманутого ожидания. Родственны они и многим другим переживаниям. Вообще при смене горизонта ожиданий выполняются разные требования к текстовой ситуации: (а) нужна корректура экспектаций, и новая экспектация совмещается с прежней в рамках общей схемы действования для понимания; (б) нужно видоизменение совмещения экспектаций; (в) нужно объединение экспектаций. [Danneberg, Mueller 1981:135]. Иногда нарушение экспектаций столь значительно, что слабые читатели перестают понимать ведущие смыслы текста. Например, С. Пистунова и В. Пистунов [1984:161 сл.] отмечают, что от прозы Б. Окуджавы ждали добротной реставрации старины, а он пошел по совсем другому пути и... потерял слабых читателей. Смена горизонта экспектаций имеет самые различные эффекты - например, такой эффект: "Сорок первый" Б.А. Лавренева построен на нарушении читательской экспектации "счастливого конца" [Скобелев 1982]. Здесь мы имеем дело со сменностью жанра или в крайнем случае жанрового своеобразия. Это своеобразие не всегда учитывается читателем, который по своему невежеству говорит, например: "Ах, до какого пессимизма Пушкин дошел":

 

Кто жил и мыслил, тот не может

В душе не презирать людей

[Евгений Онегин V:29]

 

Однако текст продолжает разворачиваться, и после пяти строк в только что представленном роде стоят еще две строки:

 

Все это часто придает

Большую прелесть разговору.

 

Вариации в подтверждении/ неподтверждении экспектаций приводят к тому, что в схемы входит ориентация в ситуациях, где экспектация не подтверждена текстом. Эти ситуации очень обычны, тем более что жанры повсеместно вытесняются жанровыми своеобразиями. В. Изер [Izer 1975:438] приводит пример: уже Филдинг придумывал своеобразия такого рода, как "комическая эпическая поэма в прозе".

 

Очевидно, проблема экспектаций - это введение в проблему индивидуации. Нетрудно показать, что только что сказанное можно отнести ко всем типам понимания - начиная с семантизирующего.

 

Соседние файлы в предмете [НЕСОРТИРОВАННОЕ]